Режиссерский дебют Филиппа Янковского "В движении" (2002, ****) уже удостоился двух журналистских клише, переходящих из рецензии в рецензию. Согласно первому из них, господин Янковский снял отечественную вариацию на тему "Сладкой жизни" (Dolce Vita, 1959) Феллини. И правда, герой — московский папарацци, готовый взять интервью даже у мертвеца, его бьют в клубных туалетах так часто, что он самому факту оскорбления действием не удивляется, а лишь интересуется: "От кого били?". Конечно, это не Феллини, но фильм получился изобретательный, хорошо написанный, хорошо снятый одним из лучших операторов страны Сергеем Мачильским и, на удивление, моралистический: герой страдает от пустоты и истеричности выбранного им образа жизни, искренне тоскуя о некоем абсолюте. В пересказе звучит поверхностно и патетически, но сам фильм убедительный, не стыдный, снятый без ложного пафоса. Старомодно говоря, ему веришь. Второе клише гласит, что "В движении" — "тусовочное" (слово-то какое страшное) кино: дескать, режиссер снял в нем всех своих корешей. Да не корешей он снял, а актеров своего поколения, пытающихся выразить в фильме свой общий экзистенциальный опыт. Какого рода этот опыт, другой вопрос. Но и Константин Хабенский, и Оксана Фандера, и Михаил Ефремов, и Гоша Куценко в крохотной роли пугливого кокаиниста, и Константин Мурзенко в жутковатом амплуа засаленного охотника за летающими тарелками играют достойно, без дураков. Филиппу Янковскому удалось поймать социально-психологические типы бурных 1990-х, придать плоть и кровь неким расплывчато существующим в общественном сознании стереотипам. Здесь и однокурсник папарацци, внешне напоминающий Сергея Кириенко "гарвардский мальчик", поправляющий очки идеалист. Призванный из лондонского банка поработать в правительстве, дабы "поставить Россию с головы на ноги", он сталкивается с яростным сопротивлением заскорузлой мафии и оказывается еще большим зверем, чем его противники. И его жена, коротко-коротко стриженная блонда с тату на плече, говорящая с тем странным прононсом, с которым изъясняются хорошо пожившие в Европе русские девушки. И работающая на пару с героем Константина Хабенского девчонка-фотограф, воплощенный унисекс: когда любовник ложится с ней в постель, ему все время кажется, что он ходит под статьей о несовершеннолетних. Это не маски, это точные социальные типажи. Но тем не менее в фильме что-то не так. Режиссеру хочется, чтобы зрители прониклись трагизмом судьбы персонажей. Но, даже когда кого-то из них убивают, остаешься холоден, просто констатируешь факт смерти. Трагизма нет, хотя, скорее всего, виноват в этом не режиссер, а сама жизнь, в фильме отображенная: она какая угодно — сладкая, горькая, безумная, лихорадочная, пустая, осмысленная, но только не трагическая. Ну что ж, отсутствие трагизма — тоже трагедия. Дурное дело — сравнивать степень трагизма, но порой этого не избежать. Фильм иранского режиссера Мохсена Махмальбафа "Кандагар" (Safar e Gandehar, 2001, *****) долго добирался до российских зрителей. Талибы, владычеству которых над Афганистаном он посвящен, уже растаяли под американскими бомбами как сон, но с потерей злободневности "Кандагар" не утратил кинематографической убедительности. Снятый в беззаконных пограничных районах между Ираном и Афганистаном, он рассказывает об одиссее журналистки-афганки, уже давно обосновавшейся в Канаде, но тайком возвращающейся на родину: сестра написала ей, что покончит с собой накануне наступления миллениума. Ясное дело, что никуда она не успеет, не доберется, растает в песках, пав жертвой не столько фанатичного режима, сколько собственного желания что-то изменить в мире, живущем вне времени, неподвластном рациональному анализу. Порой "Кандагар" напоминает фильм Бертолуччи "Под покровом небес" (The Sheltering Sky, 1990), где теряли себя в Сахаре самонадеянные янки эпохи джаза. Махмальбаф невозмутимо документирует бредовые коллизии, которые в любом другом уголке мира, кроме Центральной Азии, показались бы плодом горячечного воображения. Самолеты ООН сбрасывают над лагерями беженцев протезы на парашютах: противопехотные мины, которые ставили все кому не лень, за двадцать с лишним лет афганской войны изуродовали сотни тысяч человек. Искусственные конечности парят в небе, а к месту их падения скачут на костылях инвалиды. В своих странствиях героиня встречает странного талиба, американского афро-американца из числа "черных мусульман", когда-то начавшего воевать за веру, но как-то незаметно ставшего врачом в забытой богом афганской провинции. Но вот беда: у него не растет борода, признак истового правоверного,— приходится носить накладную. Мораль фильма: абсурд жизни, тем паче абсурд войны постичь невозможно, сопротивляться ему бессмысленно. Можно только принять его как должное.
