В Петербурге в рамках программы "Кинокайф" в кинотеатре "Мираж Cinema" состоялась российская премьера фильма Джона Ву "Говорящие с ветром". В широкий прокат он выйдет только через месяц, но СТАНИСЛАВ ЗЕЛЬВЕНСКИЙ заранее призывает не доверять хулителям.
Американская критика приняла картину прохладно: сплошные, мол, штампы. С одной стороны, верно — в "Говорящих с ветром" (Windtalkers) есть решительно все клише, свойственные высокобюджетным военным фильмам. Есть ушибленный войной Кейдж, бросающийся на доты не хуже Александра Матросова. Есть отряд бойцов с четко прочитывающимися ролями: небритый командир, идеалист, циник, перевоспитанный по ходу дела расист и так далее. И мириады безликих врагов, которые лопочут что-то по-басурмански, загоняя в пушку очередной снаряд, тоже есть.
Все так, но штампов бояться — в кино не ходить. Только слабые режиссеры пишут историю с нуля, сильные, к которым, без сомнения, относится и Джон Ву (John Woo), адаптируют привычные схемы к собственному стилю. И "Говорящие с ветром", как ни странно, не менее "вушный" фильм, чем прославленные "Убийца" или "Плата за жизнь", в которых, кстати, режиссер тоже обыгрывал классические и, казалось бы, заезженные темы европейского жанрового кинематографа.
Ву снимает войну с азартом неофита: здесь нет ни скорбной дидактичности Спилберга (война — плохо), ни сурового цинизма Сэма Пекинпа (Sam Peckinpah) или Ридли Скотта (Ridley Scott) — война есть война. Здесь и войны-то как явления нет. Тут череда головокружительно снятых боев, в которых взрывы чем дальше, тем больше напоминают праздничный фейерверк. Предельный натурализм — не просчитанная игра на чувствах, как в "Спасении рядового Райана", а по-восточному отстраненное фиксирование правил игры, где даже оторванные конечности предусмотрены диковинной хореографией.
Война служит лишь экстремальным фоном, на котором Ву разворачивает любимую историю — историю о самурае, который проходит своим самурайским путем. Режиссер говорил, что Кейдж напоминает ему Делона и Чоу Юнь-Фата: его глаза могут говорить даже на неподвижном лице. И действительно, актер в этой роли отказался от обычной избыточной мимики — и в итоге получил лучшую, вероятно, работу за долгие годы. А Джон Ву не был бы собой, если бы не ввел в фильм религиозный мотив (в данном случае — обретение потерянной веры). Только традиционных белых голубок (откуда бы им взяться на острове Санпэй?) заменил католический собор, который Кейдж рисует на рассыпанной по столу муке, чтобы затем яростно смести.
Китаец в Америке, Ву выводит и крайне вроде бы политкорректную линию — эпопею индейца (внешне, как много раз подчеркивается в картине, похожего на азиата), который ведет себя так же героически, как сержант Андерс, но отличается он него незамутненным взглядом на мир. Однако и тут американские критики остались недовольны. Маститый Роджер Эберт (Roger Ebert), скажем, брюзжит, что угнетенные национальные меньшинства (а индейцы, как известно, такая же больная тема, как чернокожие) достойны более оригинального изображения. Вот ведь люди живут. Хотелось бы посмотреть, как российская пресса ругает отечественный фильм, где слишком шаблонно выводится героический чеченец или, к примеру, калмык. Да и фильм такой было бы интересно посмотреть.