В начале недели в комитете по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры (КГИОП) прошла традиционная ежегодная конференция. Ее сенсацией стало обсуждение вопроса о возможном изъятии памятника Петру I работы Михаила Шемякина из Петропавловской крепости.
Гротескный, хотя и максимально приближенный к реальному облику императора, не страдающий гигантоманией шемякинский Петр, не плотник, не просветитель, не герой, а монстр, титан, завораживающий и пугающий, врос в ткань города, стал его привычным элементом. В отечественной традиции образ Петра всегда был двойственен: и первый европеец России, и неупокоенный тиран, топчущий "маленьких людей", и даже Антихрист. Безошибочный признак привыкания к памятнику — обилие детей, фотографирующихся на его фоне, затертая руками до зеркального блеска бронзовая плоть. И вдруг — обсуждение "проблемы Петра" в КГИОПе.
На вопрос корреспондента Ъ, предшествовала ли постановке вопроса дискуссия, председатель КГИОПа Никита Явейн напомнил, что возражения против такого образа императора возникли едва ли не с первого дня. Это так, но протесты против шемякинского "идола" общественное мнение считало дурным тоном, достоянием политических маргиналов-"патриотов", выпадами против "космополитизма" Александра Собчака. Например, пресс-атташе Петербургского молодежного филиала ЛДПР Денис Усов заявлял: "Мы хотим поднять кампанию против творчества Шемякина и вынести прежде всего этот безумный памятник Петру Первому, который просто оскорбляет эстетические чувства настоящего русского патриота". Теперь оказалась возможна не только экстремистская, но и "интеллигентная" оппозиция памятнику.
Среди умеренных противников памятника оказался и господин Явейн. Его аргументация носит, как модно говорить, "государственнический" характер. "Я могу высказать только личное мнение, поскольку на официальном уровне проблема всерьез не формулировалась. Памятник неплохой, сильный. Такая трактовка исторических событий, в принципе, возможна, но не в святых местах. Памятник политический, связанный с периодом переосмысления истории. Такой памятник неуместен ни у Летнего дворца, ни в крепости. Может быть, в Московском Кремле он и был бы уместен. Он возможен в музее, у Двенадцати коллегий, но установка его в крепости означает чуть ли не официальное принятие определенной трактовки истории. Фридрих II был безобразным стариком, со всеми порочными наклонностями, жестоким. Но немцам не пришло бы в голову ставить такого Фридриха в Берлине. Бонапарт вообще страшный человек, если оценивать его не через призму романтических мифов, но такой памятник Наполеону перед Пантеоном французы бы не поняли".
Похоже, что новые споры вокруг памятника завязаны на большой политике и потому неразрешимы. С одной стороны, Петр I — кумир президента, но Петр не шемякинский, а канонический тиран-западник. С другой, автор памятника господин Шемякин — друг Эдуарда Лимонова, неудачно ходатайствовавший за освобождение "врага государства номер один". С третьей, памятник — любимое детище Александра Собчака, фетиша современного руководства России. Куда ни кинь, везде клин, тем более что на дворе — эпоха реставрации свергнутых памятников, а не свержения установленных. Каким бы монумент ни был по своей эстетике, в преддверии 300-летия Петербурга перемещение памятника его основателю смотрелось бы дико: по всей земле великой прошел бы слух, что в Питере к празднику Петра свергли. Хотя если это и случится, то будет в русле городской традиции: питерским памятникам не привыкать менять местоположение, что в годы потрясений, что в фантазиях писателей.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