Новосибирская опера продолжает триумфальное путешествие по московским сценам. Второе из трех событий мини–фестиваля «Новосибирская опера в Москве» прошло в театре «Школа драматического искусства». Знаменитую оперу Перселла «Дидона и Эней» с легендарной англичанкой Эммой Керкби в главной партии слушал СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Казалось бы, и в наших краях при пособничестве пиетета русской культуры все тому же классическому сюжету (смотри хотя бы литературу — от Якова Княжнина до Бродского) «Дидоне и Энею» Перселла давно пора бы стать такой же репертуарной «витриной» для демонстрации красот барочной оперы в аутентичном варианте. Ан нет, немногие отечественные исполнения «Дидоны» если и можно рекомендовать, то разве что в качестве образчиков того, как эту оперу исполнять не надо.
Приезд дирижера Теодора Курентзиса вместе с отборными силами новосибирской оперы противопоставил этой унылой картине сразу два прорыва. Во–первых, почти что неожиданно случившееся участие Эммы Керкби. Знаменитая певица в Москве уже выступала, но на главную партию в опере ее еще не удавалось залучить никому. Во–вторых, осмысленная дирижерская реализация, по–хорошему амбициозная, прекрасно информированная и притом совершенно оригинальная. Последнее существенно. В принципе при отличной выправке молодых музыкантов Musica Aeterna Ensemble (такое название маэстро дал новосозданному камерному оркестру новосибирской оперы), при великолепном хоре и при участии Эммы Керкби можно бы пойти по безопасному пути, аккуратно воспроизведя какую–нибудь из авторитетных европейских трактовок оперы. Положение дел таково, что уже и это прозвучало бы вполне свежо не только в Новосибирске, но и в Москве. Теодор Курентзис смело решил все сделать по–своему — и не проиграл.
Безусловно, в этой смелости было все возможное почтение и к устоявшимся, и к современным нормам аутентизма. Так, группа инструментов континуо была усилена роскошным набором щипковых струнных — теорба, лютня и две барочные гитары. Скрипачи старательно подчеркивали прихотливую красивость перселловской мелодики «правильными» штрихами. При всем том опера предстала решительно освеженной: стремительные темпы, лихо развернутые ритурнели с оттенком архаизирующей танцевальности (даже бубен пару раз был задействован), живая и внятная даже в концертном исполнении драматургия вместо статичной череды кое–как понятых вокальных номеров.
Певцам «Дидона и Эней» дает не так много возможностей развернуться; если не считать главную героиню, все партии, мягко говоря, довольно компактны. Но здесь буквально все солисты из небогатого своего материала каким–то чудом создавали образы сколь яркие, столь и не дежурные. Белинда Марины Поплавской — не безликая наперсница, но живая героиня с голосом, в котором были и драма, и строгая патетика. Эней Михаила Давыдова — не вялый и бесхарактерный мачо, а эпически величавая жертва рока. Колдунья Натальи Емельяновой — не карикатурная поганка–ведьма, а сгусток властной инфернальной жути. И в этом окружении с удивительной естественностью царствовал вокал Эммы Керкби. Во–первых, певица продемонстрировала отличную вокальную форму. Ее узнаваемое чистое, легкое, звонкое сопрано, может быть, не похоже на чувственно–темноватые голоса иных Дидон, а ее слегка отрешенная манера далека от традиционных оперных представлений о страстных героинях. Но никто, кроме нее, бес-спорно, не способен из образа условной оперной царицы с таким вкусом и мастерством создать вневременное олицетворение человеческой скорби без истерики и без надрыва — именно таков был знаменитый финальный плач ее Дидоны.
В деталях исполнение не было глянцево безупречным, в оркестре бывали и фальшь, и моменты разлада, а у отечественных певцов не всегда было на высоте английское произношение. Но даже с этими оговорками общее впечатление от оперы было таково, что исполненное после нее большим симфоническим оркестром новосибирской оперы произведение итальянца Джачинто Шельси (1905–1988) Konx Om Pax (масштабный образчик качественного послевоенного авангарда) казалось всего–то хорошо сыгранным небольшим бисом.