Очень скользкий фильм

В среду в петербургском Доме кино состоялась премьера фильма Михаила Брашинского "Гололед".

       Режиссерский дебют известного кинокритика — вещь всегда скользкая, даже если фильм носит не столь откровенное название. Господин Брашинский выдавил из себя рационалиста-знатока: цитат в "Гололеде" нет. Здесь соприкасаются не фильмы, а режиссерские вселенные. Нарастающий хичкоковский саспенс — и жизнь врасплох а-ля Джон Кассаветис, растворенное в воздухе ожидание некоего события на манер Вонг-Карвая — и бесстыдно-пристальное, с мазохистской фассбиндеровской ухмылкой, всматривание в этапы человеческого падения. Скрепляет эти вроде бы несовместные вселенные избранный режиссером медиум. Впервые в отечественном кино выбор цифровой съемки, переведенной затем в 35-миллиметровый формат, диктуется не соображениями экономии или моды. Видеокамера такой же полноправный участник действия, как мужчина и женщина (Виктория Толстоганова и Илья Шакунов), сходящие с ума в современной Москве, как сама Москва, определяющая ритмы их жизни и смерти. Именно распластанная на экране видеофактура насыщает кадры тревогой, именно она придает многозначительность самым невинным жестам и фразам, превращает город за окном автомобилей в пляску бликов, бред неона, мираж.
       Режиссер просит журналистов не раскрывать будущим зрителям секрет сценария. Это не кокетство: фильм будто бы сам поскальзывается на голом льду и, едва приучив зрителей к истории, которую будто бы рассказывает, уносится в иные сферы. Режиссерская гордыня равна здесь режиссерскому доверию к зрителям. "Гололед" вызывает патологическое желание спросить режиссера, о чем, собственно говоря, он снял кино, но господин Брашинский, заинтересованно поблескивая очками, вернет вопрос бумерангом в зал и радостно сообщит, что количество интерпретаций, которые ему довелось выслушать, уже зашкаливает. Самые оригинальные были высказаны на фестивале дебютов в Ханты-Мансийске, где "Гололед" получил третью премию. При этом сомнений в том, что сам режиссер знает, что снял, не возникает. Просто ему интересно, как кто соберет созданную им, а затем разбитую на множество элементов вселенную. В зависимости от варианта сборки фильм меняет жанр.
       Блондинка-адвокат, кажется, настолько заигралась в профессию, что готова угробить собственного клиента. Ее, кажется, преследует вездесущий враг, впрочем, возможно, что этого врага зовут паранойя. Триллер? Вроде бы да. Гей-переводчик живет в размеренном ритме, но не может предотвратить падения в пропасть безумия, спровоцированного встречей с блондинкой. Драма заразной любви, трагедия сексуальной самоидентификации? Похоже. Судьбы героев определяет задыхающийся ритм скользящей на волне больших денег и большой крови Москвы. Апокалиптический образ русского миллениума? И это тоже. Оба героя носят линзы, пытаются придать четкость окружающему миру, но не в состоянии с ним справиться. Притча об относительности всего сущего, о пяти беззащитных человеческих чувствах, страшно сказать, об отсутствии времени как такового, на что намекают в самом загадочном плане "Гололеда" часы, висящие в приемном покое офтальмологической клиники? Пожалуй, но, дойдя до этого, с интерпретациями лучше завязать, поскольку "Гололед" — редкий пример дикого, иррационального, чувственного изображения, заряженного при этом мощным потенциалом для любого, кто вознамерится его трактовать. Скользкий фильм, одним словом.
       МИХАИЛ ТОРФИМЕНКОВ