В Лас-Вегасе в отеле "Венеция" закрылся музей "Эрмитаж-Гуггенхайм". Пока закрылся временно, на три месяца, и закрылся не весь; официальные лица утверждают, что уникальный проект русско-американского фонда будет продолжен. ГРИГОРИЙ РЕВЗИН сомневается в необходимости этого.
Ситуация на первый взгляд выглядит неясно-тревожной. Представители Фонда Гуггенхайма категорически отказываются называть какие-либо суммы: сколько вложено в проект, какая прибыль ожидалась, какова сумма убытков. Посему невозможно представить себе масштаб бедствия. Но можно понять, что что-то очень неладно. Анализировать такую информацию невозможно. Но можно встревожиться.
Проблема к тому же в том, что перед нами американская, а не русская ситуация. А логику американцев понять очень трудно. Тем более когда они ведут себя как-то очень не по-американски. Фонд Гуггенхайма — крупнейшая корпорация, которая последние лет десять постоянно повторяла, что научилась делать музейное дело прибыльным.
Если учесть, сколько фонд вкладывает (а строительство музеев Гуггенхайма в Бильбао, Лас-Вегасе, план строительства новых музеев Гуггенхайма в Нью-Йорке и Венеции — это многомиллиардные вложения), то легко представить себе суммы его прибылей. Так что речь идет о серьезной финансовой организации. Так вот, можно ли вообразить себе американскую корпорацию с многомиллиардным бюджетом, которая позволяет себе закрыть свой филиал, публично об этом объявляет, но при этом не называет ни сумму убытков, ни план выхода из кризиса — ничего? Даже не может ответить на вопрос, вообще ли филиал закрылся или только на три месяца. Не по-американски выходит. Напускают тумана, как будто это не Гуггенхайм, а тамбовская швейная фабрика, которая сообщает рабочим: пока трудно сказать, что будет дальше, но точно известно, что ближайшие три месяца никакой зарплаты вам не дадут.
Нет, конечно, можно себе представить, что проект филиала в Лас-Вегасе прогорел. Но только для того, чтобы это представить, нужно вернуться к какой-то очень простой логике нормальности и здравого смысла. Ну, например, признать, что выставка мотоциклов, которая, собственно, и закрылась (картины импрессионистов из Эрмитажа по-прежнему показывают публике), — это не искусство, а мотошоу. И что не надо делать музей в казино: люди в казино приходят не за этим. И что это никуда не годная идея — делать рискованные, авангардные, провоцирующие выставки в казино: у посетителей хватает рисков и провокаций, у них и так полно адреналина в крови в связи с основным профилем заведения. И что вообще это какой-то бред — выставлять мотоциклы вместе с картинами импрессионистов в казино.
Но можно ли допустить, чтобы этот здравый смысл восторжествовал? Это значит пропустить удар по всей системе функционирования современного искусства. Это значит признать, что не может быть респектабельного эпатажа и высокодоходного издевательства. Это значит признать, что существует иерархия ценностей, что одно дело — Эдуард Мане, а другое дело — мотоцикл. Это значит, что люди, политкорректно вложившие большие деньги в инсталляцию из, скажем, сушеного верблюжьего дерьма, выражающую прорыв к свободе бедуинов Аравийской пустыни, ошиблись: не надо было помещать эту инсталляцию в холле своего особняка, зряшное это дело. Можно ли допустить восстановление нормальности?
Нет, этого допустить нельзя. Слишком много сил, денег и слов мы вложили в доказательство того, что здравый смысл безнадежно устарел, что старая концепция музея — места, где просто собраны шедевры мирового искусства, где требуется некое духовное сосредоточение и даже образование, — никуда не годится и что теперь нужно жить по-новому. Мы так прекрасно и ясно доказали, что сегодняшний музей — это место встречи гламурной тусовки с авангардом, что отказаться от этого невозможно.
И тем не менее Фонд Гуггенхайма сообщает нам, что он немного прогорел. Спрашивается, зачем? И почему в такой форме? Рискну высказать одно предположение. Может быть, именно для того, чтобы этого не произошло? Может быть, именно для того, чтобы те, кто вкладывал деньги в это финансово успешное предприятие, срочно вложили еще и оно вновь стало финансово успешным и вновь доказывало, что нет в мире искусства лучше, чем настоящий Harley Davidson?