«Долгое время использовался на специальной работе»

75 лет назад, 3 ноября 1947 года, в Берлине пропал инженер-подполковник доцент Г. А. Токаев, которого в западной прессе называли главным советником И. В. Сталина по ракетной технике; причем и тогда, и много позднее лица и ведомства, причастные к событиям перед этим исчезновением, скрывали самое важное и тайное обстоятельство дела.

«Без контроля со стороны руководства»

10 ноября 1947 года, через неделю после чрезвычайного происшествия, начальник политического отдела штаба Советской военной администрации в Германии (СВАГ) полковник К. В. Овчинников писал начальнику Политического управления СВАГ генерал-майору И. М. Андрееву:

«Дополнительно к моему устному донесению докладываю:

1. 4 ноября во второй половине дня командованию Военного Управления (СВАГ.— "История") стало известно об исчезновении вместе с семьей подполковника инженерных войск ТОКАЕВА Григория Александровича, старшего офицера Управления.

ТОКАЕВ Григорий Александрович, 1909 г. рождения, осетин, член ВКП(б) с 1939 г., по специальности инженер-механик. Имеет ученое звание кандидата технических наук и доцента с 1942 г. Военное звание инженер-подполковник. Должность — старший офицер Управления.

В годы Отечественной войны работал в Военно-Воздушной Академии имени Жуковского.

В боях не участвовал, ранений и контузий не имеет.

Имеет награды: нагрудный знак "Отличник РККА", орден Красной Звезды, медали "За боевые заслуги", "За победу над Германией".

В РККА с 1932 г. В Советской Военной Администрации в Германии — с июня 1945 г.

Женат. Жена — ТОКАЕВА-БАЕВА Аза Заурбековна, уроженка Владикавказа, по образованию инженер-химик, беспартийная. Дочь — БЕЛЛА, рождения 1938 г.».

Формально инженер-подполковник занимал не самое высокое руководящее положение в СВАГ. В его официальной биографии говорилось:

«С 3 июля 1945 г.— окружной уполномоченный Военно-воздушного отдела СВАГ. До 23 мая 1946 г.— ст. пом. нач. 2-го отделения по промышленным и ремонтным предприятиям Военно-воздушного отдела СВАГ. С 23 мая 1946 г.— ст. пом. нач. 4-го отделения по организационным и оперативно-тактическим вопросам Военно-воздушного отдела СВАГ».

В задачи Военно-воздушного отдела СВАГ и его окружных уполномоченных входила ликвидация люфтваффе и всей принадлежавшей ему инфраструктуры, а также германской авиационной промышленности в советской оккупационной зоне. И 2-е отделение занималось военной авиацией и ее кадрами, а 4-е — заводами и конструкторскими бюро.

Но вскоре после прибытия в Берлин у Г. А. Токаева появились дополнительные обязанности.

О чем во втором донесении полковника Овчинникова генерал-майору Андрееву, датированном 12 ноября 1947 года, было сказано:

«С августа 1945 г. по январь 1946 г. ТОКАЕВ работал в Советской секции Союзного Секретариата, причем в сентябре 1945 г. он был избран секретарем партбюро парторганизации Советской секции Союзного Секретариата».

Сам Г. А. Токаев называл себя первым секретарем советской секции в Союзном Секретариате, согласовывавшем действия союзников в оккупированной Германии, и намекал на то, что был там одним из ближайших помощников главнокомандующего Группы советских оккупационных войск в Германии и главноначальствующего СВАГ маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

Престиж Г. А. Токаева в глазах других офицеров СВАГ поднимало и еще одно обстоятельство, о котором докладывал полковник Овчинников:

«В разговорах с товарищами под "строжайшим секретом" заявлял, что он занимается изучением того, как немцами было организовано строительство и усовершенствование авиамоторов реактивного типа».

Собственно, исследования подобного рода входили в прямые обязанности офицеров Военно-воздушного отдела СВАГ, ведь среди задач этого подразделения присутствовал и такой пункт:

«Изучение новейших образцов авиационного вооружения и техники, изучение методов и средств разведывательной службы ВВС Германии, а также приемов оперативно-тактического использования ВВС Германии».

Но, как сообщал начальник политотдела штаба СВАГ, Г. А. Токаев имел особое задание:

«ТОКАЕВ долгое время использовался на специальной работе, связанной с именем немецкого ученого-конструктора ТАНКА и с людьми, его окружающими. Имел широкую связь с немецкими специалистами. Эта связь и работа проходили без контроля со стороны руководства Военного Управления».

«Взять курс на Восток»

В то время имя главного конструктора и технического директора германской компании «Фокке-Вульф» профессора Курта Танка было широко известно не только тем, кто имел какое-либо отношение к авиации. Созданный этим авиаконструктором пассажирский самолет FW-200 «Кондор» в 1938 году совершил сенсационный для тех лет беспосадочный перелет из Берлина в Нью-Йорк.

А во время начавшейся в следующем году Второй мировой войны «Кондоры» в варианте дальнего морского разведчика с бомбовым и стрелковым вооружением наносили громадный урон следовавшим через Атлантику транспортным конвоям союзников, наводя на них немецкие подводные лодки и самостоятельно уничтожая идущие отдельно суда. Уменьшить ущерб от FW-200 удалось лишь после включения в состав конвоев авианесущих кораблей с истребителями.

