С начала прошлого века не осталось ни одного укоренившегося календарного праздника. Для старой России таковыми были прежде всего главные из двунадесятых — Пасха и Рождество. Они празднуются и теперь, но в народном сознании вытеснены Новым годом (которому до революции придавали куда меньшее значение), 23 февраля, 8 марта и, чем дальше тем больше, 9 мая. При этом только День Победы отмечает реально значимую, переломную историческую дату. Ни 19 февраля (годовщина крестьянского освобождения), ни 17 октября (манифест Николая II, положивший начало русскому парламентаризму) — дни, почитавшиеся российской интеллигенцией, не закрепились в памяти народной. Подавляющее же большинство не помнит даже и месяцев Полтавской, Бородинской и Куликовской битв, изгнания поляков из Москвы или дня святого Пантелеймона, когда русский флот громил шведов под Гангутом и Гренгамом. То же и с праздниками коммунистическими: 7 ноября коммунисты отмечают скорее по инерции — для них Россия сталинская куда ближе ленинской. Когда пало самодержавие — знают разве что знатоки из телевикторин. Но и даты тезоименитств, восшествия на престол императоров и даже годовщины их рождения никто не празднует.
Почему в России нет праздников, сопоставимых по значению с Днем независимости в США или годовщиной взятия Бастилии во Франции? Скорее всего, это связано с тотальной сменой государственных установок: единая система общенациональных исторических ценностей так и не сложилась. К тому же почти за всяким радостным событием следовало разочаровывающее продолжение. Через два года после Куликовской битвы Москву взял Тохтамыш, вслед за Полтавой — поражение под Прутом, за Бородином — пожар Москвы. Всякий исторический поворот имел неожиданные даже для его инициаторов последствия. Крестьяне ответили на свободу от крепостной зависимости массовыми бунтами. Думская монархия казалась либералам недостаточно демократической, сторонникам самодержавия — опасным отступлением перед давлением революционеров. Вызвавшая почти всеобщий восторг Февральская революция обернулась развалом армии и большевистским переворотом. Да и герои Октября закончили жизнь по преимуществу в подвалах Лубянки, или на колымских зонах.
Впрочем, в истории значение всякого события относительно и меняется во временной перспективе. То же взятие Бастилии, обернулось как известно якобинским террором, термидорианским воровством, деспотизмом Наполеона, оккупацией Франции и реставрацией Бурбонов. И праздновать его начали только в конце XIX века, через сто лет после того, как освободили узников парижской крепости.
Однако кроме тактики есть и стратегия. Последствия таких решительных встрясок, как та, что произошла в 1991-м, по-настоящему ощущаются только в длительной исторической перспективе. Много ли немцев в 1945-м понимали, что поражение и расчленение Германии обернется полувековым миром и процветанием? Крестьянская реформа ударила одним концом по барину, другим по мужику, но ей обязаны невероятным последующим взлетом российские экономика и культура. Октябрь привел к невероятным жертвам и неслыханному деспотизму, но именно вызванная 1917 годом невероятная социальная мобильность низов сделала СССР великой державой. 7 ноября привело к 9 маю.
После битвы ее поле принадлежит мародерам. Эта максима универсальна. Непосредственную пользу события августа 1991 года принесли не идеалистической интеллигенции, которая обороняла Белый дом, а тем, кто был приготовлен к жизни в изменившихся условиях опытом партийной работы, фарцовки или спекуляции. То же произошло и в большинстве восточноевропейских стран и в ставших независимыми республиках. Но там горечь интеллигенции смягчила обретенная национальная свобода. Настоящую, стратегическую победу одержали тогдашние дети, школьники 1991 года. Они обрели невиданный шанс: это первое поколение бывших советских людей, получивших возможность заграничных поездок, рыночного выбора, чья работоспособность и образование находит адекватную оценку. Просто 11 лет назад в августе они были малы, им не с чем сравнивать. 21 августа скорее молодежный праздник, его настоящее значение оценит будущее.