В Риге завершился 16-й Международный кинофорум "Арсенал". Из Риги — МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.
"Арсенал" состоит из трех блоков: международной программы, выстроенной по принципу "фестиваля фестивалей", отличных ретроспектив (египетское кино, японские манга) и балтийского конкурса, дающего уникальную возможность следить за кинематографиями Литвы, Латвии и Эстонии. С ретроспективой прошлогоднего каннского лауреата Нанни Моретти (Nanny Moretti) возникли неожиданные проблемы. За считанные дни до открытия итальянский МИД злорадно сообщил "арсенальцам": фиг вам, а не Моретти. Будет знать, как выводить на улицы противников Берлускони. Копии удалось собрать с миру по нитке.
Первое, на что натыкались гости,— возлежащая в холле мумия с присобаченными к ней кузнечными мехами. Дирекция с невозмутимыми лицами объясняла: подарок каирского музея, мумия умеет дышать и накопила в себе извлеченного из воздуха золота ровно на Гран-при — 10 000 в USD. Когда начальство переходило к подробностям оформления таможенных документов на мумию, журналисты окончательно теряли чувство реальности.
Таков стиль "Арсенала": минимум официоза, любая шутка доведена до логического финала. Недаром закрытие проходило в цирке, сохранившем уютную ауру ретропровинциальности: с режиссерами на сцене уживались гуси и медведи, в извлеченного из зала зрителя метали ножи. Мужик в кожаной сбруе препарировал мумию циркульной пилой и извлек золотые кишки, набитые зелеными бумажками. Они достались чешскому режиссеру Богдану Сламе (Bohdan Slama) за фильм "Дикие пчелы" (Divoke Vcely). Философия "Арсенала" такова: недостойных нет, все решает жеребьевка, имя лауреата таится в одном из стаканчиков с "Бейлисом", которые выпивали на сцене 14 судей. Отар Иоселиани очень хотел быть среди них, когда его наконец включили, отказался, сославшись на больную ногу, что, впрочем, не помешало ему лихо плясать на финальном приеме.
Победительница балтийского конкурса литовка Янина Лапинскайте (Janina Lapinskaite) совершила круг почета на цирковой лошадке, что рифмовалось с ее зоологической документальной трагедией "Жизнь Венеция и смерть Цезаря" (Venecijaus gyvenimas ir Cezario mirtis). Венеций — брошенный женой мужик, философ ("Никогда не вешайся сегодня, если можешь повеситься завтра") и скульптор (автопортрет — деревянная голова, в которую вогнан деревянный же топор). Этакий Господь Бог с хутора, берущий от одиночества себе в дом поросенка Цезаря. Когда Цезарь умирает (по версии корреспондента Ъ, кончает с собой), принарядившийся Венеций уходит в туманную даль с его призраком.
Смесь черного юмора, неудовлетворенности жизнью, анархического философствования и вдумчивого профессионализма вообще характерна для балтийского кино. Эстонец Приит Тендер (Priit Tender) превратил сказку индейцев мапучи "Лисица" (Rebesenaine) в апокалиптический глюк, где членоносый бог выпивает под слоганом "In God We Trust", ослик, сделанный из жестяной банки, объедает маковое поле, охраняемое пулеметными вышками а-ля уэллсовские марсиане, а развратная лиса приколачивает ибису цветок к голове метровым гвоздем, чтобы полакомиться его мясом. Эстонская анимация вообще склонна к катастрофизму. А латвийцы — к тому, чтобы подшучивать над "горячими эстонскими парнями", как в очень симпатичных "Добрых руках" (Labas Rokas) Петера Симма (Peeter Simm) — напоминающей фильмы Аки Каурисмяки (Aki Kaurismaki) эпопее юной воровки, очутившейся в пограничном городке, населенном отборными лунатиками.
Балтийская горячность, впрочем, не шутка, а суровая реальность. Вряд ли можно представить себе гостей Московского фестиваля, на закрытии соревнующихся в метании пустых стаканов из окон. И так же трудно представить себе российских ментов, которые на жалобы разъяренных таксистов, как раз под окнами и ожидавших разъезда гостей, на манер своих рижских коллег меланхолично смахивали бы носками форменных ботинок осколки с тротуара, неторопливо выясняя: "Разве такое бывает, чтобы стаканы падали с неба?"