На советско-германском фронте не меньшую ненависть во всех частях РККА, от пехотных до авиационных, вызывало другое детище профессора Танка — разведчик FW-189.

Эти самолеты часами кружили над позициями советских войск, отслеживая все передвижения, корректировали огонь германской артиллерии и наводили на цели пикирующие бомбардировщики люфтваффе. Причем сбить не очень скоростную, но маневренную и хорошо вооруженную «Раму», как называли FW-189 в РККА, было крайне сложно и наземными средствами ПВО, и истребителям.

Запомнились противникам Третьего рейха и истребители FW-190, которые, как и все самолеты этого конструктора, отличались легкостью в управлении, что давало их пилотам немалые преимущества. Курт Танк добивался этой легкости, упорно совершенствуя истребитель и лично, в качестве летчика, испытывая каждый новый вариант машины.

А с 1942 года под руководством профессора Танка велись работы по созданию реактивного истребителя TA-183. Так что в привлечении его к сотрудничеству были заинтересованы авиационные руководители всех стран-победительниц.

Но у британцев, арестовавших Курта Танка в апреле 1945 года, наладить взаимодействие с ним не получалось.

По одной из версий, они интересовались исключительно его готовыми разработками, но не желали предоставить конструктору и его сотрудникам затребованные профессором Танком условия для продолжения работы. Поэтому переведенный на положение интернированного в замке Шаумбург в британской зоне оккупации и пользовавшийся некоторой свободой передвижения Курт Танк скрытно, но настойчиво искал способ сохранения своего конструкторского коллектива.

Подходящий на первый взгляд выход предложил Карл-Хайнц Хиль (Хиель) — в недавнем прошлом лейтенант вермахта, награжденный Немецким крестом в золоте за храбрость на поле боя. Он, как и его отец электрик Герман Хиль, придерживался левых взглядов. Но в отличие от отца — социал-демократа Хиль-младший считал себя коммунистом. Его неприятие капитализма и англо-американских союзников, как позднее рассказывала западногерманской прессе его мать, Аннамария Хиль, особенно усилилось после того, как бывшего лейтенанта, только что вышедшего из госпиталя, где он лечился после ранения, арестовали британские оккупационные власти. Причем, как она утверждала, лишь за то, что подростком Карл-Хайнц, как и очень многие его немецкие сверстники, состоял в юнгфольк — младшей (от 10 до 14 лет) возрастной группе гитлерюгенда.

В лагере интернированных в Вестертимке он развил бурную коммунистическую агитацию, написал соответствующий манифест и, как рассказывала его мать, «побудил некоторых ученых-атомщиков, авиаконструкторов и генштабистов, деливших с ним койку и суп из брюквы, взять курс на Восток». После выхода Хиля-младшего на свободу его план начал приобретать конкретные очертания.

«Должно было быть проявлено нужное внимание»

Активно содействовал Карл-Хайнцу Хилю бывший оберштурмбаннфюрер СС доктор Рихард (в некоторых источниках — Ричардс или Рихартс) — участник германского «Уранового проекта» по разработке атомного оружия. А вскоре к ним присоединился и профессор Танк, который опасался, что британцы за несговорчивость отдадут его под трибунал как нацистского военного преступника. Ведь авиаконструктор неоднократно награждался при Гитлере и за особые заслуги получил от Национал-социалистической партии, в которой состоял с 1932 года, почетное звание вервиртшафтсфюрера.

Карл-Хайнц Хиль через немецких коммунистов в советской зоне оккупации связался с ответственными товарищами из СВАГ и, как утверждала позднее западногерманская пресса, получил согласие на проведение переговоров:

«4 сентября 1946 года Курт Танк, его помощник Юрген Науманн, Карл-Хайнц Хиль и Атом-Ричардс отправились в Берлин. Прием генерала Куцевалова, майора Давиденко и начальника НКВД полковника Лукьянова в здании управления НКВД на Купферграбен (бывшая резиденция Макса Рейнхардта) был дружелюбным.

Танк передал обширную рукопись с предложениями и требованиями».

В частности, он обещал закончить работу над истребителем TA-183 с характеристиками, превосходящими данные выпускавшегося в конце войны реактивного «Мессершмитт-262». Профессор Танк гарантировал, что его машина будет разгоняться до 970 км/ч, иметь максимальный потолок 15–16 тыс. метров и дальность полета 2400 км. При этом он гарантировал:

«Дата первого полета — через шесть месяцев после того, как будут предоставлены подходящие производственные возможности».

Кроме того, авиаконструктор предлагал проект «дальнемагистрального самолета с высотой полета 17–20 км, скоростью 800–900 км/ч и дальностью полета от 10 000 до 12 000 км». А также новейшие разработки по истребителю со скоростью, превышающей 1000 км/ч.

