До этого года деятельность московской делегации Международного комитета Красного Креста (МККК) в основном сводилась к поддержке дипломатического диалога с РФ — в частности, касательно проектов организации в третьих странах и разных аспектов международного гуманитарного права (МГП). Но с 24 февраля задачи делегации резко изменились. Какие задачи приходится решать московским сотрудникам МККК в первую очередь, рассказал корреспонденту «Ъ» Марианне Беленькой глава региональной делегации Ихтияр Асланов.
Ихтияр Асланов
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ
Ихтияр Асланов
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ
— Как изменилась работа вашей миссии после 24 февраля? Раньше же вы в основном занимались здесь дипломатической работой, а теперь оказались фактически в горячей точке.
— И до 24 февраля вместе с дипломатической работой мы продолжали работать для людей, которым была нужна поддержка, и отвечали на гуманитарные вызовы — на юге России мы оказывали помощь переселенцам из Донецка и Луганска с 2014 года, и на Северном Кавказе до 2018 года мы в основном занимались поиском пропавших без вести. Но, действительно, большая часть нашей работы была направлена на так называемую гуманитарную дипломатию. Мы обсуждали с российскими властями и экспертами ситуацию в разных конфликтных зонах, где мы работаем,— Афганистан, ЦАР, Сирия и так далее, а также занимались такими проблемами, как кибербезопасность, развитие новых видов вооружения, их использование в современных вооруженных конфликтах и гуманитарные последствия их применения. Нам важно понимать позицию России и координировать работу с ней и потому, что она является постоянным членом Совбеза ООН, и потому, что играет важную роль в некоторых регионах, где мы работаем. Например, в Сирии.
Все эти темы после 24 февраля не исчезли. Но во многом нам пришлось перестроить свою работу. В том числе мы увеличили состав миссии в России. До февраля у нас работали 60–65 человек, сейчас нас больше 130.
Плюс появились новые направления деятельности — к оказанию помощи переселенцам добавились работа по вопросам военнопленных, гуманитарный доступ в зоны боевых действий и районы близкие к таким зонам, помощь сторонам в конфликте в обмене информацией о военнопленных, раненых, погибших и других категориях покровительствуемых лиц (через Национальные бюро информации и бюро Центрального агентства по розыску МККК). И, конечно, самое важное — обсуждение со сторонами конфликта вопросов соблюдения гуманитарного права.
— МККК с июля просит доступ в Еленовку, где погибли украинские военнопленные. Почему до сих пор вам не удается туда попасть?
— То, что случилось в Еленовке, ужасно. Как и все трагедии, происшедшие со всеми военнопленными в ходе конфликта. Доступ к военнопленным — очень комплексный и чувствительный вопрос. Но все стороны, включая Россию, должны соблюдать третью Женевскую конвенцию, которая гарантирует права военнопленных и определяет, в каких условиях они должны содержаться. Женевские конвенции, а также обычное международное гуманитарное право закрепляют право МККК посещать всех военнопленных в ходе международных вооруженных конфликтов, где бы они ни содержались.
— С конвенцией все понятно, но что на практике? Почему вас не пускают в Еленовку?
— Мы, со своей стороны, готовы посетить Еленовку и другие места содержания военнопленных в любой момент. Вопрос доступа к военнопленным слишком чувствителен, и мы не комментируем это публично. Могу только сказать, что наш диалог с властями на эту тему не прекращается.
Я также хотел бы подчеркнуть, что Еленовка лишь одно из мест, где содержатся военнопленные. Все говорят про доступ туда, об этом много говорят в новостях. А военнопленных тысячи, и это не секрет. Цифры публикуют обе стороны конфликта.
И мы, с одной стороны, признательны, что нам дают доступ к военнопленным и позволяют делать свою работу. Но, с другой стороны, хотелось бы иметь больший доступ, и чтобы он стал более регулярным.
Это важно и для самих военнопленных, и для их семей, да и для тех, кто удерживает их, это тоже важно. Мы можем оказывать помощь в содержании военнопленных, если это необходимо: например, можем разъяснять как содержать их или предоставить необходимую гуманитарную помощь.
— А как часто вы навещаете пленных? Получается ли встречаться с ними конфиденциально, или это происходит в присутствии российских или украинских представителей?
— В данный момент открыто мы можем сказать, что мы посетили сотни военнопленных с двух сторон текущего конфликта. Наши условия для посещения очень четкие, и все стороны конфликта проинформированы об этом. И одно из этих условий — беседа наедине с военнопленными. И потом на основе того, что мы от них узнаем, мы работаем с властями, но так, чтобы не навредить самим военнопленным. Статистику посещений мы не раскрываем из-за чувствительности вопроса, поскольку любую статистику можно интерпретировать и сделать не те выводы.
— В Донецке, Луганске и Москве неоднократно заявляли, что ждут от вас комментариев относительно информации о расстреле российских военнопленных на Украине. Занимались ли вы этим вопросом?
