Художник кучевых облаков

Русский музей открыл в Мраморном дворце выставку немецкого художника Бернарда Шульце, подготовленную совместно с Музеем Людвига. На вернисаж приехал сам автор.

       Бернард Шульце (Bernard Schultze) начинал еще до войны. Учился, как положено интересующемуся живописью юноше, в разнообразных академиях. Как положено немецкому юноше призывного возраста, пошел воевать: в Африке и, как деликатно сформулировано в биографической аннотации Русского музея, "на Восточном фронте". После войны начал с нуля: все, что успел наработать, сгорело в берлинском пожаре. Восстановился художник довольно быстро — в 1947 году состоялась его первая персональная выставка. И теперь он одна из крупнейших фигур направления "информель", то есть "бесформенной", абстрактной живописи.
       В остальном его биография — типичная биография советского нонконформистского художника. Во всем цивилизованном мире модернистские течения, отшумев, своим чередом оседали в учебниках истории искусств ХХ века и на аукционах. И только в СССР неизменно оставались подсудным делом: с официальной трибуны сначала поносили "формалистов", потом "космополитов", потом просто "пидорасов". То же и в довоенной Германии, где авангардистское и модернистское искусство ХХ века попало под общую рубрику "дегенеративного". Для любого профессионала естественно интересоваться, что у соседей, иметь в виду традицию, вступать в диалог с историей, изучать образцы, цитировать и т. п. Но только у советских нонконформистов и немецких художников довоенного поколения все это превратилось в героический жест. Для них та же Франция в этом отношении была одинаково "Западом". И хотя в послевоенной Западной Германии стало "можно" уже и не такое, Шульце навсегда сохранил к довоенному модернистскому искусству юношеское придыхание. И бросился догонять и наверстывать, — эта смесь благоговения, бессильного отчаяния и досады очень хорошо знакома русской публике по ее собственным нонконформистам. Вероятно, поэтому данный период творчества Шульце организаторы выставки решили опустить.
       Что жаль: это наверняка была бы самая драматичная часть экспозиции, поскольку в случае Шульце комплекс профессиональной неполноценности, поначалу терзавший послевоенное немецкое искусство, осложнялся сильнейшим комплексом "побежденной империи". Русский музей взял последние двадцать лет творческого пути: довольно ровная, однородная живопись, равномерно покрывающая стены, 1982-й и 2001 год в ней почти не различимы. Гигантский формат, названия с прелестной наивностью констатируют: "В сумерках", "Туманная страна", "Когда событие бурно растет". Мир представлен как будто выплескивающимся, прущим из своих контуров. Предметы бесконечно растекаются по поверхности в какое-то красочное месиво вне всякой силы притяжения; подчас вырываются из плоскости холста диковинными сталактитами, сталагмитами, пузырями. Но нет в этом ни бунта, ни энергии преодоления, ни агрессии. С подобным чувством наблюдают за формой кучевых облаков. И так минимум двадцать лет, год за годом, картина за картиной. Прямо удивительно, как ему самому не наскучило.
       ЮЛИЯ ЯКОВЛЕВА