При этом, правда, Курт Танк поставил достаточно жесткие условия для выполнения этих работ в СССР. Он настаивал, чтобы его сопровождал костяк из лучших сотрудников «Фокке-Вульф» — «около тридцати старых специалистов, готовых эмигрировать вместе с Танком в течение трех недель».

Профессор потребовал, чтобы он и его сотрудники имели жалование на 50–70% выше, чем в «Фокке-Вульф», и получили в СССР жилищные условия, питание и все обеспечение, соответствующие их высокому уровню квалификации.

Затем в течение года к ним должны присоединиться их семьи, и обучение детей должно вестись на немецком языке, а медицинским обслуживанием должны заниматься исключительно немецкие врачи. Не забыл авиаконструктор и о своей летной практике и настаивал на том, чтобы в СССР ему были разрешены полеты на самолетах и планерах.

Как сообщала позднее западногерманская пресса, никаких серьезных возражений ни у начальника Военно-воздушного отдела СВАГ Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Т. Ф. Куцевалова, ни у остальных советских участников переговоров выдвинутые профессором Танком условия не вызвали:

«Русские были очень заинтересованы. Было предложено, чтобы Танк вылетел в Москву и там подтвердил договоренности "в самых высоких инстанциях"».

Сам генерал Т. Ф. Куцевалов позднее, в марте 1947 года, докладывал об этой встрече главнокомандующему Военно-воздушными силами маршалу авиации К. А. Вершинину и министру авиационной промышленности СССР генерал-лейтенанту технической службы М. В. Хруничеву:

«…Танк является автором не только истребителя Фокке–Вульф "ФВ-190", но и ряда других самолетов; в годы войны он разработал совершенно оригинальный реактивный истребитель Фокке-Вульф "Та-183", который к концу войны был готов к запуску в серию… казалось бы, к столь солидному специалисту должно было быть проявлено нужное внимание; ему была устроена встреча с Заместителем Министра Авиационной Промышленности тов. Лукиным, но дело дальше этого не пошло».

Точнее пошло, но только по довольно неожиданному пути.

«Не вернулся из освободительного похода»

Ни профессор Танк, ни его спутники не были осведомлены об одном важном обстоятельстве. Летом 1946 года в советской зоне оккупации началась масштабная операция, о целях которой говорилось в директиве начальника внутренних войск МВД СССР в Германии генерал-майора И. С. Кузнецова командирам стрелковых полков внутренних войск от 21 июня 1946 года:

«Штаб войск располагает целым рядом данных, указывающих на то, что в Советской зоне оккупации Германии активные действия враждебного и преступного элемента не ослабляются…

Низкие результаты службы в области активного поиска и задержания преступного элемента являются следствием того, что некоторые командиры и штабы частей, ограничившись выполнением задачи по охране объектов опергрупп и службы конвоя, предали забвению серьезную задачу наших войск по беспрерывному и активному поиску врага…

Приказываю:

1. Командирам стрелковых полков принять решительные меры к повышению результативности в службе, организуя систематический и активный поиск и задержание преступного элемента на своих участках…».

Аналогичные суровые указания получили и чекистские опергруппы. О том, что получилось в результате, 23 сентября 1946 года заместитель начальника Эрфуртской окружной оперативной группы МВД СССР майор К. А. Низов докладывал заместителю министра государственной безопасности СССР генерал-полковнику Н. К. Ковальчуку:

«Главное направление в работе было по изъятию фашистского актива — блоклейтеров и выше, и оценка работы определялась количеством направленного в спецлагерь этого контингента.

Началось своеобразное соревнование по направлению в спецлагерь».

И в это время бывший оберштурмбанфюрер СС Рихард после первых — и казавшихся успешными — переговоров Курта Танка с советскими представителями отправился в Царрентин в земле Мекленбург за находившимися там в библиотеке и необходимыми ему материалами. Вот только ввиду проводившейся чекистской операции там, как и по всей советской зоне, задерживали и проверяли всех и каждого. И офицера СС, прибывшего из британской зоны оккупации за некими документами, немедленно арестовали за шпионаж.

Однако он успел сообщить в Берлин о своем аресте, и на помощь немедленно выехал Карл-Хайнц Хиль, считавший, что его принадлежность к Компартии Германии и его связи в СВАГ помогут быстро освободить доктора Рихарда. Но, как не без иронии позднее писала западногерманская пресса, «он не вернулся из освободительного похода». Его также арестовали, как шпиона. Причем, в отличие от доктора Рихарда, судя по всему, уже не случайно. Ведь в справке, отправленной в Москву первым заместителем главноначальствующего СВАГ генерал-лейтенантом М. И. Дратвиным, указывалось:

«Карл-Хайнц Хиель был арестован на территории советской зоны оккупации Германии.

О причине ареста и о местоприбывании Хиель (так в документе.— "История") знает генерал-полковник Серов».

Заместитель министра внутренних дел СССР, уполномоченный МВД в Германии и заместитель главноначальствующего СВАГ по делам гражданской администрации И. А. Серов помимо вопросов безопасности отвечал еще за вывоз в СССР немецких ученых и специалистов и действовал, исходя из убеждения, что побежденные должны беспрекословно подчиняться победителям, а не ставить какие-то условия для работы на советское государство.

