 |
ФОТО: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ  |
"Во многие села ингушей вообще не пускают"
— 7 апреля президент Северной Осетии Александр Дзасохов не подписал соглашение о возвращении беженцев в Пригородный район. После этого вам фактически пришлось усмирять активистов движения "Акхи-юрт", которые собирались провести многотысячный митинг. Проблема обострилась. Что будет дальше?
— Это было единственное со дня осетино-ингушского конфликта соглашение, где наконец-то вспомнили о правах человека, где конкретно расписан план действий по возвращению беженцев. Люди должны вернуться в свои дома, откуда вынуждены были бежать. Я считаю, что в целом эта встреча (с Дзасоховым.— "Власть") прошла конструктивно.
Ингушская республика — это начинающий субъект РФ, но все проблемы, которые есть в стране, сосредоточены здесь, и мы их решаем. Совсем недавно у нас беженцев из Чечни было больше, чем самих жителей Ингушетии. И мы добились, чтобы основная часть беженцев вернулась в Чеченскую республику, а те 19 тысяч, которые пожелали остаться в Ингушетии, мы обустраиваем. Точно так же медленно начинался процесс возвращения беженцев в Северную Осетию после подписания соглашения 2002 года. Медленно, но начинался. До этого, я считаю, была спекуляция на судьбах людей, были какие-то заморочки — как ехать, в какое время ехать, как провести дополнительное анкетирование, то есть то, что мы называем балалайкой. И я не соглашался подписывать такие документы. Я понимаю, если бы это была надуманная тема, если бы не существовало этих беженцев, но в нашей ситуации диву даешься: есть дома, и их хозяева, которые стоят в трех метрах от этих домов, не могут к ним подойти. Двадцать раз надо согласовать, чтобы человек просто приехал в свое родное село. Вот он говорит: я хочу жить в своем доме. А ему говорят: давай мы тебе дадим на окраине 35 соток. А он говорит: мне не надо на окраине, я хочу в дом, который мой дед строил. А во многие села ингушей вообще не пускают.
Я вам говорю однозначно, что от решения этих проблем будет зависеть ситуация на Кавказе. Я уже сказал, что Ингушетия стала центром решения ряда проблем. И лорд Джадд, который нас не очень любит, и комиссар по правам человека Роблес в один голос говорят, что Ингушетия — это единственное место в мире, где эффективно решаются проблемы вынужденных переселенцев. К нам ведь и русские семьи возвращаются. Те, кто когда-то отсюда вынужден был уехать.
— Но в Ингушетии по-прежнему опасно.
— Мы делаем все, чтобы минимизировать эту опасность, чтобы люди чувствовали себя комфортно. Моя главная задача — чтобы Ингушетия не стала "горячей точкой" и чтобы никогда контртеррористическая операция не распространилась на территорию Ингушетии.
— Но после июньских событий прошлого года, когда на Ингушетию напали боевики, имидж республики и ваш тоже сильно пострадали. Ингушетия воспринимается как "горячая точка".
— Ну что могла Ингушетия, когда на республику напали представители 41 национальности? Точно так же на Чечню нападали, на Кабардино-Балкарию. Единственное, за что я переживал особенно,— за инвестиционную привлекательность. Но настоящие наши друзья остались здесь работать — и норвежцы, и немцы, и белорусы. Ну а имидж... У Лужкова имидж не испортился же от того, что два самолета со смертницами вылетели от него или что у него в Тушине две (смертницы.— "Власть") взорвались.
— Может быть, это нападение осуществили, чтобы продемонстрировать, что вы не управляете ситуацией? Может, это был вызов лично вам? Ведь пока тут был Руслан Аушев, такого в Ингушетии не происходило.
