В среду в Мраморном дворце открылась выставка Виталия Пушницкого Introspection.
Подача выставки организована как раз на галерейном уровне. Это означает, что информацию о художнике и маломальский искусствоведческий анализ его творчества заменяет высокопарная демагогия аннотации, судя по всему написанной самим господином Пушницким или с его слов. Но важнейшее правило искусствоведения, работающего с актуальным искусством, — не верить художнику на слово, да и просто затыкать ему рот. Туманным философствованием, имеющим мало общего с реальным творчеством, грешило большинство мастеров ХХ века, включая гениев, Малевича или Кандинского. Вот и господин Пушницкий не удержался.
Он — модный нынче и абсолютно бессмысленный мотив — "возвращается к традиционным ценностям", "ищет объединяющую медиаторную систему" между всеми видами искусства, от живописи до digital-art, каковой оказывается фотография, отфильтрованная "сквозь призму авторской визуальной памяти и опыта". Вступает в полемику с традицией светской трактовки сакральных сюжетов и — ни больше ни меньше — "восстанавливает связь между искусством и обществом". Название же выставки подразумевает "изучение психических процессов самим индивидуумом, переживающим их", но только понятое художником гораздо шире.
После такого вступления, особенно после слов "депозитарий" и "континуум", выставку смотреть не хочется. А зря. Редкая актуальная экспозиция способна погрузить зрителей в такое состояние, как Introspection, — состояние предрассветного полусна, когда тени оборачиваются призраками, чтобы вновь, ненадолго, распасться на оттенки серого, из подсознания лезет всякая гадость, а суицидные мысли органично перетекают в утреннюю эрекцию.
Такие сновидения господин Пушницкий запирает в "черные ящики", коробочки с любительскими фото. Афиши на стенах, избы, кладбищенские ограды, деревенские мостки, приоткрытые двери, части женского тела. Девушка на кровати, увиденная в разных ракурсах, то приближающаяся к зрителю, то отдаляющаяся. Кажется, смотришь фильм то ли раннего Сокурова, то ли некрореалистов и бытовая фактура вот-вот разразится кошмаром. Такими же выползающими из кухни привидениями кажутся и библейские герои, проступающие через графитные штрихи на огромных листах бумаги. Не совсем понятно, какое они имеют отношение к признаваемой художником за основу основ фотографии, но Мадонна в "Благовещении", то появляющаяся, то исчезающая в уютной качалке, напоминает тетушку-вампиршу, сфотографированную участником спиритического сеанса. История донесла до нас такие невнятные снимки со струящимися над вращающимися столами струйками "протоплазмы".
Конечно, такие образы лучше держать взаперти. Еще более тревожные ощущения, чем "черные ящики", и даже чем перенесенные на холст с фотографических прототипов размытые изображения трупов с окровавленными лицами, вызывает зал, где выставлена серия "Свет". В клетки заключены там изображения детей, самый противный из которых уплетает цельный батон; неизбежного покойника и абсолютно порнографичной, несмотря на целомудренность одежды, Лолиты. Все они обрамлены лампами дневного света, режущими глаза посетителей, а мертвец такой лампой аж пронзен: так точно не сбежит.
Выставка Introspection обладает по меньшей мере одним достоинством. Если современное искусство по большей части старательно, но неубедительно притворяется депрессивным, то творчество господина Пушницкого депрессивно без дураков.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