К примеру, чтобы избежать осложнений при отправке немецких ученых-атомщиков, И. А. Серов приказал устроить для них банкет с обильными возлияниями, а наутро их, плохо соображающих и неспособных сопротивляться, приказал погрузить в поезд (см. «Великий депортатор»).

Принятие условий профессора Танка грозило серьезно осложнить его работу, поскольку особые требования могли начать предъявлять и те немецкие специалисты, которых предстояло отправить в СССР осенью 1946 года. А исчезновение доктора Рихарда и Карл-Хайнца Хиля наглядно демонстрировало авиаконструктору, что нужно подчиняться.

Курт Танк был действительно потрясен и испуган неожиданным арестом своего посредника на переговорах.

И все выглядело так, будто он отказался от всех своих требований. В докладе, направленном из Берлина в Москву 3 ноября 1946 года, говорилось (доклад известен в двух отличающихся друг от друга вариантах, здесь приводится тот, что хранится в фондах Российского государственного архива экономики):

«В начале сентября 1946 года… была организована встреча Начальника ОКБ-1 тов. Олехновича с профессором Куртом Танком».

ОКБ-1 работало в советской оккупационной зоне, в Дессау, выполняя задания Министерства авиационной промышленности и других ведомств силами немецких ученых и инженеров. А потому после приостановки решения вопроса о выезде профессора Танка и его сотрудников в СССР этот ход авиаконструктора выглядел вполне логично.

«Курт Танк,— говорилось в документе,— сообщил, что он бы хотел знать, могут ли использовать его на работах в Опытно–Конструкторском Бюро. Получив положительный ответ, он попросил организовать ему еще одну встречу через 2–3 дня и обратился с просьбой дать ему некоторую сумму денег, 10–15 тысяч немецких марок, для привлечения специалистов из его группы.

Через два-три дня состоялась вторая встреча с Куртом Танком, где он сообщил, что к 20–23 сентября 1946 года сумеет организовать группу в 8–10 человек и прибудет с этой группой в Советскую зону.

При этом ему была вручена сумма в 10 тысяч немецких марок».

Профессора Танка вместе с его помощником доставили на границу советской и британской оккупационных зон, но дальше все пошло не по плану.

«В последующем,— говорилось в том же документе,— ни в сентябре, ни в октябре, т. е. до момента вывоза немецких специалистов из Германии в Советский Союз, Курт Танк больше не появлялся.

По сведениям, которыми располагают наши работники, Курт Танк находился в английской зоне и, видимо, был привлечен там к работе».

Казалось бы, в истории с организацией вывоза конструкторского коллектива профессора Танка в СССР можно было поставить точку. Но все оказалось не так просто.

«Коллективная экспертиза установила»

Отношения между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции ухудшались с каждым днем. И главную угрозу для СССР в случае усугубления конфликта представляло ядерное оружие Соединенных Штатов. Но если в атомной проблематике в 1946 году уже просматривалась возможность догнать Америку, то со средствами доставки самого разрушительного оружия к главным целям, за океан, все обстояло гораздо хуже.

Те же проблемы в конце войны, несмотря на значительные успехи в создании ракет, наблюдались и в Германии. И там, как оказалось, был предложен необычный способ проведения бомбардировок Нью-Йорка и других крупных американских городов.

В 1945 году при обследовании немецкого ракетного полигона Пенемюнде было случайно сделано важное открытие.

«Все поиски,— вспоминал академик РАН Б. Е. Черток,— были безуспешными.

Но неожиданно один из сотрудников, отлучившийся к какой-то куче дров "по нужде" издал вопль и вернулся с тонкой книжицей — отчетом.

По диагонали слегка подмоченной обложки шла красная полоса и страшная надпись "Streng Geheim" — "Строго секретно". Организованная тут же коллективная экспертиза установила, что этот документ является проектом ракетного самолета-бомбардировщика…

Этот труд был выпущен в Германии в 1944 году. Авторами оказались хорошо известный еще до войны австрийский исследователь в области ракетных двигателей Э. Зенгер и неизвестный нам И. Бредт…

В этой работе очень обстоятельно анализировались технические возможности создания пилотируемой крылатой ракеты большого тоннажа. Авторы убедительно показали и рассчитали, построили номограммы и графики, из коих следовало, что с предлагаемым жидкостным ракетным двигателем тягой в 100 т возможен полет на высотах 50–300 км со скоростями 20 000–30 000 км/ч и дальностью полета 20 000–40 000 км…

Общий взлетный вес конструкции бомбардировщика составлял 100 т, из них 10 т — вес бомб, посадочный вес принят 10 т. При этом за счет уменьшения дальности полета вес бомбовой нагрузки мог быть увеличен до 30 т».

В 1946 году отчет был переведен и издан в Москве. И многие его положения произвели сильное впечатление на специалистов и руководителей страны. В первую очередь на председателя Совета министров СССР И. В. Сталина. К примеру, обращала на себя внимание следующая мысль:

«Соединение из ста ракетных бомбардировщиков... способно в течение нескольких дней подвергнуть полному разрушению площади, доходящие до размеров мировых столиц с пригородами, расположенные в любом месте поверхности земного шара».

