В Санкт-Петербурге в Музее Анны Ахматовой и Центре книги и графики открылась выставка современной британской графики "В печати". Комментирует МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.
Большинство художников перевели в графику, словно покрыв благородной патиной, то, что в своей нормальной ипостаси они практикуют при помощи новейших технологий. Адам Лоу (Adam Low) — видеозаписи, фиксирующие прохождение луча сквозь эмульсионный слой. Аниш Капур (Anich Kapur) — "телевизионные скульптуры", то есть отпечатки пульсирующих электронных сигналов. Сара Моррис (Sarah Morris) — графически редуцированные фасады зданий, превратившиеся в помесь Мондриана с Вазарели. Дамиан Херст (Damian Hirst) — увеличенные упаковки от лекарств, уверяя при этом, что его серия создана по мотивам Нового завета. Гэри Хьюм (Gary Hume) — постматиссовские женские портреты.
Одним словом, выставка могла бы показаться пресной, если бы не Чэпмены. Прославившиеся манекенами, сплошь покрытыми, словно язвами, гениталиями, они не изменили своему специфическому взгляду на мир и в такой "анахроничной" и архисложной технике, как офорт. Серия "Ужасы войны" (The Disasters of War) отсылает к кошмарам Франсиско Гойи, а "Великолепный (точнее было бы 'изысканный'. — Ъ) труп" (Cadavre eсsquis) — к найденной сюрреалистами формуле автоматического письма "Изысканный труп хлебнул молодого вина" и к сюрреалистической же практике своего рода игры в "чепуху", только не вербальной, а визуальной.
Свое место в искусстве братья определили совершенно точно. Они — из числа неподдельных визионеров, зрителей ночных кошмаров, мастеров черного юмора на грани садизма. Такие встречались и среди романтиков, и среди сюрреалистов, не переставая быть по сути своей одиночками, представителями вневременной и вненациональной, почти оккультной породы. Британский юмор здесь ни при чем. А реалии ХХ века, например виселица-свастика, на которой развеваются словно накаляканные детской рукой трупики, — это ни в коем случае не конъюнктурно-антифашистское осовременивание Гойи, а так, еще один болезненный мираж.
Сама техника офорта оказалась не просто благоприятна, но идеальна для воплощения зыбкого, как тающие штрихи, мира, где разрушение и сексуальность нерасчленимы. Люди, слипшиеся в бесформенное тело с 36 пенисами, 16 вагинами и 6 анусами, перечеркнутое словом Fuck. Мальчик с носом-пенисом и ртом, превратившимся то ли в клапан противогаза, то ли в свиной пятачок. "Великолепные трупы", один из которых сочетает в себе человеческие внутренности, руку-душ, руку-голову, заячью голову, хищные когти и кабаньи копыта. Все эти монстры — прямые родственники манекенов Чэпменов. Как и не входящие ни в один из циклов два натуральной величины черепа на красном фоне, свешивающие в зал глаза на пружинках, подозрительно напоминающие совсем иную часть тела.
Если упрощать, то Pergamon Press, включив Чэпменов в круг своих авторов, сыграло ту же социокультурную роль, что играет в современной России издательство Ad Marginem, перешедшее от постструктуралистской философии к Баяну Ширянову и Владимиру Сорокину. Функцию регулирования, отбора из "маргинальной" зоны того, что получит право остаться в истории культуры. С той только разницей, что Pergamon — настолько устоявшийся институт, что никому и в голову не придет обвинять его не то что в порнографии, но даже в дурновкусии. Никто не скажет презрительно: "А, Pergamon, это те, что издают Чэпменов". Напротив, произнесут с уважением: "Чэпменов пригласило Pergamon".