— Мы получали эти запросы. И конечно, эта история в центре нашего внимания. И здесь следует еще раз напомнить о Женевских конвенциях и о том, что каждая сторона должна соблюдать их. И это один из аспектов нашей работы — работать на двусторонней и конфиденциальной основе со сторонами конфликта, чтобы такие истории не повторялись.
— Участвуете ли вы в обмене заключенными?
— В данном случае мы не участвуем в этом процессе. Тем не менее мы готовы предложить свои услуги как нейтральная и беспристрастная гуманитарная организация. И дальше все зависит от желания той или иной стороны — привлекать ли нас к процессу.
— На фоне критики, идущей в адрес МККК с обеих сторон конфликта, считаете ли вы свою работу в эти месяцы эффективной?
— Масштабы проблем такие, что сказать, эффективны мы или нет, очень трудно. Когда миллионы людей потеряли свой кров, не могут оставаться там, где жили до сих пор, никакая организация не скажет, что эффективно ответила на все гуманитарные вызовы. Как представитель МККК могу лишь отметить, что мы стараемся. Начиная с февраля мои коллеги и в России, и на территории Украины не останавливают работу ни на минуту. Кроме того, МККК пытается оставаться беспристрастным и нейтральным в своей работе, что очень важно в момент, когда эмоции зашкаливают.
Нас часто критикуют за нейтральность. Обвиняют в том, что мы ничего публично не говорим, и это сразу интерпретируется как то, что мы закрываем глаза на то, что видим и слышим.
Но из нашего уже почти 160-летнего опыта очевидно, что именно соблюдение нейтралитета дает нам возможность говорить со всеми сторонами конфликта.
А если не будет диалога, то не будет и возможности работать и решать необходимые вопросы касательно нужд людей. Но это не значит, что мы не высказываем свою позицию сторонам конфликта. Просто делаем это не вслух, а конфиденциально. И это более эффективно.
Критика со всех сторон показывает нам, что мы, скорее всего, делаем что-то правильно. Но также мы ценим критику, поскольку она указывает на наши недостатки. Никто не идеален, мы тоже.
— То есть если вы видите нарушения гуманитарного права или к вам поступает информация о пытках пленных, например, то вы пойдете и выскажете это лично представителям властных структур с той или иной стороны конфликта, но не будете делать публичных заявлений по теме?
— Именно так это и работает. Смысл таков: люди будут говорить с нами и прислушиваться, только если есть доверие и они уверены, что ничего из сказанного не выйдет за двери помещения, где мы обсуждали эти проблемы.
— Вы упомянули гуманитарное право и Женевские конвенции, но когда люди видят происходящее в ходе боевых действий, у них естественно возникает вопрос, не превратились ли эти документы в простые бумажки, которые ни на что не влияют?
— Дискуссия на эту тему действительно активно идет в общественном пространстве. Все говорят о случаях, когда МГП не соблюдается, но когда оно соблюдается, то об этом никто не говорит. И на это есть объективные причины.
Зачем говорить о том, что, к счастью, не случилось. Например, о том, что снаряд не попал в жилой дом. Поэтому фиксируются только те случаи, когда МГП не соблюдалось.
МГП представляет собой рабочую основу для защиты людей во время конфликтов. Уважение к нему находится в руках государств, подписавших эти документы. Какие еще инструменты у нас есть? Безусловно, лучше, чтобы конфликтов не было вовсе, но они, к сожалению, есть, и наша задача — напоминать военным о гуманитарном праве. Эта работа ведется постоянно — и в мирное время, и тем более во время конфликта.
— В чем заключается ваша помощь беженцам?
— Нам приходится решать самые разные гуманитарные задачи. Одна из них — восстановление контактов и связи между родственниками. Это касается и ситуации с военнопленными, и поиска членов семьи, которые оказались по разные линии фронта и в разных странах или пропали без вести. Многие остались без связи, ищут родных. Я уже упоминал бюро Центрального агентства по розыску. Туда обращаются люди и из России, и с территории Украины, и из других регионов. И это часть работы с беженцами и переселенцами.
Другой аспект — материальная гуманитарная помощь. В местах, где нет проблем с доступом к рынку и есть возможность купить продукты и предметы первой необходимости, важно, чтобы люди имели возможность их приобрести. На территории России мы работаем вместе с Российским Красным Крестом, помогаем людям, чтобы они могли как-то покрывать свои нужды. В течение этих месяцев мы смогли помочь с наличными примерно 13 тыс. семей. Мы также предоставили ваучеры на приобретение зимней одежды для 8700 человек. Всего людям было предоставлено помощи на 170 млн руб.
— По какому принципу распределяется ваша помощь?
