В эти дни в институте Pro Arte проходят лекции американского музыковеда и историка балета, профессора Принстонского университета Саймона Моррисона (Simon Morrison). Тема лекций — дягилевские Ballets Russes. Название спецкурса провокационное — "Русский балет: музыка, танец, шизофрения".
Скромная аудитория, собирающаяся на лекциях в Петропавловке, могла бы быть более обширной: дягилевский балет, причастностью к которому гордится этот город, — тема актуальная и малоизученная. А американский исследователь, ученик выдающегося музыковеда Ричарда Тарускина (Richard Taruskin), демонстрирует в тиши про-артевских залов уникальный документальный, видео- и аудиоматериал. Но главное, не боясь испытать на себе петербургский балетный снобизм, предлагает парадоксальный взгляд на, казалось бы, давно знакомые вещи.
Последнее слово в названии курса намеренно разбивает привычную формулу вагнеровского синтеза искусств, традиционно усматриваемую в основе художественной идеологии дягилевского балета. По мысли американского ученого, традиционный подход лишь затуманивает настоящий смысл дягилевских шедевров. На деле, в основе их создания лежали модернистские сдвиги сознания, тип художественной шизофрении, которую надо принять как данность, чтобы хоть как-то разобраться в богатой триумфами и скандалами безумной истории легендарной труппы.
Самой рискованной в этом смысле стала первая лекция — про "Петрушку" Бенуа-Стравинского-Фокина (1911), о котором, казалось бы, давно все известно и разложено по полочкам: пассеизм Бенуа, "русский период" Стравинского, фокинская реформа, создавшая первый в ХХ веке идеальный драматический балет. Но нет, говорит господин Моррисон, все не так гладко. В основе "Петрушки" лежит раздвоение сознания, блуждание между реальным и потусторонним, свойственные художникам модернизма. А за всем этим — художественный хаос, вовлекающий в свою орбиту самые разнообразные явления: такие, как символистский театр Блока, новая музыка Стравинского, несшая в себе следы влияния Римского-Корсакова, модернистская хореография и классический балет. По мнению Моррисона, "Петрушка" вышел из-под контроля его создателей и зажил собственной жизнью — как его взбунтовавшийся кукольный герой. Поэтому в ответ на вопрос: "Кто создал 'Петрушку'?" — исследователь выдерживает загадочную паузу.
Все это могло бы показаться пустыми интеллектуальными играми, если бы в Петербурге не предпринимались отчаянные попытки (включая недавнюю Мариинскую премьеру "Петрушки") воскресить легенду о "дягилевском балете", не приносящие утешительных результатов. С этой точки зрения, отстраненный, ироничный взгляд из-за океана представляется как раз наиболее трезвым. Он предлагает думать, что ничего и не получится, потому что дягилевские шедевры — чистый фантом, существующий только в нашем воображении. И их сценическая реконструкция — тоже всего лишь интеллектуальная игра.
Вторая лекция явилась блестящим подтверждением этого тезиса, поскольку была посвящена полностью исчезнувшему спектаклю. Для Саймона Моррисона утраченный балет Прокофьева-Якулова-Мясина "Стальной скок" (1927) — идеальный фантом. Попытку его гипотетической реконструкции (с привлечением таких редких видеоматериалов, как кадры из фильма Фрица Ланга 1926 года "Метрополис") докладчик предпринял прямо на лекции.
Рискованные концепции американского ученого хочется оспаривать. Однако безусловно одно: ироничность и провокационность сочетаются у него с педантичностью архивиста, а профессионализм музыкального теоретика — с установкой на свободное маневрирование в сферах соседних искусств. Такой современный и свободный взгляд на балетную историю, возможно, именно то, чего не хватает нашей консервативной балетной столице.
МАРИЯ РАТАНОВА
Третья лекция Саймона Моррисона "Политика 'Свадебки'" состоится сегодня в институте Pro Arte