Оркестр Гергиева выбрался из ямы

5 июня в Петербурге концертом симфонического оркестра Мариинского театра в Большом зале Филармонии открылся музыкальный фестиваль "Звезды белых ночей". От программы фестиваля-2002 не перехватывает дыхание — отложен обещанный Вагнер, нет оперных премьер, не приедут другие оркестры. Однако в течение трех недель 15 вечеров за пультом мариинского оркестра будет Валерий Гергиев, главный герой и организатор фестиваля. Помимо опер и балетов он продирижирует несколькими симфоническими концертами. На первом из них побывала корреспондент Ъ АННА ПЕТРОВА.

       То, что лучший симфонический оркестр города сидит в яме Мариинки, становится особенно очевидно, когда он занимает филармоническую сцену. Благодарная акустика Большого зала выявляет всю ясность и законченность намерений дирижера, красоту и благородство саунда его оркестра, обычно приглушаемого бархатом ярусов и лож. Записной меломан никогда не пропустит ритуальные филармонические концерты, которые маэстро дает здесь дважды в сезон — на зимний фестиваль Темирканова и летний собственный. Концерт 5 июня оказался высочайшего класса, в интерпретации Гергиева не было ничего случайного, скоропалительного, невыверенного. "Остров мертвых" Рахманинова и Шестая симфония Шостаковича "сделаны" уже давно и отшлифованы на гастролях, в Первом скрипичном концерте, который репетировали, может быть, не столь тщательно, замечательный солист Сергей Левитин перенес все внимание на себя.
       Симфоническая поэма по картине Беклина "Остров мертвых" с ее магнетическим нагнетанием отчаяния в оцепенении дает Гергиеву возможность растить оркестровую массу, пользуясь излюбленной им волнообразной и аффектированной динамикой. Мастер тончайшего пиано, брезжущего звука, он, в то же время, не боится и максимального фортиссимо, когда все группы — струнные, дерево, медь — играют изо всех сил. Лавина звука, даже немного разбалансированная, обрушиваясь на зал, действует безотказно — пригвождает до дрожи. Подобный прием легко скомпрометировать, не обладай оркестр жесткой дисциплиной, фантастической сыгранностью групп и непогрешимым строем. В "Острове мертвых", завораживая неотвязным повторением секвенции Dies Irae, музыкальным символом смерти, Гергиев подчеркивает отсутствие беклинского покоя и отрешенности, скорее, последний бунт и неизбежное поражение.
       Первый скрипичный концерт Прокофьева, написанный в пору, когда потрясенные критики дружно клеймили молодого автора "анималем", хулиганом и бунтарем, никак не подтверждает его репутацию автора "футбольной" музыки. Царство осторожной, акварельной лирики, изящных, ломких прокофьевских мелодий, концерт поставил в тупик современников, изумлявшихся причудливости его формы (нет каденции и противопоставления солиста оркестру), "нескрипичности" техники. "Крепким орешком" он пребывает и до сих пор: штрихи капризны и неожиданны, мелодии забираются в прозрачно-коварные выси и постоянно проверяют идеальность истаивающего унисона солиста и оркестра. Исполнение Сергея Левитина обладало массой достоинств — чистотой, легкостью, остроумием. Но бывший концертмейстер оркестра (сейчас Левитин воссоединяется с коллективом лишь на гастролях), он, казалось, и в качестве солиста не утратил зависимости от властного жеста дирижера. Было ощущение, что не оркестр порой аккомпанирует скрипачу, чутко следуя его намерениям, нюансам темпа и фразировки, а солист идет за дирижером, ограничивая себя в фантазиях, которым эгоист и пересмешник Прокофьев дал здесь больший простор. Замечено, что Гергиев тяготеет к репертуару "больших страстей": Малер, Вагнер, Скрябин, Шостакович, плотная многоэтажная фактура этих партитур, сложная интрига формы, тембровая многоликость — его стихия. В Шестой симфонии Шостаковича показателем "глубины" концепции служит первая медленная часть, которой против устоявшихся правил композитор заменил привычное волевое allegro. За холодной суетой скерцо, пестротой и красочностью финала легко "спрятаться" в головоломных пассажах, в энергичном движении. В медленной же части многое определяют многочисленные soli инструментов-героев, в этих высказываниях каждая нота, интервальный ход полны значения, обдуманы и выстраданы. В этом плане солисты первого филармонического оркестра — скрипка, гобой, фагот — "высказываются" острее, больнее, ранимее. Но мариинский оркестр берет потрясающей слаженностью движения, где каждая сольная реплика на своем месте, в быстрых частях их четкость, отточенность обнажают рельеф фактуры, партитура сверкает заостренным гранями, разительно оттеняя привычную "смазанность картины", присущую многим городским оркестрам. На концертах Гергиева публику словно меняют, она становится шелковой, думающей, сосредоточенной. Будет слушать Шостаковича и Прокофьева на едином дыхании. Последнего в этом году Гергиев предлагает необычно много, выстраивая внутри фестивальной программы своеобразный прокофьевский цикл: новая "Золушка" и старый "Ромео", "Обручение в монастыре", "Семен Котко", концертные исполнения опер "Любовь к трем апельсинам" и настоящего раритета "Повести о настоящем человеке". Вот и следующий концерт 13 июня снова откроется Прокофьевым "Скифской сюитой" и отрывками из "Войны и мира".