— Я думаю, это был вызов стране, центру. Я же не командую войсками, ФСБ, МВД — это федеральные структуры. Но вызов, конечно, был и мне тоже. Потому что сегодня в республике много сделано. Вот за два года я построил одиннадцать школ, рабочие места созданы, предприятия. Вот сейчас сдаю к 9 Мая четыре предприятия: завод маломощных двигателей, завод электронных мачтовых антенн, кирпичный и керамзитовый заводы. Роддом сдаю. У нас не было своего роддома. Вы мне назовите процветающий субъект, где построено за два года столько школ. Не назовете. И мне приходится решать и эти, и миграционные задачи. То есть все ожидали, что пришел генерал, гэбэшник, будет вытеснять беженцев, ничего не построит, Ингушетия обеднеет. Но ничего же не подтвердилось.
— А откуда деньги на это все брали?
— За счет внутренних резервов. То есть мы собственные доходы увеличили в три раза. У нас бюджет хороший. У нас он социально ориентированный. Конечно, я поприжал кое-какие лазейки отдельным товарищам.
— Бизнесменам?
— Нет, с бизнесом у нас хорошие отношения. Я обратился к нашей бизнес-элите, которая работает за рубежом и в России, с просьбой поддержать республику. Создали им условия, налоговые послабления, земельные участки выделили, и сегодня есть предприятия, которые работают на деньги, вложенные сюда предпринимателями. И строительство Магаса идет. Кто не хочет этого видеть — это их проблемы. У нас сегодня добрые отношения с федеральным центром. А раньше этого не было. Раньше у нас огромное количество людей пропадало, брали заложников. Если вы хотите сказать, что раньше было спокойнее, то это заблуждение. У нас на каждом посту по 20 милиционеров убивали. Сегодня этого нет, криминал прижали.
"Я, конечно, не армейский, не милицейский генерал, и я горжусь, что не оттуда"
— На митинге, который должен был состояться 16 апреля и который не состоялся после вашей встречи со старейшинами "Акхи-юрта", планировалось говорить о возвращении беженцев. Почему вы были против митинга?
— Я не против митинга. Я вообще за то, чтобы люди высказывали свое мнение. Но этим митингом хотели спровоцировать беспорядки. Этот митинг планировался серьезно — там только начать надо было с Пригородного района, а потом все проблемы мирового сообщества поднять.
— Насколько я знаю, организаторы хотели поднять вопрос об отставке парламента Ингушетии.
— Да. Вопрос об отставке парламента они и сейчас не сняли, они написали письмо мне и президенту России. Что парламент не принимает решения о возвращении беженцев.
— В организации "Акхи-юрт" — старики, которые пережили депортацию. Они все помнят и настроены решительно. Как вы их убедили не проводить митинги?
— Да, пережили депортацию. Но не должно быть шабаша, криков. Надо все цивилизованно решать. Я с ними встретился.
— А не проще ли было разрешить митинг, чтобы выступили все, кто хотел? Там же могли бы выступить парламентарии и члены правительства, которые рассказали бы людям, что работа идет, что проблема решается.
— Нет, когда эти старики узнали о работе над этим соглашением (соглашение о возвращении беженцев.— "Власть"), они сами сказали: митинг ничего не дает. Они сами говорят: мы не хотим, чтобы нечистоплотные люди привязывались к нашему справедливому делу и решали свои меркантильные интересы. Они считают, что митинг мог быть провокацией. И сейчас мы договорились: они будут работать вместе с парламентом над этим вопросом.
Знаете, когда тут у нас пытались митинговать, мне звонили из Guardian, Washington Post. Вопросы такие задавали: а где вы находитесь? А что у вас происходит? Я говорю: у нас солнце, к посевной готовимся. Они мне: у вас же танки. Да нет у нас танков! Того, что вы хотите, у нас здесь не будет. На маленькой Ингушетии сконцентрировали такое внимание. Потому что думают, здесь легко раскачать. Вот кричат все время: Зязиков ушел, слабость проявил. Да нет, я не из того теста сделан. Я, конечно, не армейский, не милицейский генерал, и я горжусь, что не оттуда. Хотя их тоже уважаю. Я сказал: никому здесь фестивалить не дам. Диалог будет. Гражданское общество построим. Но из-за каких-то пяти деятелей макаронной фабрики я баламутить народ не дам. И провоцировать конфликт, столкновения между народами не дам.
