В Библиотеке имени Блока открылась выставка Александра Китаева "Бабушки". Этой небольшой — всего с десяток снимков — экспозицией начинается долгоиграющий проект Государственного центра фотографии "Новейшие истории". В выставочном зале библиотеки будут нон-стопом показывать различные "фотоистории" — то, под чем кураторы понимают не репортажи на злобу дня, а тихие рассказы из повседневной жизни.
Представить себе Александра Китаева в роли репортера петербургской жизни совершенно невозможно. Он хоть и известен, прежде всего фотографиями Петербурга (его "рыбьим глазом" снятые черно-белые панорамы Коломны — уже почти классика, без них не обходится ни одна выставка в жанре "город и горожане"), только город у него преимущественно безлюдный. Пустота и красота здесь почти синонимы. В его Петербурге 1990-х явственен Петербург 1900-х, но при этом удивительным образом никуда не девается Ленинград 1970-х, — известная драматическая смесь областной судьбы и имперских декораций, пассеизма и актуальности, а данном случае идущая от большой любви к старой петербургской светописи, от Ивана Бианки до Карла Буллы, и одновременного нежелания под нее стилизоваться. Основой этого многослойного города всегда выступает тотальная красота: не столько красота архитектуры, хотя архитектурный субстрат чувствуется во всех жанрах фотографа, даже в ню и портретах, сколько красота, имманентная городскому климату, воздуху, освещению и другим трудно уловимым материям. В такой эстетике горожане сливаются с атмосферой до полной неразличимости, превращаясь в смутные знаки-индексы брежневского полураспада. Так, что чтобы снять репортаж "про людей", фотографу Китаеву нужно оказаться в каком-нибудь средневековом швейцарском городишке или на Афоне, потому что сохранившийся там уклад жизни идеально соответствует архитектурно-природной сценографии, а в Петербурге — не идеально. Однако оказалось, что в середине 1980-х, на закате застоя, на заре перестройки, Александр Китаев нашел в тогда еще Ленинграде живую натуру, столь же адекватную городу, как афонские монахи — Афону: ленинградских старух. Таких скрюченных, сгорбленных, в неизменных платочках, в ситцевом рванье, в замусоленных тулупчиках, в стоптанных ботах, с замызганными кошелками и палочками, какие были и есть вообще-то по всей России, но только в столицах как-то особенно бросаются в глаза. Вот плетутся они по улицам, исчезают в подворотнях, пробираются меж интуристовскими автобусами в Лавру, вот одна нашла копеечку и наклонилась поднять, перегородив пол-улицы, и недовольная толпа обтекает ее с обеих сторон. Вот, в погожий день они выбрались в садик на лавочки — их там десятка два, расселись, как птицы на проводах, снятые все тем же, фирменным широкоугольным объективом для петербургских панорам. За одной такой "бабушкой" пришлось охотиться полдня, идти сзади, держа под прицелом, пока она кормила голубей, одну стаю, потом другую, потом угостила попрошайку-кошку, а потом растаяла в коломенских закоулках; на выставку попал только один снимок из этой истории. Теперь таких старух почти не осталось, и не потому, что пропала эта экзистенциальная нищета. Просто эти — поумирали все давно, а новая нищета рядится в другие лохмотья. Впрочем, обличительный пафос здесь не к месту: в фоторепортаже Александра Китаева никакой острой социальности нет. Это именно Alltagsgeschichte — "история повседневности" в почти академическом, университетском смысле: исследование ушедшей натуры, сделанное на стыке культурологии, антропологии и журналистики. Документ, принадлежащий музею в той же степени, что и архиву.
АННА ТОЛСТОВА
