В Европейском университете в среду завершились Эткиндовские чтения, второй год подряд собирающие в Петербурге знаменитых литературоведов, музыковедов, культурологов, критиков из Старого и Нового Света. С подробностями МАРИЯ АДЕЯНОВА
Устный альманах переводов был представлен в редакции журнала "Звезда"; свои новые переводы читали Константин Азадовский, Мария Эткинд, Михаил Яснов и Григорий Кружков. Теории литературы был посвящен доклад Виктора Эрлиха, профессора Йельского университета, автора первой западной монографии о русском формализме, открывшей в 1955 году труды Шкловского, Тынянова, Томашевского для европейского литературоведения. На этот раз Эрлих прочел доклад об опоязовском взгляде на место Пушкина в истории русской литературы и цитировал Тынянова, спорившего с Аполлоном Григорьевым: говорить, что "Пушкин — наше все", нельзя — это отменяет существовавшую до него литературную традицию. Наталья Мазур (Москва) убедительно показала, что стихотворение "Пора, мой друг, пора..." является конспектом основных понятий стоической философии в огласовке Сенеки, а опорный концепт "покоя" имеет прямые соответствия в "Нравственных письмах к Луцилию". Александр Осповат (Лос-Анджелес/Москва) реконструировал замысел трагедии Пушкина о Павле I — выявив возможные прочтения этого сюжета на фоне шекспировского "Юлия Цезаря" и русской истории.
Наиболее живой отклик вызвали доклады о русской поэзии. Елена Душечкина (Петербург) сделала сообщение о функции междометия "Чу!" в русской лирике от Семена Боброва до Серебряного века. Стихотворение "Осенний крик ястреба" Иосифа Бродского, бывшего частым гостем в доме Эткинда, стало объектом интертекстуального анализа в докладе Александра Долинина (Санкт-Петербург/Мэдисон). Закрывал конференцию доклад Бориса Каца (Санкт-Петербург) "Что такое любовь — мелодия или гармония? Размышления об афористических строках из 'Каменного гостя'", в котором сравнивались варианты афоризма — альбомные и вошедшие в "маленькую трагедию". Хотя на последнем докладе гости обычно томятся в предвкушении банкета, а Кац задержался минут на 15, под обаяние любви (которая, согласно Кацу и Пушкину, — все-таки гармония) на Эткиндовских чтениях попали все.