И ведь речь шла об обычных, а не об атомных бомбах. Мало того, частью отчета была эффектная карта-схема, демонстрирующая разрушения в Нью-Йорке после попадания даже одной бомбы.

От СВАГ и спецслужб потребовали найти и доставить в СССР профессора Эйгена (Ойгена) Зенгера и его ближайшую помощницу и жену — математика Ирене Зенгер-Бредт. Но точные данные об их местонахождении отсутствовали. К тому же у специалистов военно-воздушного отдела СВАГ были сомнения и в возможности воплощения проекта в жизнь вообще, и на технологической базе советской промышленности в особенности.

Именно поэтому в марте 1947 года появилось письмо генерал-лейтенанта Т. Ф. Куцевалова главнокомандующему ВВС и министру авиационной промышленности СССР, ставшее своего рода альтернативным проектом разработки способа доставки советских атомных бомб к цели.

«После эвакуации действующих ОКБ и предприятий, работавших по заданию Министерства Авиационной Промышленности СССР, работа по изучению и использованию оставшихся немецких научных кадров, конструкторов, изобретателей и научных трудов по авиации фактически прекратилась; группа Министерства Авиационной Промышленности СССР в Германии занимается выполнением утвержденного для нее плана, который не содержит в себе принципиальных и перспективных вопросов по аэродинамике, реактивной технике, теории авиационных двигателей, авиационных топлив, динамики полетов, авиационного вооружения и т. д.».

В письме перечислялись крупные германские авиационные специалисты, которых не вывезли и не используют в интересах советского самолетостроения.

А о профессоре Танке кроме уже приведенного фрагмента говорилось:

«Им же были разработаны проекты тяжелого реактивного бомбардировщика Фокке-Вульф "Та-400", чистая бомбовая нагрузка которого составляет 10 000 кг, сверхдальнего бомбардировщика "Та-600", предназначавшегося для налетов на САСШ, и знаменитого "трехкрылого" реактивного истребителя "Та-417"».

И был сделан следующий вывод:

«Возможности использования немецких научных сил в интересах СССР еще не исчерпаны; не создавая крупных новых ОКБ, еще возможно организовать выполнение ряда важных работ для нашей авиации».

Письмо рассмотрели не только в двух авиационных ведомствах, но и в Совете министров СССР, и 13 апреля 1947 года генерала Куцевалова вызвали в Москву. С собой он взял инженер-подполковника Токаева, которого не без основания называли настоящим автором вызвавшего интерес правительства предложения.

«Члены Политбюро поддакнули»

16 апреля 1947 года Т. Ф. Куцевалов и Г. А. Токаев приняли участие в совещании в Кремле, которое проводили два члена Политбюро ЦК ВКП(б) — заместитель председателя Совета министров СССР Н. А. Вознесенский и возглавлявший Специальный комитет по развитию ракетной техники Г. М. Маленков. На заседании присутствовали руководители ВВС, Минавиапрома и авиаконструкторы. А главной его темой, как писал потом Г. А. Токаев, было обсуждение возможности реализации проекта Э. Зенгера.

Но никакого решения по итогам совещания не приняли, поскольку, как было объявлено, рассмотрение вопроса должно быть продолжено на следующий день в присутствии И. В. Сталина. Однако на новом заседании в кабинете вождя помимо членов Политбюро присутствовали только инженер-подполковник Токаев и генерал-полковник Серов.

Для переведенного в марте 1947 года в Москву и назначенного первым заместителем министра внутренних дел СССР И. А. Серова само обсуждение этого вопроса стало крайне неприятным сюрпризом. Его давний недруг — министр госбезопасности СССР генерал-полковник В. С. Абакумов в это время собрал на него значительный объем компромата и делал все, чтобы добиться разрешения И. В. Сталина на арест И. А. Серова. И обвинение в том, что из Германии им не были вывезены все нужные для Советского Союза ученые, очень сильно осложняло и без того трудное положение первого зама министра внутренних дел. В особенности если учесть то, почему профессор Танк и его сотрудники так и не попали в СССР. В воспоминаниях И. А. Серова говорилось:

«Я прочел записку подполковника СВА в Германии Токаева о том, что из Германии вывезли не всех специалистов, что он знаком с группой немецких ученых, работавших по реактивной авиатехнике, называет при этом профессоров Зенгера, Танка и другие фамилии…

У меня эта записка вызывала неприятное чувство. Выходит, что я не всех специалистов выявил и вывез в СССР».

Но Курт Танк на совещании 17 апреля 1947 года упоминался только в качестве своего рода запасного варианта. А все внимание, как писал Г. А. Токаев, было уделено профессору Зенгеру и его проекту. И на вопрос И. В. Сталина о том, где находится Э. Зенгер, оба приглашенных участника совещания дали прямо противоположные ответы. Г. А. Токаев сказал, что, по его данным, профессор находится в Париже, И. А. Серов — что профессор Зенгер жил в Вене.

Итогом совещания стало решение Совета министров СССР, которое в изложении Г. А. Токаева выглядело следующим образом:

«1. Сформировать специальную правительственную комиссию по сбору и систематизации научной и технической информации, а также по отбору специалистов для работы над проектом Зенгера.

