В прокат вышла юридическая драма Ивана Атталя «Дела человеческие» (Les Choses humaines), снятая в поджанре MeToo. Пытаясь понять, кто прав, а кто виноват в деле об изнасиловании на парижской помойке, загрустил Михаил Трофименков.
Герои фильма погрязли в семейном MeToo
Фото: Canal+ [fr]
Герои фильма погрязли в семейном MeToo
Фото: Canal+ [fr]
Трудно писать рецензию на фильм, если львиная доля экранных диалогов сводится к вопросу, сказал ли предполагаемый насильник Александр (Бен Атталь) предполагаемой жертве Миле (Сюзанн Жуанне) сакраментальную фразу: «Сука, соси!» И если темпераментная речь защитницы Милы заканчивается гневным воплем: «Нет, месье Фарель, она, что бы вы ни утверждали, не кончила!» Гораздо целомудреннее выглядит классическое порно из тех, какими увлекается Александр, чем эта драма о душевных страданиях обитателей интеллектуальных кварталов Парижа.
Борьба Ивана Атталя за права не столько пострадавших женщин, сколько пострадавших от женских наветов мужчин обернулась похабщиной тем более удручающей, что похабщина эта вербальна, а не визуальна. Очевидно, что в зале суда, где рассматривается дело об изнасиловании, все именно так и происходит. Но зрители-то сидят не в зале суда.
Обвиняемый — золотой мальчик, пианист и синефил, студент Стэнфорда, на пару дней прилетевший в Париж, чтобы присутствовать на вручении папе Жану (Пьер Ардити), знаменитому телеведущему, ордена Почетного легиона. Парнишку закуют в наручники как раз утром торжественного дня.
Истица — дочь Адама (Матье Кассовиц), сожителя мамы Жана, девочка из хорошей, ортодоксальной еврейской семьи. Мама Клэр (Шарлотта Генсбур) — знаменитая журналистка, заслужившая обвинения в ультраправых симпатиях из-за требований сурово наказать иммигрантов, изнасиловавших девушку в портовом Кале. Ну а папа Жан — седовласый лев, живущий после развода в отеле с видом на Триумфальную арку и по привычке укладывающий в койку все, что движется.
Мораль фильма сводится к тому, что все в мире так сложно устроено, что сам черт ногу сломит. Что в такой щекотливой ситуации, как та, что разыграна в фильме, мертвым узлом переплетаются психологические, социальные, религиозные, медийные факторы. Кто бы сомневался, но стоит ли городить ради констатации такой элементарной истины почти что двух с половиной часовой экранный огород.
Александр — идеальный обвиняемый как сын своего отца, воспитанный в ощущении собственной талантливости, всемогущества и вседозволенности. Мила — идеальная жертва как дочь своей матери, пуще всего на свете дорожащей девственностью дочери, которую та давным-давно утратила. «Надо посоветоваться с раввинами»,— единственное, что мама может сказать Миле, когда та заявляет ей об изнасиловании.
Клэр — еще более идеальная жертва, немедленно становящаяся объектом травли в соцсетях. Дескать, ты требовала сурово покарать несчастных насильников-арабов, а за сыночка-насильника, небось, стеной встанешь.
И при этом ни к кому из них — ни к Александру, ни к Миле, ни к Клэр, наказанной еще и расставанием с Адамом,— режиссеру не удается вызвать ни малейшего сочувствия. Из всех персонажей наибольшую симпатию вызывает Жан. Да, такой вот старый развратник в традициях французского либертинажа, не намеренный от них отрекаться. Да еще и попавший в капкан любви к молоденькой стажерке, с которой неожиданно составит счастливую пару. Самый честный герой, истинное дитя национальной культурной традиции.
Унизиться, покаявшись за неправильное воспитание сына, впрочем, придется и ему. Александр в последнем слове на суде тоже попросит прощения у Милы за то, что унизил ее. Да и он сам унижен, его будущее разрушено. Унижены и Клэр, и Адам, и все свидетели, выступившие на суде. Но, что самое прискорбное, унижены и зрители этого тяжеловесного и по большому счету бессмысленного фильма.