Кострома побил жену

Русский музей открыл в Мраморном дворце выставку Direxions. В ней по собственой инициативе объединилсь Марина Жукова и Алексей Кострома (Петербург), Сари Поярви и Марьюкка Корхонен (Хельсинки) и Лаура Белофф и Эрих Бергер (Вена). Три пары художников из трех европейских столиц, как громко сказано в музейной аннотации, представляют актуальное искусство прошлого века. Из Мраморного дворца экспозиция отправится в турне по европейским музейным залам.

       Говорить о том, что в Мраморном дворце представлены три европейские столицы можно, кончено, но только в том смысле, что художники, скажем, Кострома или Пойярви действительно живут в Петербурге или в Хельсинки. Потому что все они скорее избегают конкретного урбанистического, государственного, или национального констекста. Зато финский куратор выставки Мирто Кауринкоски уверен, что все они "каждый по своему раскрывали тему поиска человеком собственного мира в мире" — с этим не поспоришь, и каждому художнику под эти цели выделили отдельный зал. Открывают экспозицию "Пузырь" — инсталляция Марьюкки Корхонен. Финская художница сделала светящиеся, отдаленно напоминающие мыльные, пузыри и установила их на сияющих листах рифленого железа. Получился такой посткосмический мир, где техногенным формам уже разрешено быть неправильными и индивидуальными. Красиво в качестве авангардного торшера. Провода закреплены на паркете широкими лентами скотча. В следующем зале — фотоработы Сари Пойярви. Чуть странный синтез социальной, репортажной фотографии с гламурной. Фокус местами размыт, что должно дать философский акцент нехитрым сюжетам: женщина в темных очках, черный мужчина в северном городе, кто-то на природе. Два первых зала принимаешь к сведению и вносишь в реестр.
       Но всей душой откликаешся на инсталляцию Алексея Костромы "Боль". Искренний художник не скрывает факта ее автобиографичности. Что нам расскажут кураторы? Что автор задается вопросом: "как измерить боль, которая очень часто явлется продуктом межличностных отношений"? Ну-ну. Три фотографии на трех стенах — "лицо страдающей женщины", милое молодое лицо в смешных косичках, нос расквашен, она плачет, и успокаивается, как обиженный ребенок. В центре зала — куб, на туго натянутую леску, или тонкую проволоку нанизаны скатанные из волос шарики. Это волосы женщины с фотографии. Куб вообще-то похож на макет какой-то странной молекулы. Наверное, это молекула боли. Под ней — изящная орнаментальная мозаика. Как признется Кострома, в его представлении волосы — символ красоты и хрупкости человеческих взаимотношений. У инсталляция есть конкретная цель: "Таким способом я прошу прощения у главной героини инсталляции, фотографии для которой она, кстати, делала сама". Хотя, согласно городской легенде, вовсе не для инсталляции делала фотографии героиня, жена художника, а для милиции. Говорят, Кострома избил жену. Потом убедил, раз бьет — значит любит. В милицию жена художника не пошла и фотки отдала. И волосы, которые, наверное, собирала на шиньон, тоже. Ведь не таскает же он ее за косы? Вот так боль и любовь своей жизни переплавил в искусство Кострома, и пусть кто-нибудь скажет, что оно неактуальное или не служит делу мира.
       Пройдя "Боль" Костромы, попадаешь в зал венцев Лауры Белофф и Эриха Бергера, прямехонько к их "Спинне" ("Пауки"). Здесь ничего личного. И даже в арахнофобии, на которую намекают в Русском музее, авторов заподозрить сложно. Четыре объекта. Да, похожи на пауков: ноги тонкие, высокие, железные, корпус — из молочного цвета плафонов, на плафонах есть мембраны, на мембаранх лежат бусинки с крошечными перышками, бусинки подпрыгивают и издают дребезжащие звуки. Пауки и сами вибрируют и жужат. Они скорее милые, чем страшные, привязаны к толстым черным проводам и подключены к компьютерам. В этом зале зависают забредшие на выставку дети. Но это не игрушки: каждый объект подключен к сайту какой-нибудь газеты: российской, английской, иракской или австрийской. И оказывается, пауки реагируют на частотные импульсы с них. Газеты пишут — паучья стая гудит. Но в целом в обществе пауков наблюдатеся явная стабильность. Так авторы то ли показывают на своих милых дрожащих тварях, то ли изучают "взаимовлияние общества и медиатехнологий". В общем, это сложно и концептуально.
       Сердце успокаивается в зале Марии Жуковой, европейским столицам здесь сулят тихую деревенскую благодать. На старых, уютных, поношенных ситцах — ностальгические сельские пейзажи. По названиям своим они должны быть солнечными, но написаны все сплошь серой краской. Не надо расслабляться. Не явь это, а туманная мечта.
       ЕЛЕНА ГЕРУСОВА