2. Назначить председателем комиссии генерал-полковника Серова, заместителем председателя — инженер-полковника Токаева, членами комиссии академика Келдыша и профессора Кишкина.

3. Комиссии немедленно отправиться в Германию для проведения там всей подготовительной работы, уделяя особое внимание сбору немецкого исследовательского материала и немецких специалистов.

4. Комиссии представить окончательный отчет Совету Министров не позднее 1 августа 1947 года.

5. Обязать маршала Соколовского оказывать комиссии всяческое содействие».

И. А. Серов, как было сказано в его воспоминаниях, решил подстраховаться:

«Я попросил слово и сказал, чтобы включили в состав комиссии генерала В. Сталина. Тов. Сталин подумал и говорит: "Согласны". Члены Политбюро поддакнули.

Я это попросил, потому что если этот Токаев в записке наврал, то не начал бы потом кляузничать. Тогда бы у меня был живой свидетель в Берлине — В. Сталин, который мог бы отцу все рассказать».

В постановлении инженер-подполковника Токаева ошибочно назвали инженер-полковником, и это вызвало трагикомическую реакцию маршала Соколовского. С одной стороны, заместителя председателя специальной правительственной комиссии еще не за что было представлять к следующему воинскому званию, с другой — постановление подписано самим И. В. Сталиным, а «товарищ Сталин не ошибается».

В конце концов маршал решил оставить все как есть. А Г. А. Токаева немало повеселила его реакция.

Но очень скоро инженер-подполковнику стало не до смеха. Ведь И. А. Серов упорно доказывал, что все написанное об оставшихся в Германии ученых — ложь от начала и до конца.

Генерал-полковник побывал в Вене, опросил знакомых профессора Зенгера и пришел к выводу:

«Живет в г. Геттингене и работает у американцев, но якобы не по своей специальности. Вот и все».

А все группы немецких специалистов, на которые указал Г. А. Токаев, как говорилось в мемуарах И. А. Серова, не имели отношения к авиации и ракетам:

«Приехав в СВАГ, я сразу обратился к Токаеву и говорю: "Ну, что будем делать дальше? Где ученые, о которых писали в ЦК, где приятель Зенгера, где Танк?"».

Но профессор Танк довольно скоро сам напомнил о себе.

«Опорочивает работу комиссии»

К возобновлению контактов с советской стороной авиаконструктора сподвигли два обстоятельства. От него постоянно требовали приложить усилия для освобождения сына родители Карл-Хайнца Хиля. Сыграло свою роль и то, что никто из потенциальных работодателей бывшего конструкторского бюро «Фокке-Вульфа» не соглашался на выполнение требований профессора. И 13 мая 1947 года, как писала позднее западногерманская пресса, Курт Танк отправил письмо премьер-министру СССР, Генералиссимусу Советского Союза И. В. Сталину, в котором попросил отпустить своего переговорщика.

Письмо собирались передать адресату через генерала Куцевалова, но вызвавшийся стать курьером коммунист Альфред Шланге сумел добиться встречи только с Г. А. Токаевым.

И инженер-подполковник передал для профессора Танка довольно странную на первый взгляд инструкцию — приехать в Берлин на переговоры в конце августа 1947 года.

На самом деле ничего удивительного в этом не было. И. А. Серов вел дело к тому, чтобы объявить Г. А. Токаева клеветником, обманувшим партию и самого И. В. Сталина. А это было чревато самым суровым наказанием. Так что инженер-подполковник подписал итоговый документ, в котором, как говорилось в мемуарах И. А. Серова, в числе прочего сообщалось, что «профессор Танк находился в американской зоне и вывезен в США в 1945 году». И тут же сделал свой ход во спасение, о котором в донесении полковника К. В. Овчинникова о Г. А. Токаеве указывалось:

«Работая в специальной государственной комиссии, подписал ее акт, не заявив своих возражений ей, но тут же написал письмо, которое и передал через генерала КУЦЕВАЛОВА, в котором опорочивает работу комиссии, возглавляемую генерал-полковником тов. СЕРОВЫМ».

Г. А. Токаев достаточно точно рассчитал время прохождения его оправдательного документа по инстанциям, но предусмотреть смог далеко не все. В июле 1947 года руководство СВАГ запретило ему общение с профессором Танком. А 29 августа 1947 года, когда авиаконструктор в сопровождении своего неизменного помощника Юргена Науманна, коммуниста Пауля Дюстердика и пытавшегося вызволить сына Германа Хиля приехал в штаб-квартиру СВАГ, его уже ждал там генерал-полковник Серов.

Однако из-за того, что профессора Зенгера так и не нашли, акции профессора Танка как создателя самолетов — носителей ядерного оружия значительно выросли. С ним беседовали руководители СВАГ, принимая как самого почетного гостя.

Черную икру, как писала потом западногерманская пресса, «разрешали есть столовыми ложками».

Ему пообещали, что вскоре он вместе с Г. А. Токаевым полетит в Москву для переговоров на самом высоком уровне о переезде вместе с сотрудниками в СССР. Но время шло, а руководство СВАГ постоянно откладывало вылет, ссылаясь на отсутствие прямого письменного указания от высшего руководства СССР.

