Событие недели — "Ночи Кабирии" (Le Notti de Сabiria, 1957) (3 февраля, "Культура", 20.25, *****), фильм, который бесповоротно похоронил неореализм, считавшийся до того визитной карточкой итальянского кино, оформил причудливый, почти сюрреалистический экранный мир Федерико Феллини и был впоследствии настолько опошлен журналистским сюсюканьем, что его прелесть приходится очищать от наслоений сентиментальности. Кабирия — дешевая уличная проститутка с римского Археологического бульвара, строящая где-то на окраине Вечного города эфемерный домишко, который и назвать-то так можно с большой натяжкой, и получающая один за другим удары судьбы. Жена и фетиш Феллини Джульетта Мазина, когда режиссер заговорил с ней о своем новом замысле, не могла сдержать свое возмущение: "Опять проститутка!" Действительно, к 1957 году эта женщина с лицом клоуна, почти мутант, переиграла немало падших созданий. Но Кабирию, которая даже своей почти маскарадной манерой одеваться в пелерину из перьев резко выделяется среди стандартно-вульгарных товарок, можно называть как угодно, вот только термин "падшая" к ней никак не подходит. Таких странных "девок" в мировом кино еще не было, хотя, работая над фильмом, Феллини и апеллировал к жизненному опыту вполне реальной римской проститутки по прозвищу Бомба. Великий историк кино Жорж Садуль окрестил Кабирию Дон Кихотом, неустанно сражающимся с ветряными мельницами современного мира. Писатель Альберто Моравиа называл ее "непринужденной, патетической и агрессивной" одновременно, а сама Мазина признавалась, что отдала Кабирии "весь багаж тех неповторимых эмоций, которые накопила в повседневной жизни". Поссорившийся с подругой знаменитый актер спьяну завозит проститутку в свой роскошный особняк, но мирится с подругой, и Кабирия оказывается ненужной вещью, мгновенно надоевшей игрушкой. Гипнотизер, заворожив Кабирию, заставляет ее исповедоваться перед покатывающимся со смеху переполненным залом. Мошенник, притворившийся мужчиной с самыми серьезными намерениями, лишает ее последних сбережений. В фильме любого другого режиссера такая череда несчастий и унижений казалась бы чистой "чернухой", но Феллини именно в "Ночах Кабирии" достиг того равновесия реализма и условности, надрыва и стилизации, которое на какое-то время стало главной чертой его фильмов. В мифологию кинематографа вошла пресловутая "улыбка Кабирии": в финале, дойдя, казалось бы, до предела отчаяния, Кабирия встречает карнавальную компанию веселящихся молодых людей и, нарушая все неписаные законы киносъемки, смотрит прямо в камеру. Ее лицо расцветает улыбкой, уродливой, прекрасной и трогательной. В противоположную сторону уходил от неореализма другой великий итальянец, Микеланджело Антониони. Фильм "Ночь" (La Notte, 1961) (4 февраля, "Культура", 20.30, ***), входящий вместе с "Приключением" (L'Avventura, 1960) и "Затмением" (L'Eclisse, 1963) в его знаменитую трилогию, — формула того, что в начале 1960-х годов было принято с умным видом называть "некоммуникабельностью", едва ли не главным пороком современной цивилизации. Антониони, безусловно, обновил сам язык кинематографа, но, к сожалению, на современный взгляд томительность безумно красивых блужданий его героев порой просто скучна. Благополучные интеллектуалы, писатель и его жена, сыгранные Марчелло Мастроянни и Жанной Моро, навестив умирающего друга, внезапно осознают, как водится, бессмысленность жизни и исчерпанность своих отношений. Они пускаются в ночное путешествие по городу, во время которого сталкиваются с разными ликами одиночества, — с наступлением утра судорожные объятия не могут компенсировать воцарившуюся в их душах пустоту. Итальянское кино вообще господствует на неделе. "Ускользающая красота" (Stealing Beauty, 1996) (5 февраля, "Культура", 20.40, ****) — один из лучших фильмов позднего Бернардо Бертолуччи. После