Последний раз "Травиату" ставили в Мариинском в 1995-м в декорациях 1944-го, а исполняли — в 1997-м. Пять лет без "Травиаты" — долгий срок, и аншлаг был запрограммирован. Как и удовольствие смотреть и слушать в главной партии уже признанную мариинскую звезду Анну Нетребко. Комментирует ОЛЬГА МАНУЛКИНА.
То, что сделала Нетребко из своего голоса ради Виолетты, — это ее собственный шедевр. Чистый, с хрустальным тембром, точный как лазер, "моцартовский" голос она привела в максимальное соответствие требованиям Верди. Большего, очевидно, сделать нельзя. Результат — драматический шедевр с массой музыкальных красот. Сцена с Жоржем Жермоном просчитана до миллиметра. Крохотный фрагмент — прощальное письмо Альфреду по силе воздействия впору сравнивать со "Сценой письма" из "Онегина". Захватывающие дух пианиссимо. Филигранные пассажи. В эти моменты драма брала верх над оперой, как о том и мечтали реформаторы всех столетий. Другим Виолеттам — Валерии Стенькиной и Младе Худолей придется потрудиться, чтобы конкурировать с Анной Нетребко.
Но деспотический композитор требует еще и бельканто. И здесь партия становилась заметно трудна для певицы и выдавала напряжение, которого не должно быть слышно. Особенно рядом с равно-искренним и наивным на протяжении всего спектакля Олегом Балашовым, ясный голос которого летит так свободно, как того и ждешь от тенора в итальянском репертуаре.
"Травиата" — первая вердиевская постановка Мариинки после неудачных для театра лондонских гастролей 2001 года, когда вердиевский репертуар критики приняли очень прохладно. Трудно предсказать, как примут "Травиату" на западной сцене, но для театра это безусловно событие значительное. Крепкий состав (к дуэту Нетребко--Балашов добавим Василия Герелло, с достоинством исполнившего партию Жоржа Жермона), контакт Гергиева с певцами и хором, деликатность аккомпанементов и удачная постановка.
Несмотря на весьма смешанные отклики на "Турандот", Гергиев пригласил режиссером того же Шарля Рубо (Charles Roubaud), но в команде с другим художником — Бернаром Арну (Bernard Arnould). Получился еще один этюд на тему: "кто и что делает сегодня оперу". О режиссере можно сказать только то, что он старательно работал с актерами. Новую "Травиату" создал визуальный ряд.
Фрагменты академических штудий на заднике — ноги, торсы, монохромные имитации фресок; коллаж на полу — видный только с ярусов, кусочек парижской панорамы — только для выходов на поклоны; прозрачный занавес — зеркальное отражение мариинского зала. Важнее то, что мотивы сложились в собственную партитуру и вывели спектакль из парижской залы позапрошлого века в чистую символику. Последний миг героиня провела не на руках у возлюбленного, а одна, встав на своем смертном одре в мгновенном озарении — белая на белом, в центре огромной полусферы, как в чаше цветка, чтобы с последней нотой упасть замертво. Мягкие белые полотна обрушились вслед за ней, как в замедленной съемке, открыв темный задник сцены. Такого эффекта в Мариинском за последние годы добились только дважды: черно-белый занавес в "Пиковой даме" Александра Галибина и красный огонь-занавес Готтфрида Пильца в "Валькирии". Оказывается, это возможно и в "Травиате".