Тени неоакадемизма вытеснили москвичей

В четверг в Мраморном дворце открылась выставка "Искусство ХХ века: идеи и направления", уже четвертый вариант экспонирования коллекции, подаренной музею в 1995 году известными немецкими коллекционерами Петером и Ирэной Людвиг.

Фирменное ноу-хау Русского музея — как непрерывно делать масштабные выставки, оперируя одними и теми же, огромными, но не бесконечными коллекциями. Принцип перекомпоновки до сих пор работает без сбоев. Это относится и к музею как таковому — вспомните выставки, посвященные красному цвету или двойному портрету, — и к коллекции Людвигов. Музей в музее был открыт в Мраморном дворце 10 марта 1995 года. Его собрание — 118 произведений, подаренных супругами Людвиг, коллекционерами, которые компенсировали некоторый недостаток собственного вкуса похвальным желанием заполучить громкие имена второй половины ХХ века. От них Русский музей получил то, о чем иные музеи могут только мечтать: беда не столько в недостатке средств, сколько в том, что шедевры на рынке недоступны. А в Мраморном в одночасье поселились внушительный поздний Пикассо с "Большими головами" (1969) и отличный ранний Джаспер Джонс с "Тенью" (1959). Мэтры поп-арта и немецкие неоэкспрессионисты 1970-х. Джефф Кунс, у которого даже херувимы похожи на порнозвезду Чичоллину, и граффитист Баскья, ставший героем голливудского фильма. Русские художники вошли в коллекцию на равных правах с западными: для Людвига они — такие же иностранцы, как и янки. Единство арт-процесса было восстановлено в рабочем порядке.
       Ну хорошо, коллекция есть, но как ее пополнять и как поддерживать интерес к ней? С первой задачей музей справляется, комбинируя три варианта приобретения: что-то покупает сам Людвиг, что-то — музей с его помощью, что-то дарят растроганные художники после персональных выставок. Включая новинки в экспозицию, перетасовывая работы из основного корпуса, кураторам коллекции и удается периодически обновлять Музей Людвига.
       На сей раз из экспозиции исчезли москвичи: у Петербурга собственная гордость — потусовались и хватит. Исключение сделано лишь для эмигранта Сергея Есаяна. Впервые экспонируемая скульптура господина Есаяна "С добрым утром" (1995-1996) была бы восхитительна, если бы как две капли воды не походила на работы великого швейцарского скульптора Альберто Джакометти, еще в героическую эпоху модернизма превратившего людей в "человеческий лес" из существ с чудовищно вытянутыми фигурами. Только Джакометти философичен, трагичен, а господин Есаян словно ваяет гимн производственной гимнастике.
       Главным питерским течением в 1990-е годы был назначен неоакадемизм, остроумная рекламная выдумка покойного Тимура Новикова. А раз уж назначили, то и в экспозиции Людвига появились и коллаж самого Новикова "Давид, попирающий красный квадрат", и скульптурная голова Антиноя Ольги Тобрелутс, произведения, скорее, декларативные ("Мы — неоакадемисты"), чем обладающие художественным смыслом.
       Гораздо интереснее таинственно расположившиеся по углам затемненного зала фигуры из металлической сетки с полимерным покрытием Надежды Зубаревой-Донцовой. То витающие в воздухе в позе эмбриона, то ("Три грации") игриво шествующие куда-то, несмотря на отсутствие черепных коробок и рук, они интригуют и чуть пугают. Возможно, это эффект аттракциона, но все-таки эффект, которого от неоакадемизма ждать уже не приходится. Впрочем, когда освещение поставлено таким образом, что тени от сетчатых муляжей проецируются на стену, на белой поверхности проступают вполне академически прорисованные фигуры.
       МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