Три тысячи семьсот ангелов-обрубщиков

В Центральном выставочном зале "Манеж" открылась выставка, посвященная 70-летию Ленинградского отделения Союза художников СССР. Ее придирчиво осмотрел МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ

История сохранила радость одного из будущих импрессионистов, который среди тысяч выставленных в парижском салоне мертвых академических полотен разглядел скромный пейзаж Коро: значит, живопись жива, значит, выставка имеет смысл. Экспозиция в Манеже привела бы француза в отчаяние. На вернисаже у корреспондента Ъ вертелась в голове строка Виктора Цоя: "Я знал, что будет плохо, но не знал, что так". Среди экспонированной толпы — Союз гордится, что в нем 3700 членов — есть и достойные художники. Но отличная живопись Олега Фронтинского или Светланы Фадеенко, керамика Михаила Копылкова, литографии Веры Матюх, мизерная ретроспектива ленинградской графической школы — Юрия Васнецова, Татьяны Шишмаревой, Бориса Власова — тонут в мутном мейнстриме. Его мэтров не хочется называть по именам не из деликатности, но потому, что устроители не успели подписать многие из работ. Впрочем, это и не нужно. Угрюмый, болотистый "Обрубщик" мог быть написан и в 1949, и в 1985, и в 2002 году, и Ивановым, и Лифшицем, и Басаевым: фантазию и индивидуальность художников задушили, очевидно, еще в Институте имени Репина.
       Речь не о людях, в работах которых не заметно никакого удовольствия от самого процесса письма, знакомого даже сталинским мастодонтам. Речь о тенденциях. Вместо Ленина — Борис и Глеб. Вместо комсомольского задора — оголтелая клерикальная конъюнктура. Вместо защитников блокадного города — "блокадный ангел". Если завтрак на природе — то закусывают строители храма. Если семейный портрет — то постные лица на фоне церкви. Если пейзаж — то "Тропинка к храму" или "Золото божественной осени". На монументальных, то есть огромных, исторических полотнах — подозрительно напоминающие конников Буденного белогвардейцы в черкесках и Александр Невский под хоругвями. Апофеоз пошлости — портрет Александра Солженицына в лагерной робе, склоненного над утыканной свечами Землей: за его спиной проносятся "красные колеса".
       Еще хорошо, когда эстетическая смелость художника останавливается на уровне "русского импрессионизма" Игоря Грабаря. Но горе, если кто-то причащается ХХ веку. Слащавый сюрреализм с арлекинами, раковинами и летающими дивами, тяжеловесная, отталкивающая, извините за выражение, эротика, никак не осмысленная абстракция.
       Какая выставка — такой и праздник. На вернисаже пели дети из эстрадно-фольклорного ансамбля. Первый зампред Комитета по культуре Павел Кошелев порадовался, что "прошло время, когда искусство ходило в галереи". Фраза, непостижимая по своей эзотеричности. То ли галереи — буржуазная зараза, подлежащая искоренению. То ли тех, кто выставился в Манеже, в галереи не возьмут. Кульминацией стал бенефис загадочной общественной организации "Наследие державной России", наградившей аляповатой цацкой "Честь и достоинство. Русь Державная. Номер 70" скульптора и большого начальника Альберта Чаркина. У господина Чаркина в запасе 180 дипломов участникам выставки. Ведь, как сказал один из выступавших на вернисаже, "любой, кто состоит в Союзе больше пяти лет, уже достоин награды".
       Таков этот Союз, гордящийся поголовьем художников, стыдливо верный соцреализму, безнадежно конъюнктурный и столь же безнадежно скучный.