|
"В экономике это называют словом 'шок'" |
 |
| Фото: МИХАИЛ ГАЛУСТОВ |
— Может ли, с вашей точки зрения, российский Центробанк сейчас вообще влиять на общий уровень инфляции? И если да, то как?
— Инфляционный процесс в значительной степени связан с изменением количества денег, находящихся в обращении, по отношению к изменению спроса на эти деньги, который может быть представлен размером экономики, то есть величиной ВВП. Но такого рода подход — назовем его монетаристским, или количественным — справедлив только в относительно долгосрочной перспективе. То есть если какое-то количество лет увеличивать денежное предложение определенными устойчивыми темпами, то при прочих равных условиях инфляция будет расти соответствующими темпами. И наоборот, если сжимать денежную массу, то рано или поздно рост инфляции прекратится, но в этом случае, скорее всего, возникнет проблема роста экономики.
Если же говорить о более кратких сроках, измеряемых месяцами, на инфляционный процесс больше влияют другие факторы. Куда более сильное воздействие оказывают так называемые инфляционные ожидания или регулируемые цены, то есть те услуги и те товары, на которые цены так или иначе регулируются. Причем они могут регулироваться как напрямую — через индексацию, так и косвенно — когда объем предложения этих товаров определяется через тарифы, квоты, различного рода запреты и, как следствие, цена на этих рынках искажается. За примерами далеко ходить не надо. Можно привести пример с ценами на ЖКХ, которые выросли в начале этого года весьма существенно.
— Но каждый декабрь у нас ЦБ резко расширяет денежную массу, каждый январь мы наблюдаем всплеск инфляции. Не противоречит ли это тому, что вы сейчас изложили?
— Нет, это два разных явления. Есть так называемые инфляционные ожидания. Есть как минимум четыре-пять теорий, которые их количественным образом описывают. В наших условиях, например, это достаточно очевидное ожидание повышения цен в начале года из-за того, что все привыкли, что с начала года происходит индексация цен на целый ряд услуг и товаров, а в конце предыдущего года осуществляется выплата различных вознаграждений, расходование недоиспользованных в течение года бюджетов и т. д. Поэтому январский инфляционный всплеск скорее связан не с увеличением денежного предложения, а с готовностью и продавцов, и покупателей к определенным изменениям цен.
Что же касается всплеска монетарных показателей, то это связано скорее с техническими составляющими, а именно с определенными действиями банков, которые на отчетную дату — 1 января — хотят показать определенную структуру своих балансов. Не говорю, что они их "рисуют", просто они перераспределяют свои свободные ресурсы — увеличивают количество денежной составляющей в активах баланса, например. Второй элемент этого же процесса — это поведение бюджета, когда к концу года надо осуществить определенные масштабные перераспределения бюджетных средств.
— Эти колебания, по статистике ЦБ, составляют до 10% от всего объема денежной массы. Не многовато ли?
— В принципе эти колебания могут быть очень большими. Если учесть, что у нас сегодня несколько сотен миллиардов рублей находится на счетах бюджета и несколько сотен миллиардов — на счетах коммерческих банков, то можно понять, что это достаточно большие суммы для того, чтобы даже их относительно небольшое изменение существенно влияло на размеры денежного предложения. А денежная база и денежная масса — это достаточно формальные показатели. Например, была известная история, достаточно интенсивно дискутировавшаяся в прессе, когда в сентябре или в августе прошлого года рассуждали на тему, что, мол, резко сократилась денежная база, поскольку ЦБ сжимает денежное предложение. При этом многие не заметили того факта, что в это время произошло изменение уровня обязательных резервов. И, следовательно, просто механически при все тех же показателях банковской системы уменьшились обязательные резервы — и автоматически уменьшилась денежная база.
— Чуть больше года назад вы говорили, что реальный способ борьбы с инфляцией — стерилизовать "лишние" деньги на счетах Минфина. В стабилизационный фонд собрали уже более 700 млрд рублей, но это пока не помогает. Что, так велик дисбаланс?
— Да. Можете себе представить, что было бы у нас с инфляционными процессами, если бы не было стабилизационного фонда. Действительно, дисбаланс настолько велик. Дисбаланс, который порожден многими факторами. Прежде всего, конечно, неимоверно высокими ценами на нефть, когда в течение буквально месяца цены вырастают почти на 25%. Это очень серьезный фактор, то, что в экономике называют словом "шок". И понятно, что эта ценовая волна распространяется по всем странам, по всем сегментам экономики.
— Как в связи с этим ЦБ строит валютную политику? Есть ли какие-то общие ориентиры?
— Есть основной документ по денежно-кредитной и валютной политике, в котором достаточно четко сформулированы цели, которые мы хотим достичь: определенный уровень инфляции и недопущение избыточного роста реального курса рубля.
— Цели, может быть, и ясны, но достижимы ли?
