Сегодня знаменитый баритон Владислав Сулимский с пианистом Яковом Кацнельсоном завершат фестиваль Opera Apriori в зале «Зарядье», где исполнят вокальный цикл «Библейские песни» Дворжака и «Песни и пляски смерти» Мусоргского. Под занавес уходящего года стало известно, что певца пригласили выступить на Зальцбургском фестивале с партией Макбета в одноименной опере Верди, которую поставит Кшиштоф Варликовский. О своем видении Макбета, зальцбургской жаре и интернационализме Владислав Сулимский накануне московского концерта рассказал Владимиру Дудину.
Владислав Сулимский
Фото: Алексей Смагин, Коммерсантъ
Владислав Сулимский
Фото: Алексей Смагин, Коммерсантъ
— Сложно в одном концерте петь «Библейские песни» Дворжака и «Песни и пляски смерти»? Кто сочинил такую программу на выживание?
— Все программы проекта Opera Apriori придумывает Елена Харакидзян. Она предложила — я ответил, что можно попробовать, интересно. С одной стороны, что-то божественное, с другой, человеческое — там про Бога, тут про смерть, высокие и низкие частоты. «Библейские песни» я никогда не пел, даже и не слышал прежде, их очень редко исполняют. А «Песни и пляски» в редакции Шостаковича исполнял, но не в России, а в Германии с Дмитрием Китаенко. «Библейские песни» меня очень успокаивают, когда я их учу во время своих перелетов и переездов — они очень мелодичные, красивые, но нужно особое состояние души, чтобы их спеть. Суета и стрессы выбивают из колеи так, что сложно запомнить простейшую мелодическую линию. Когда пару дней назад я возвращался из Лейпцига в Петербург, выехав в пять утра и проведя в дороге на земле и в небе в общей сложности 16 часов, то слушал «Библейские песни», и это время пролетело незаметно.
— Подозреваю, что цикл Мусоргского оказывает прямо противоположное воздействие?
— Да, поэтому его песни и прозвучат после Дворжака — после этого цикла петь уже больше ничего не стоит. Я очень кропотливо работал над ними, часа по четыре над каждой песней корпел. Очень непростая вещь, где все правильные ноты отстраиваются от эмоций. Я называю их вокальными «картинками с выставки», каждую из четырех песен я смотрю как будто какую-то сказку. В них все выписано гениально — слушателям остается только закрыть глаза и смотреть кино.
— Петь о смерти страшно?
— Больше всего я переживал из-за первой песни — колыбельной «Стонет ребенок», мне было не по себе. Я же люблю с головой уходить в материал, а она настолько натуралистично, живо написана. Я до последнего откладывал выучивание этой песни, начав с «Серенады», затем был «Трепак» и «Полководец», после которого уже ничего не страшно.
— А что было в Лейпциге? Как сейчас работается в Европе?
— Без всяких проблем работается. В Лейпциге я пел Яго в «Отелло» Верди, в Берлине «Трубадура» в моем любимом спектакле в постановке Филиппа Штельцля в «Штаатсопер». В «Отелло» у нас был в высшей степени интернациональный состав солистов: чилиец, испанец, североамериканка, исландец, пара немцев и я. Мы общались абсолютно спокойно. Люди понимают, что музыка — это музыка. Музыканты творят мир.
— Похоже, опера остается одним из последних островов интернационализма.
— Это реально последний остров. На премьеру «Отелло» в Лейпциг приезжал мой агент и рассказал, что только что был в Гамбурге, где слушал «Иоланту» Чайковского, которую исполняли русские и украинцы — и все прекрасно работали без проблем, потому что адекватные люди.
— Вас недавно позвали на титульную партию в «Макбет» Верди на Зальцбургском фестивале в постановке Варликовского. Согласились не раздумывая?
— Агент позвонил мне, спросил, согласен ли я. «Макбет» в Зальцбурге — без раздумий! О Варликовском я слышал, что он эпатажный художник, но лично с ним не встречался никогда. Польские режиссеры в принципе всегда отличались эпатажностью, но надеюсь, что в этом случае это будет что-то необычное даже для самого Варликовского. Да и со всеми можно договориться, я считаю.
— Такая леди Макбет, как Асмик Григорян, тоже добавила баллов в пользу «согласиться»? Вы с ней прежде работали?
— Да. Но у нас с Асмик давно не было совместных проектов. Вместе пели в «Чародейке» Чайковского в Вене и в Вильнюсе в «Трубадуре» Верди, потом наши пути разошлись. Много чего планировалось вместе, но не складывалось. В Мариинском мы однажды пели вместе в «Отелло», но в этой опере, как известно, нет ни одного ни дуэта, ни дуэттино сопрано и баритона — редкий случай. Лишь одна реплика: «Forse che in grazia tornera».
— Зато в «Макбете» ваших дуэтов будет очень много.
— Думаю, да, если все удачно сложится, мы выдадим один из лучших наших спектаклей.
— А кто там дирижер?
— Если честно, сначала не поинтересовался. Сайт говорит — Франц Вельзер-Мест. Признаюсь откровенно, я никогда не выясняю, кто дирижер. Меня Валерий Абисалович (Гергиев.— “Ъ”) приучил не смотреть на дирижера никогда. Дирижер что должен делать? То, что написал композитор. А я и без дирижера знаю, что написал Верди.
— И сколько времени уйдет на работу в Зальцбурге?
— Месяца два точно, там все готовится долго. На «Пиковой даме», когда на улице стояла сумасшедшая жара, мы все одурели. Она всем чуть боком не вышла.
— Есть смысл в таком долгом сидении на проекте, как вам кажется?
— Я считаю, что нет. Иногда это только во вред идет. Опера «Макбет» по музыкальной части не столь сложна, но требует основательной координации, поскольку есть хор. Но ведь не обязательно с солистами это делать, все можно проводить отдельно. Тем более что солисты, попадающие в Зальцбург, изначально довольно компетентны. Помню, как однажды выступал в Савонлинне, влетев в спектакль, поставленный для фестиваля в Мачерате. Начали первую репетицию — и я увидел сильно удивленные глаза, все на меня смотрели как на инопланетянина: «Ого, этот белорусский хлопчик, приехавший спасать спектакль, что-то может?!» Потом начали давать советы, что вот тут так, а там сяк. Я отвечаю: «А я знаю, потому что готовил партию с коучами, которые работали с Брузоном, Каппучилли и прочими». «Да?!» — «Да!»
— У вас накопился мощный опыт исполнения Макбета, среди ваших леди были и Анна Нетребко, и Татьяна Сержан, и Екатерина Семенчук. Каким вы покажете своего любимого героя в Зальцбурге?
— Появится больше каких-то пластических моментов в связи с моими последними опытами с Яго в «Отелло» в Бухаресте, Лейпциге и Мариинском, где я пытался перебирать в этом образе разные эпохи, но при этом показывать, что человеческая сущность остается одной и той же. Такое ощущение я хочу перенести и на Макбета, в котором есть много от Яго. Хотя зло тут другое, в Макбете оно — первобытное, не продуманное или расчетливое, а импульсивное, стихийное, даже больше ярости. Я давно не пел Макбета, и это очень хорошо, партия отлежалась, получила выдержку, как хамон или хороший стейк.
— Когда вас ждать в России в следующий раз?
— Я планирую в следующем месяце все-таки довести до ума «Князя Игоря» Бородина в Мариинском, это моя ближайшая задача, почему-то захотелось исполнить эту партию. На «Демона» в Большом приехать не получилось, но я его еще спою, время есть.