— Вы так не любите свою оппозицию...
— Оппозиции как таковой и нет. Это не оппозиция, это горлопаны, которые рвутся к власти и хотят, чтобы была сложная ситуация с Северной Осетией, чтобы можно было кричать, что мы ни с чем не справляемся.
— Это вы про кого?
— Это я про думских (из парламента Ингушетии.— "Власть") говорю. Они, конечно, очень ждали митинга, журналисты даже прилетели. Я им сказал: митинги будут на ваших похоронах.
— Кому сказали — журналистам?
— Зачем, журналистов я люблю. Тем, кто стоит за этими митингами, сказал.
— А кто стоит — Муса Оздоев, Руслан Аушев, Михаил Гуцериев?
— Стоят силы, которые готовятся к 2006 году, когда здесь будут выборы, к 2008 году, когда в России будут президентские выборы. Я об этих людях, о которых вы спрашиваете, даже говорить не хочу. Я не против того, чтобы люди высказывали свое мнение. И если меня критикуют, я не против. Да, у нас много проблем и трудностей. Но это не накатанный, хороший регион. Я принял республику со всеми трудностями. Я провел инвентаризацию, чтобы все знали, что было до меня, а что будет при мне. А мне досталось 400 миллионов долгов за свет, 350 миллионов долгов за газ, 1 миллиард 283 миллиона — долг по бюджетной ссуде за офшор. Теперь строятся школы, предприятия, в дальние села проводятся газ, телефон. Я в пятницу собрал старейшин...
— Как раз накануне митинга 16 апреля?
— Нет, я собрал старейшин и всех участников Великой Отечественной войны по другому поводу. Я это делаю не только к праздникам, я с ними часто встречаюсь. Мы закрыли ряд вопросов по ветеранам, выдали им премии по 10 тысяч рублей, решены были вопросы с трудоустройством их детей, кое у кого были проблемы с лекарствами, с документами — решили. Обсуждали разные вопросы. И я рассказывал им, что делаю.
"Кто там более, а кто менее смелый, меня не волнует"
— Вы сказали, что работа над соглашением о возвращении беженцев продолжается. Это после того, как президент Северной Осетии не подписал соглашение?
— Да, мы после того уже встречались с Дзасоховым и по телефону говорили. И с Козаком говорили. Там нет какого-то конфликта, как это хотят представить. Работа будет продолжена. Она уже сейчас идет по тем спорным пунктам, с которыми не согласна осетинская сторона. Осетины — мудрый народ, и мы в любом случае придем к одному решению. С тех пор как я пришел в 2002 году, мы с Дзасоховым договорились забыть все экскурсы в историю и подписали соглашение, и мы руководствовались одним: это братские народы. И нам нужно сохранить ту атмосферу, которая была первые полгода после подписания соглашений в 2002 году. И это кому-то не нравилось, и кто-то пытался сделать все, чтобы стравить людей снова. Сегодня, когда существуют закрытые населенные пункты, куда ни один ингуш не может ступить, это вызывает непонимание у людей. Семь населенных пунктов Пригородного района закрыты для ингушей. Есть села, где на одну улицу разрешают вернуться, а на другую — нет. По данным ФМС, у нас сейчас 11 тысяч беженцев, официально имеющих этот статус.
— Александру Дзасохову не понравилась эта цифра?
— Да, и кое-что по населенным пунктам. И еще то, что люди, которые проживали в общежитиях, у кого была временная прописка или прописки не было, но проживали на постоянной основе, имеют право на статус беженца. Хотя миграционная служба уже давно этот статус им дала. Знаете, за годы, прошедшие с начала этого конфликта, было подписано множество соглашений, которые не работали. На последней встрече я сказал: десять лет, окружив отеческой заботой, мы опекаем этих беженцев, мы сделали для них все, что могли. Мы даже платим за свет, газ в селении Майское, которое находится на территории Северной Осетии, но где живут ингушские беженцы. Но пора уже заканчивать обсуждения. Люди должны возвращаться в свои дома.