Инженер-подполковник, как отмечалось в донесении полковника Овчинникова, страшно нервничал:

«ТОКАЕВ все время добивался, чтобы ТАНК был отправлен для работы в МОСКВУ. В сентябре месяце в беседе с полковником т. БЕЛЫХ, ТОКАЕВ заявил, что получил от одного из наших руководителей партии и правительства указание об отправке ТАНКА в МОСКВУ и если он, ТОКАЕВ, этого ТАНКА не доставит в СССР, то с него, ТОКАЕВА, снимут голову».

И у него были все основания для того, чтобы волноваться.

30 августа 1947 года И. А. Серов отправил в Москву И. В. Сталину шифровку, в которой излагалась беседа профессора Танка с начальником Военного управления СВАГ генерал-майором А. И. Бариновым:

«За последнее время профессор Танк по предложению французских властей посетил г. Париж, где ему была показана работа по созданию реактивных самолетов, от которой, как заявил Танк, он отказался.

После этого через некоторое время Танк по предложению английских властей выехал в г. Лондон, где был в течение 2-х недель. В Англии Танку были показаны заводы, занимающиеся выпуском реактивных самолетов, а также ознакомили (так в тексте.— "История") с разрабатываемыми проблемами сверхзвуковой скорости самолетов».

Но Курт Танк, как говорилось в шифровке, ответил, что «ведет переговоры с одной страной об использовании его научных знаний и ждет ответа до 1-го октября, после чего может дать свой окончательный ответ».

Главным же был вывод, который делал И. А. Серов:

«Учитывая поездку Танка в Англию, а также его желание работать в СССР, создается предположение, что Танк завербован англичанами с задачей его внедрения для работы в нашу авиапромышленность».

А далее генерал-полковник, по сути, просил разрешения И. В. Сталина на арест и допросы профессора Танка:

«Для ознакомления с реальностью предложения Танка в области самолетостроения, а также более подробного выяснения всех обстоятельств и целей прибытия Танка в нашу зону было бы целесообразно поручить это дело 3–4 квалифицированным специалистам, которые результаты и предложения доложили бы вам на решение».

И. В. Сталин ознакомился с шифровкой, но никаких указаний об ответе на документе не было. По всей видимости, он решил дождаться реакции находящегося фактически в положении интернированного профессора Танка. И вскоре ее получил.

«Передал желание Маршала»

Профессор Танк, которому, чтобы не вызвать подозрение у британских оккупационных властей, нужно было обязательно вернуться в замок Шаумбург 12 сентября 1947 года, 10 сентября написал новое письмо И. В. Сталину (цитируется в отправленном ему переводе), в котором говорилось:

«Из-за бесследного исчезновения Карла-Хайнц Хиеля, а также господина доктора Рихард (так в тексте.— "История") год назад я не мог побудить ни одного из моих сотрудников на согласие конструкторской работы в Советском Союзе».

Как писал Курт Танк, решающее значение имело для всех них мнение работающего в СССР и хорошо известного им профессора Бока (Боока), с которым он надеялся увидеться в Москве и расспросить об условиях работы в Советском Союзе. Кроме того, профессор Танк объяснял советскому вождю причины возобновления переговоров:

«За истекшее время я получил для меня и моих сотрудников повторные предложения из других стран. Я частично отстранил, частично перенес на некоторое время эти предложения с надеждой прийти к разрешению в переговорах с Советским Союзом. В период с 1 по 21 июля 1947 года я вновь был в Англии, где мне были сделаны хорошие предложения на работу (так в тексте.— "История") с моими сотрудниками на двух английских авиационных заводах. И в этом случае я оттянул ответ на эти предложения, так как я хотел вести переговоры с соответствующими служебными инстанциями Советского Союза».

В письме Курт Танк объяснял и свой выбор:

«Основанием для моего поведения является то, что я вижу более широкие перспективы развития авиационной техники в Советском Союзе, чем в Англии, которая в связи с хозяйственным кризисом сильно ограничена в своих средствах».

Профессор Танк описал все детали с задержкой разрешения на вылет в Москву и сообщал о неожиданно поразившей его во время пребывания в СВАГ болезни:

«С воскресенья 7 сентября до настоящего дня я нахожусь в постели с неприятным заболеванием и лихорадкой и потому в интересах дела необходимо мое выздоровление в течение нескольких недель, после чего я могу предпринять дальнейшие шаги».

Но, несмотря на болезнь, он 10 сентября 1947 года писал генерал-лейтенанту М. И. Дратвину, что в случае получения разрешения на вылет готов на один день отправиться в Москву. Однако 12 сентября 1947 года И. В. Сталин решил:

«Так как полет Танка в Москву не может состояться 12 сентября, порекомендуйте Танку поехать в английскую зону подлечиться и обещайте ему, что после того, как он приведет себя в порядок, он может рассчитывать на полет в Москву».