— Мы в основном работаем в четырех приграничных российских регионах. Это Ростов-на-Дону, Воронеж, Белгород, Курск. Люди обращаются к нам напрямую, а также в Российский Красный Крест. Затем мы оцениваем ситуацию, проверяем информацию. Так же работают еще другие организации, которые оказывают помощь. Мы не одни делаем эту работу.
И у нас еще есть бюджет на следующий год, мы продолжаем регистрировать тех, кому нужна помощь.
— А в ДНР и ЛНР вы не работаете сейчас?
— У нас есть офисы в Донецке и Луганске, там находятся наши команды. Они делают то, что возможно для помощи населению. К сожалению, и я хочу это упомянуть, недавно — в ночь на 20 декабря — было попадание в наш офис в Донецке. Хорошо, что никто не пострадал. Но были повреждены и здание, и наши машины. Но наши команды продолжают работать даже в таких трудных условиях.
— Были ли пострадавшие среди ваших сотрудников с начала конфликта?
— Непосредственно из МККК нет. Но вот буквально в середине декабря волонтер Красного Креста Украины был убит взрывом недалеко от места, где работала команда. Пострадали другие гражданские лица. Недавно также было попадание в больницу в Донецке, которую мы поддерживаем. Там также были убитые и раненые.
И это как раз иллюстрирует то, о чем мы говорим: Женевские конвенции предусматривают, что больные и раненые, медицинский персонал и госпитали ни при каких обстоятельствах не могут быть объектами нападения.
Нанесение ударов по медицинской и гражданской инфраструктуре запрещено международным гуманитарным правом. Так же, как гражданское население и гражданская инфраструктура, медицинские и гуманитарные объекты не являются мишенью, и стороны должны принять все возможные меры для их защиты.
— Занимается ли МККК темой вывоза украинских детей в Россию и предоставления им здесь российского гражданства? Не разыскивает ли украинская сторона этих детей через вас?
— Во время конфликтов люди часто вынуждены перемещаться, и иногда не по своей воле. С нашей стороны мы прикладываем все усилия, чтобы воссоединить семьи. И в этом вопросе мы работаем с российскими властями. Наши коллеги на территории Украины делают то же самое, работая с властями там. Мы собираем информацию и думаем, как восстановить семейные связи. Воссоединение семей — такая же важная гуманитарная цель, я бы сказал, даже более важная, чем любая другая гуманитарная помощь.
— Были прецеденты, когда удавалось воссоединить семьи?
— Да, и взрослых, и детей. Только в середине декабря у нас был случай, когда помогли воссоединить пожилых людей с родными. Так что, если кто-то обращается к нам — в Москве ли, на территории Украины ли — есть шанс получить положительный результат. Но, к сожалению, иногда мы узнаем, что человека, которого разыскивают родные, уже нет в живых. Но и эта информация также очень важна для близких, это дает им возможность оплакать свою потерю и завершить мучительное ожидание.
— Повлиял ли российско-украинский конфликт на ваш бюджет? МККК насчитал около 100 конфликтов на данный момент по всему миру, хватает ли у организации ресурсов, чтобы справляться со всеми имеющимися кризисами?
— Мы увидели широкую поддержку со стороны доноров по всему миру, которые поддержали наши усилия по реагированию на гуманитарные нужды, которые возникли после 24 февраля 2022 года. Щедрость, с которой доноры предоставляли нам поддержку для оказания помощи пострадавшим в результате международного вооруженного конфликта между Россией и Украиной, также означает, что теперь у нас есть большая база сторонников, заинтересованных в нашей работе и вовлеченных в нее. И это касается не только конфликта между Россией и Украиной, но и других конфликтов по всему миру. Они зачастую привлекают меньше внимания средств массовой информации, но потребность в помощи там по-прежнему велика. И мы благодарны всем, кто, откликнувшись однажды, продолжает жертвовать на нашу работу.
Важно также отметить, что конфликт между Украиной и Россией повлиял на многое в разных регионах. Одна из проблем — продовольственная безопасность. И в середине этого года мы были вынуждены просить наших доноров о дополнительной поддержке, чтобы оказать помощь уязвимым в плане продовольствия странам.
В настоящее время у нас есть ресурсы для наших гуманитарных программ, но давайте будем честными: глобальные потребности людей гораздо больше.
Возьмите, например, Афганистан или Йемен, ни одна организация не может поддержать целую страну. Нужны совместные усилия.
Ни один конфликт не должен остаться вне зоны внимания, в противном случае мы рискуем большими потерями человеческих жизней. Со своей стороны, мы будем продолжать выполнять свою часть работы в соответствии с нашим мандатом.
— Так в итоге хватает ли вам вашего бюджета на все ваши программы?
— На 2022 год — да. На 2023 год мы пока сверстали наши планы и ждем ответа доноров. МККК запрашивает 2,8 млрд швейцарских франков ($3 млрд.— «Ъ») для финансирования своей работы в следующем году. Надеемся, что, несмотря на экономический кризис в мире, доноры ответят на наш призыв.
