Американский кинематограф периодически выплескивает на зрителей новую порцию кошмаров из провинциальной жизни. Когда насмотришься их, начинает казаться, что самая нищая боливийская деревня, нашпигованные противопехотными минами камбоджийские рисовые поля или вымерзающая неперспективная деревня в Рязанской губернии — места гораздо более жизнерадостные, чем очередной аккуратный Твин-Пикс. Тень Дэвида Линча мелькнула не случайно: 26-летнего дебютанта Ричарда Келли, автора модного "Донни Дарко" (Donnie Darko, 2001, ***) часто называют наследником автора "Голубого бархата" (Blue velvet). Действие разворачивается (или сворачивается, поскольку речь идет о парадоксах времени) в городке Мидлсекс, штат Вирджиния. Все вроде бы в порядке: семейные ужины, модный белозубый проповедник, первая любовь. Но только вот на крышу мирно спящего дома падает турбина, оторвавшаяся от "Боинга", который в ту ночь над Вирджинией не пролетал. Перед школой высится статуя чудовища, оказывающегося талисманом учебного заведения. В одно прекрасное утро кто-то засадит ему в голову топор. Проповедник окажется психопатом-педофилом. А романтический мальчик-герой — натуральным шизофреником, которого спасет от падающей турбины двухметровый зубастый кролик с лицом-черепом по имени Фрэнк, который поведает, что ровно через 29 дней 6 часов 42 минуты и 12 секунд наступит конец света. Сначала зритель будет недоумевать, что же он, собственно говоря, смотрит: сатиру на идиотизм провинциальной жизни, навязчиво осененной где надо и где не надо звездно-полосатым флагом (все герои фильма пугающе характерны и зловеще загадочны), или угрюмый хоррор. Скорее всего, хоррор: сопротивляться медлительному, но неумолимому ритму фильма — титры невозмутимо сообщают, сколько остается дней и часов до конца света, — невозможно. Келли удается завоевать зрительское доверие, убедить в том, что он способен и вправду снять конец света. Часа "Ч" ждешь с трепетом, с готовностью вовремя зажмуриться. Однако все завершается колоссальным пшиком. Режиссер выбрал слишком простой выход из слишком сложной истории, которую он заботливо вышивал на протяжении почти двух часов. И если несколько лет назад финал "Шестого чувства" (The Sixth Sense, 1999) Найта Шамальяна действительно ошеломил весь мир, то теперь очередные письма мертвого человека хочется выбрасывать в мусорную корзину, даже не распечатав. Еще одна провинциальная страшилка, как бы реалистическая, но невыносимо картонная, — "Отсчет убийств" (Murder by Number, 2002, ***) Барбе Шредера. На сей раз мы не в Вирджинии, а в Калифорнии, в городке Сан-Бенито. Так далеко занесло родившегося в Тегеране в 1941 году Шредера. Он начинал свою кинокарьеру в 1963 году как один из самых прогрессивных, ориентированных на режиссеров "новой волны" продюсеров Франции. В режиссуре он дебютировал в 1969 году, и его самые громкие фильмы, игровые или документальные, как правило, были посвящены всевозможным эксцессам: наркотикам ("Еще" / More, 1969), тирании ("Генерал Иди Амин Дада" / General Idi Amin Dada, 1974), садо-мазо ("Любовница" / Maitresse, 1975), алкоголю ("Чарльз Буковски" / Charles Bukowski, 1982-1984), азартным играм ("Шулера" / Tricheurs, 1983). Перебравшись в конце 1980-х в США, Шредер снял там едва ли не лучшую экранизацию прозы Чарльза Буковски "Завсегдатай" (Barfly, 1987) и умелый ремейк фильма "Поцелуй смерти" (Kiss of death, 1995). Но, судя по его последнему фильму, на его новой родине эксцессом считается любое умственное усилие. В лесу найден труп молодой женщины, убивать которую никто из аборигенов не имел ровным счетом никаких причин. Очень быстро зрители узнают убийц — экстравагантную парочку школьников, связанных латентно-гомосексуальными узами и позывами к сверхчеловечности. Возможно, для американского криминального жанра "Отсчет убийств" — недосягаемый образец психологизма. Однако российским зрителем, как только он услышит многословные размышления отроков на тему, твари ли они дрожащие или право имеют прикончить первую встретившуюся жертву и не попасться, должна овладеть неодолимая зевота. Что же это за проклятие великой русской литературы! При слове "психология" западные режиссеры начинают лепетать, как заводные болванчики: "Достоевский, Достоевский" — и с гордостью демонстрировать фестивальной публике очередного инкубаторского Раскольникова. Изумляет и персонаж сыщицы, сыгранной Сандрой Баллок. Не в том дело, что актриса она никакая, а в том, что, наподобие многих своих экранных коллег, записная психопатка, чье тело испещрено шрамами, оставшимися после неудачного брака, а мозг и душа — кошмарными комплексами. Если верить экрану, для того чтобы занять прочное положение в американской полицейской иерархии, надо заслужить по меньшей мере диагноз "параноидальная шизофрения, осложненная алкоголизмом и полинаркоманией". Нормальных людей в кинополицейские не берут уже давно.