— Насколько я знаю, на сегодня опасений по поводу возможности соблюдения ограничений по реальному укреплению рубля нет. Скорее большие опасения вызывают инфляционные процессы.
— А эти процессы не связаны?
— Стопроцентных доказательств наличия жесткой количественной связи нет. Но статистические модели, существующие на данный момент, показывают, что даже весьма существенное номинальное укрепление курса рубля может обеспечить весьма умеренное снижение инфляции. Я, естественно, упрощаю и говорю о порядке величин. Тем не менее это показывает: рассчитывать на то, что можно не очень сильным движением курса взять и решить проблему инфляции, слишком оптимистично.
— Какие-то иные меры борьбы с инфляцией обсуждаются? Например, ограничение притока валюты в страну путем создания резервов под внешние инвестиции, о чем еще год назад рассуждал ЦБ?
— То, о чем вы спрашиваете, относится ко второй части проблемы. Первая — высокие цены на сырьевые товары, которые порождают высокий уровень притока валюты в Россию и, как следствие, денежную эмиссию в связи с приобретением этой валюты. Значительная часть этих рублей стерилизуется через стабилизационный фонд. Однако этот избыток доходов бюджета порождает ощущение, что бюджет данной страны хорош, что оснований для ослабления ее национальной валюты нет и, следовательно, единственное направление движения этой национальной валюты — укрепление. И тут возникает вторая часть проблемы — приток "горячих" денег, или спекулятивного капитала.
— Известная и в общем-то логичная модель.
— Да. На фоне притока "естественных" денег возникает приток денег "неестественных", спекулятивных. И эти спекулятивные деньги — уже заемные деньги, которые могут притекать извне для того, чтобы быть инвестированными с целью получения прибыли от укрепления рубля. С этим притоком денег можно бороться механизмами резервирования, то есть ограничивая возможности по привлечению пассивов в иностранной валюте. И такие методы применяются с лета прошлого года.
— Тем не менее резервы ЦБ растут, что свидетельствует, в частности, об усилении скупки валюты.
— Последние месяцы резервы ЦБ растут, если вы обратили внимание, не столь быстрыми темпами, как это было раньше. Резервы ЦБ растут сейчас примерно в размере выручки от нефтеэкспорта. Следовательно, если мы видим достаточно интенсивный прирост золотовалютных резервов, то это еще не значит, что в нашей экономике резко выросло денежное предложение, потому что оно скомпенсировано, стерилизовано стабилизационным фондом.
— Согласен. Но это значит, что все-таки ЦБ достаточно активно покупает эту ввозимую в страну валюту.
— Ее продают нам активно.
— Есть ли какое-то равновесное значение курса рубля, которое не хотелось бы переходить? Или, может быть, оно уже пройдено?
— Вот эти 8% укрепления рубля, предусмотренные в программе правительства и ЦБ, это и есть равновесное соотношение, которое не хотелось бы переходить. И оно определяется в терминах реального эффективного курса, поскольку мы, говоря об эффективности экономики, не должны забывать о ее конкурентоспособности. Реальный эффективный курс — это один из способов соотнести затраты в разных странах на производство одной и той же продукции.
— И это уже пограничная ситуация. Во многих отраслях промышленности из-за роста курса рубля многие детали уже выгоднее не производить в России, а экспортировать. Эта тенденция только усиливается. Нет ли ощущения, что некая грань уже пройдена и рубль переоценен? И как вообще рассчитываются подобные показатели?
— В то, как рассчитываются данные показатели, я бы сейчас не стал углубляться: есть соответствующая методика, которая опубликована на сайте ЦБ. А что касается грани, можно сказать следующее. В производстве есть стоимость рабочей силы, стоимость материалов, стоимость оборудования, стоимость аренды и т. д. И все это влияет на конечную стоимость продукции. А курс как таковой является фактором пересчета.
— А конечная стоимость влияет на спрос и производство. А "в среднем по больнице" темпы роста российской экономики падают.
— Я все-таки хотел бы пояснить, что значит "курс является неким пересчетным коэффициентом". В принципе инфляция как некий агрегированный показатель определяет очень сильно усредненный темп роста стоимости соответствующих товаров в стране. Для сравнения возьмите данные Госкомстата и посмотрите, как росла средняя заработная плата. Вы увидите, что существенно быстрее росла инфляции. Посмотрите на ряд других специфических товаров, и вы увидите, что есть отдельные ценовые группы, отдельные виды товаров и услуг, стоимость которых росла значительно более быстрыми темпами, чем инфляция в целом. И понятно, что одним показателем, а именно курсом, это все нивелировать практически невозможно.
Поэтому в принципе курсовой показатель (скажем, 8% реального укрепления эффективного курса рубля) — некая расчетная величина, которая говорит о том, что если мы продвинемся на вот столько, то в общем, целом и среднем, наверное, это сохранит разумную степень конкурентоспособности. Но если мы начнем брать отдельные отрасли, отдельные виды экономической деятельности — найдем значительные различия в изменении условий функционирования для отдельных отраслей.