Все как будто складывалось благоприятно для Г. А. Токаева, ведь благодаря появлению профессора Танка и благодаря его позиции инженер-подполковника уже не могли обвинить во лжи и клевете. Но это вовсе не означало, что опасность миновала. И. А. Серов, что подтверждалось в его мемуарах, переговорил с маршалом Соколовским, и в результате за Г. А. Токаевым решили установить наблюдение и как можно скорее откомандировать его в Москву. Но осуществляли задуманное крайне неспешно.

Дальнейшие события описывались в донесении полковника Овчинникова от 10 ноября 1947 года:

«а) 12 сентября 1947 г. генерал-лейтенант т. ДРАТВИН генералу БАРИНОВУ передал желание Маршала Советского Союза т. СОКОЛОВСКОГО и свое указание об откомандировании ТОКАЕВА для работы на Родине.

б) Приблизительно в эти же дни генерал-лейтенант т. ЛУКЬЯНЧЕНКО передал генералам т. т. БАРИНОВУ и АЛЕКСАНДРОВУ приказание об откомандировании ТОКАЕВА в СССР.

в) ТОКАЕВУ от кого-то стало известно об его откомандировании, и тогда он решил опередить события, написав 10 октября рапорт о том, чтобы его откомандировали на Родину. 11 октября рапорт ТОКАЕВА с ходатайством Начальника Военного Управления генерал-майора тов. СОКОЛОВА был доложен Начальнику Штаба. Начальник Штаба дал указание об оформлении документов на откомандирование.

г) 16.10.47 г. приказом по СВАГ ТОКАЕВ освобождается от занимаемой должности и откомандировывается в распоряжение Отдела Кадров ВВС МВС СССР.

д) Отдел Кадров Штаба СВАГ только 21.10.47 г. спускает этот приказ в Управление. Этого же числа ТОКАЕВ с приказом был ознакомлен».

Как именно Г. А. Токаев оценивал свои перспективы после возвращения в СССР, можно лишь предполагать. Неизвестно и то, собирался ли предпринимать против него какие-либо действия И. А. Серов.

Но в это же время — по одним данным, 6 октября, по другим — 24 октября 1947 года — Г. А. Токаев встретился с приехавшим в очередной раз хлопотать о сыне Германом Хилем и продиктовал ему странное послание для профессора Танка. В нем говорилось, что никакие требования авиаконструктора приняты не будут, и он обязан явиться в Берлин для отправки на работу на общем основании с другими немецкими специалистами. Хиль-старший не понял смысла сообщения, но в точности его передал.

А спустя несколько дней узнал, что Курт Танк в спешке через Данию отправился в Аргентину, куда его давно приглашали на работу.

И вскоре за ним последовали его сотрудники.

О событиях 3 ноября 1947 года полковник Овчинников писал:

«Сотрудник Министерства Авиапромышленности тов. СОРОКИН, проживающий в одном доме с ТОКАЕВЫМ, заметил, что домработница-немка выносит разные вещи из квартиры ТОКАЕВА. СОРОКИН заинтересовался этим. Узнав, что ТОКАЕВА нет, а вещи его расхищаются, СОРОКИН об этом сообщил в Военное Управление.

В разговоре с немкой установлено, что днем 3.11. ТОКАЕВ вместе с женой и дочерью на собственной машине выехал в неизвестном направлении, заявив немке, что к вечеру он вернется».

В СВАГ, как говорилось в том же документе, рассматривались две версии:

«а) ТОКАЕВ совместно с семьей изменил Родине и перешел в один из союзнических секторов Берлина, где, выждав определенное время, он может быть переправлен в какое-либо иностранное государство.

б) ТОКАЕВ совместно с семьей стал жертвой какого-либо несчастного случая. Но с 4.11. время прошло значительное, а сигналов по линии "Кро" (контрразведки.— "История"), военных комендантов и госпиталей нет».

После опроса сослуживцев инженер-подполковника начали выясняться многие интересные детали.

Одному из них, узнавшему о его откомандировании, на вопрос о том, куда он поедет, Г. А. Токаев ответил: «В Лондон». Где вскоре он и появился вместе с семьей, где стал называться Григори Токати и со временем прославился в качестве ученого. 26 января 1949 года его вместе с женой за измену Родине заочно приговорили к 25 годам заключения.

Генерала Куцевалова откомандировали в СССР, назначив начальником Высших офицерских летно-тактических курсов ВВС в Таганроге.

Профессор Курт Танк создавал самолеты для ВВС Аргентины, а затем Индии.

Хили продолжали добиваться освобождения сына и в 1948 году в советской зоне Берлина были арестованы по обвинению в шпионаже. Аннамарию, правда, вскоре освободили, и, как она рассказывала в 1949 году журналистам, на все ее запросы о муже и сыне в советском посольстве в ГДР отвечали, что дипломатическое ведомство не имеет к этим делам никакого отношения.

Генерал армии И. А. Серов был и председателем КГБ, и начальником ГРУ. Затем, как известно, был понижен в звании до генерал-майора и лишен звания Героя Советского Союза.

Об успехах при использовании нехитрых методов в ходе вывоза немецких специалистов в СССР и вызванных этим провалах предпочитали не вспоминать на протяжении многих десятилетий.

Евгений Жирнов