— Я была в поселке Майский, где живут переселенцы. Вы говорили, что у вас 11 тысяч человек со статусом беженцев. А у этих людей нет такого статуса. Как это вышло?
— Понимаете, это какой-то лагерь-призрак. Там живут люди, у них нет паспортов, а у кого есть паспорта — им не ставят прописку. Я обращался в центр, и Грызлов, когда был министром внутренних дел, принял решение поставить всем прописки, и на начальном этапе работа проводилась, но потом все остановилось. То есть эти люди находятся на территории Северной Осетии, это их люди. У них там было спецпредставительство по делам беженцев, но оно ничего не решало. И эти люди не ходят к властям Северной Осетии, хотя у них есть свой президент. Они идут сюда. И я не могу им отказать. Там был случай, когда зимой отключили свет, погиб ребенок, старик умер, и я вынужден платить им за свет, газ.
— Они живут так 13 лет. В ужасных условиях. Раз их не принимают в Северной Осетии, постройте им дома, чтобы они уехали из вагонов. Вы же для чеченских беженцев что-то делаете.
— Они не хотят. Когда ингуши были депортированы, они брали горсть своей земли, с этой горстью 13 лет пробыли в депортации и с ней же хотят вернуться в собственные дома. Им не нужны золотые горы, им нужен собственный дом. И я сказал: возвращение ингушей в Пригородный район обеспечит безопасность как ингушам, так и осетинам. Невозвращение не обеспечит безопасности никому. Такое ощущение, что специально раздувают этот тлеющий пепел. В селении Чермен дети осетинские и ингушские ходят в разные школы. Растут вместе, играют вместе, а утром большие дяди и тети везут их в разные школы. Они не знают, что такое осетино-ингушский конфликт. А их разделяют искусственно, хотят, чтобы они знали и помнили.
— Но в Пригородном районе не хотят, чтобы возвращались беженцы. Люди боятся нового кровопролития. И это действительно может произойти. Стоит ли настаивать?
— Знаете, мы уже перевернули страницу конфликта в 2002 году, а теперь мы должны вообще закрыть эту книгу. И закончится эта проблема за одним общим столом, поверьте.
— Вам не кажется, что после Беслана все, кто поднимает эту проблему, выглядят несколько цинично? Ну неужели нельзя подождать, пока пройдет время?
— Не кажется. Потому что у нас в Назрани тоже погибли люди во время летнего нападения. И в Чечне тысячи детей погибли. И в Москве погибли, и в Буйнакске. И никакого отношения к Беслану это не имеет. Беслан никак не должны связывать с возвращением беженцев. Завтра в Москве что-то случится. Послезавтра еще где-то, а люди будут ждать? То, что произошло в Беслане, я думаю, и было направлено на то, чтобы вбить клин между народами. Вы теперь, наверное, хотите спросить, почему я туда не поехал?
— Хочу. Но вы, наверное, скажете, что президент не может идти на поводу у террористов?
— Не в этом дело. Просто есть штаб, который принимает решение, кому ехать. Я свои услуги предложил сразу, с первой минуты. И то, что там мой телефон не работал, это вранье. А те, кто туда приехал, кто участвовал, они же тоже по решению штаба приехали. Никто же не приехал по своей воле. Всех пригласили.
— Вы имеете в виду, что Аушева и Гуцериева тоже пригласили?
— Да. Я свои услуги предложил, но меня не пригласили. Более того, у нас была информация, что и в Ингушетии планируется подобный теракт. Но если бы штаб принял решение, что я должен приехать, я бы поехал. Во всем мире в таких ситуациях штаб принимает решение. Я же не председатель колхоза: захотел — и поехал. Я народ представляю. Поэтому, кто там более, а кто менее смелый, меня не волнует. Я в свое время 300 заложников-детей освобождал и 64 солдата, 2 ордена Мужества имею и был представлен к Герою России.