— Я каждый месяц читаю отчеты ЦБ о финансовом состоянии рынка, и там все чаще и больше пишется об оперативном регулировании ликвидности — те же облигации Банка России, сделки РЕПО. Как вы считаете, этот рынок сейчас достаточно большой, чтобы с помощью изменения ставок реально можно было бы на что-то повлиять?
— Мне кажется, прежде чем говорить о размере рынка — что на самом деле, конечно, немаловажно,— все-таки следует поговорить о применимости этого инструмента. Смотрите, есть определенная стоимость денег за пределами России. Есть ожидаемое номинальное укрепление рубля в отношении конкретной валюты (допустим, к доллару). Есть определенная стоимость фондирования и определенные ожидания укрепления национальной валюты, и предположим, что они совпадают. Это означает, что даже если вы просто под очень маленький процент разместите здесь рубли, то вы уже что-то будете зарабатывать. Следовательно, высокие, существенно отличные от нуля краткосрочные ставки на денежном рынке — это прямой стимул для притока краткосрочного кредитования. Чтобы этого не допускать, мы вынуждены держать очень низкие депозитные ставки. Это величины в диапазоне 1-4%. Поэтому говорить о кредитных инструментах Банка России, которыми можно воздействовать на состояние денежной сферы, практически не приходится.
— То есть в отличие от ФРС США вы с помощью процентных ставок ни на что влиять не можете.
— Условием нормального функционирования инструментов денежного рынка является приемлемая цена привлечения ресурсов. Так, условием активного использования инструментов кредитования является наличие определенного уровня ставок денежного рынка в России и определенной потребности банков в деньгах. На сегодня мы ни того, ни другого не видим. У банков избыток краткосрочных денег, и, в свою очередь, это сопровождается низкими, почти нулевыми процентными ставками. Это может лечиться только двумя способами, точнее, через развитие двух процессов. Первый из них — это рост ставок за границей. Второй — это демонтаж такого механизма получения гарантированного дохода, когда можно безоглядно привлекать деньги за границей, размещать их в рублях и при этом не задумываться о валютном риске.
— Вы начали с внешних условий. Почему, по-вашему, можно рассчитывать на устойчивый рост процентных ставок на Западе?
— По оценкам, и в Европе, и в Америке сегодня реальные ставки находятся на уровне, который примерно на 2% ниже уровня, сложившегося за последние 30 лет. То есть если считать, что в Европе и в Америке инфляция не вырастет, то им для возврата на линию тренда еще можно прибавить порядка 2% к нынешнему уровню ставок.
— А насколько они должны увеличить ставки, чтобы это оказало серьезное влияние на нашу экономику?
— Это другой вопрос. Рост процентных ставок, который происходит или может произойти в США, в свою очередь, потянет за собой рост ставок на наши внешние обязательства. И я думаю, что эффект будет наблюдаться значительно раньше, чем достижение этих двух недобранных процентов.
— Хорошо, ставки выросли. Что дальше?
— А тогда происходит самое главное — происходит снижение привлекательности трансграничных спекуляций. Понятно, что, когда мы говорим о росте ставок в Америке или в Европе и росте рублевых ставок, здесь вопрос в масштабе. Если они вырастут на одну и ту же величину, то, наверное, относительная привлекательность рублевых активов сохранится. Но все внутренние ставки так или иначе привязаны к ставкам по госбумагам, а ставки по госбумагам при нынешнем состоянии бюджета не должны расти. Поэтому можно предположить, что произойдет рост внешних ставок, но при этом не произойдет пропорционального роста внутренних ставок. Это, в свою очередь, ограничит приток капитала из-за границы. Второй момент: рост внешних ставок, прежде всего долларовых, создаст условия по более выгодному инвестированию в долговые активы в США. В связи с этим может произойти разворот потоков капитала в сторону США.
— А до какого уровня должны подняться процентные ставки, чтобы Центробанк смог влиять на рынок через регулирование денежного предложения?
— У нас сегодня минимальная ставка РЕПО — 6%. И, видимо, они поднимутся к этой точке. Но поднимутся не потому, что это такая "золотая цифра", которая все решает, а потому что одна ситуация — относительный избыток коротких денег — сменится другой — относительным недостатком коротких денег.
— И когда может начаться такой процесс?
— Последние решения ФРС говорят о возможном ускорении тенденции роста процентной ставки в США. Если эта тенденция пойдет нынешним темпом, я думаю, что мы скоро увидим отток краткосрочного капитала из России.
— На курс рубля это сразу повлияет?
— Курс в целом все же находится под влиянием платежного баланса, но поведение краткосрочного спекулятивного капитала — приток или отток — и увеличение доли евро в бивалютной корзине Банка России в нынешних условиях могут заметно увеличить его краткосрочную волатильность.