возвращения режиссера на родину из длительного кинематографического путешествия на Восток прогрессивная общественность ожидала, что он — по старой памяти — обратится к жгучей политической реальности и, к примеру, обличит нравы коррумпированных итальянских политиков. А он вместо этого снял "Ускользающую красоту", воздушный, прозрачный, гедонистический фильм, способный доставить зрителям почти физическое наслаждение, гимн молодости. Юная героиня приезжает из Америки в Италию, в Тоскану, чтобы узнать, кто же на самом деле ее отец. Поиски отца предстоит вести в странной космополитической колонии интеллектуалов и художников, живущих так, словно окружающего мира не существует, а "революция цветов" победила полностью и окончательно. Здесь, под черным небом, под хорошее вино и добрую травку, легко и чуть-чуть грустно творить, умирать и лишаться невинности. Однако простые радости жизни, если жизнь посвящена богине потребления, могут превратиться в кошмар. В одном из самых мизантропических и отталкивающих фильмов европейского кинематографа, "Большой жратве" (La Grande Bouffe, 1973) (1 февраля, ТВЦ, 0.50, ***) Марко Феррери, четверо друзей, сыгранные Филиппом Нуаре, Мишелем Пикколи, Марчелло Мастроянни и Уго Тоньяцци, запираются на уик-энд в квартире, чтобы довести себя жрачкой, пьянством и сексом с проституткой до смерти. К тому же поколению, что и Бертолуччи с Феррери, поколению итальянских "шестидесятников", принадлежит и Марко Белоккио, автор "Кормилицы" (La Balia, 1999) (2 февраля, "Культура", 22.00, ***). Некогда ангажированный леворадикальными идеями, Белоккио в конце 1980-х годов впал в причудливый мистицизм и не приступал к работе, если на съемочной площадке не присутствовал его гуру. Результатом этого стал целый ряд фильмов искусственных, заторможенных, посвященных соприкосновению человека с иными духовными измерениями, множественности жизней, мистическим контактам между душами, разделенными порой столетиями. Иногда это было красиво исполнено, но явно относилось к области персональной режиссерской медитации, а не искусства кино. К концу века режиссер стал понемногу приходить в себя, обретая вкус к реальности. Первый симптом этого выздоровления — "Кормилица", история семьи начала века, пригласившей в качестве кормилицы новорожденного сына девушку Анетту, революционерку, приговоренную к высылке из Италии. Современное английское кино представлено одним из самых громких фильмов последних лет, "На игле" (Trainspotting, 1996) Дэнни Бойла (31 января, НТВ, 23.40, ****). Азартные похождения друзей-героинщиков, готовых "кинуть" ради дозы кого угодно, заслужили в свое время упреки чуть ли не в пропаганде наркотиков. Дело в том, что Бойл, в традициях английского "черного" юмора и гротеска, никогда не позволяет себе впасть в лобовое морализаторство. Он не столько пугает зрителей (хотя и пугает тоже), сколько предлагает им представить себе нелепые, а то и постыдные ситуации, в которых можно оказаться, слишком прочно обустроившись "на игле". Бывший лидер австралийского кино Питер Уир, перебравшийся в Голливуд, но не утративший авторского взгляда на мир, в злой сатире "Шоу Трумэна" (The Truman Show, 1998) (31 января, РТР, 20.55, ****) почти буквально проиллюстрировал концепцию "общества зрелищ", выдвинутую в конце 1960-х годов французским леворадикальным философом Ги Дебором. Герой, живущий в белозубом провинциальном мире, не ведающем греха, начинает замечать тревожащие странности в поведении своих близких. Кто-то из них, например, прерывает разговор для "рекламной паузы". А из городка во внешний мир никак не выбраться: под предлогом аварии на химической фабрике люди в противогазах и белых плащах навсегда перекрыли дорогу. Истина ужасна: весь мир — огромная декорация, в которой уже не первый год снимается мещанский телесериал, главным героем которого является Трумэн.
