В московском ЦСИ «Винзавод» прошел заключительный вечер 10-го фестиваля Context: 50-минутный спектакль «Явь» представила Анна Щеклеина, одолевшая в конкурсе на эту полнометражную постановку несколько десятков конкурентов. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Юбилейный Context, из-за спецоперации превратившийся в чисто российский фестиваль, преодолевал изменения программы энергично и находчиво. В частности, обзавелся собственной труппой артистов и провел весной конкурс балетмейстерских заявок Context Symphony. Заявились более 70 авторов (просто удивительно, сколько россиян считают себя хореографами), победила Анна Щеклеина, которая оказалась хедлайнером сезона. Помимо победной постановки «Яви», она выступила на открытии «Контекста» с миниатюрой «Внимание» (см. “Ъ” от 26 сентября), была дважды номинирована на «Золотую маску» в качестве хореографа и совсем недавно на сцене Большого театра представила балет «Нерв» в проекте «Лабиринт» (см. “Ъ” от 17 ноября).
Собственно, активную екатеринбурженку в кругах «современников» знают уже лет двенадцать, регулярно отмечая призами и грантами. Она участвовала в международных танцевальных проектах, прошла стажировку в США и Париже, еще в 2010-м совместно с Александром Фроловым основала компанию «Zonk`a», для которой сочинила больше 20 спектаклей, ставила для разных трупп, в том числе для «Провинциальных танцев», а в 2020-м получила «Золотую маску» за «лучший спектакль современного танца». Так что нынешняя востребованность хореографа Щеклеиной объясняется не только танцевальным импортозамещением. Скорее, ее популярность вызвана похвальной способностью мимикрировать — быть разной в разных предлагаемых обстоятельствах. Когда обстоятельства совпадают с природными склонностями и умениями темпераментного хореографа, художественный продукт выходит удачным (как, например, социальный памфлет «Свободу статуе!»), когда же постановщика «заедает среда» (как артисты-«классики» в балете «Нерв») — получается полуфабрикат.
В «Яви» Анна Щеклеина, похоже, чувствовала себя довольно свободно, несмотря на то что Context Дианы Вишневой любит высокие материи и склоняет хореографов к философическому осмыслению себя и мира. Но Щеклеина, отдав дань размышлизмам о том, что «Явь» — это не явь, а нечто неоднозначное, кажущееся, к тому же «совокупность мифов, архетипов и сюжетов», все же свернула на понятный для себя и зрителей «праздник телесности», обращенный к «инстинктам, к утробе». Ее спектакль физиологичен, однако лишен гендерных проблем и даже различий: в синхронных дуэтах с поддержками участвовали пары как однополые, так и разнополые — дело тут в соперничестве, в выживании, а не в продолжении рода. Гендерное равенство подчеркивали и длинные волосы танцовщиков, и одинаковые для всех костюмы: телесного цвета трусы, полупризрачные топы и одно просторное трикотажное платье на всех. Не одежда, а повод к трансформациям: платье, натянутое на голову и тело, превращало человека в неживой объект — обломок статуи, природный камень, постамент. Той же цели служил и легкий черный занавес авансцены: сдернутый с колец в самом начале представления и оказавшийся в распоряжении артистов, он с их помощью принимал самые разные обличья. То казался метафизической черной дырой, в которой исчезало все сущее, то бесплотной тенью, то обелиском, то горной грядой — всем, чем угодно фантазии зрителя (художник Татьяна Луданик).
В лексике Анны Щеклеиной на сей раз чувствовался отчетливый израильский акцент: влияние хореографии Шарон Эяль с ее животной энергетикой, коллективной пульсацией тел, контрастами страусиных проходок на высоких полупальцах с шаманскими плие по широкой второй позиции было слишком очевидно. Однако эта помесь «французского с нижегородским» оказалась довольно органичной, благо собственный язык Щеклеиной — брутальный, силовой, приземленный, изобилующий всевозможными растяжками с вывороченными конечностями — отнюдь не противоречил заимствованному. А вот чему стоило бы поучиться у израильтянки, так это навыкам композиции: умению разворачивать экспозицию, поворачивать лейтмотивы движений разными гранями, нагнетать напряжение в нарастающей сложности сольных фрагментов, взрываться кульминациями и ставить точку в финале. У Анны Щеклеиной визуальные удачи перемежались проходными или дублирующими эпизодами, сольные антре оказывались сильнее разработки партий, а финалов насчитывалось по меньшей мере три.
Саунд-дизайн «Яви» создал участвующий в спектакле танцовщик Андрей Петрушенков под надзором музыкального редактора Валерия Васюкова, и электронное утробное рокотание, зловещий гул, возбужденный ритм и кульминационный таинственный шелест получились у него не хуже, чем у профи. Подобная «номерная» музыка, лишенная лейттем и четкой структуры, удобна и для хореографов, не связанных мелодизмом, и для танцовщиков, избавленных от необходимости попадать в такт. Возможно, отчасти благодаря саунду исполнителя-танцовщика, «Явь» отличалась особой самозабвенностью — пластической и эмоциональной. Пожалуй, ни в одной из постановок «Контекста»-22 фестивальная труппа не выглядела такой раскрепощенной и не танцевала с таким удовольствием. Сохранит ли «Контекст» в будущем году собственную компанию, отыщет ли для артистов одаренных российских хореографов и финансы для продолжения собственной жизни, предсказать трудно. А вот что найдет, так это публику: полные залы «Контекста» доказали, что тяга зрителей к современности сильна как никогда.