«У меня фамилия Путин. Но мы не потеряли ни одного западного клиента»

IT-компания kt.team позиционировала себя на международном рынке как российская. После начала СВО ее владелец Андрей Путин переехал в Стамбул, отделил бизнес в РФ и сконцентрировался на зарубежных рынках. В интервью Дарье Бурлаковой он объясняет, почему ему важно продолжать деятельность в России и каким он видит будущее IT-отрасли.

Это одно из интервью спецпроекта «Своё дело в СВО-времена»

Онлайн-интервью журналиста Дарьи Бурлаковой с генеральным директором kt.team Андреем Путиным

Расшифровка интервью

О жизни и бизнесе до и после 24 февраля

— Первый вопрос такой к вам: где вы находитесь сейчас и почему?

— Я сейчас нахожусь в Дубае, здесь у меня рабочая поездка, прилетел сюда из Стамбула, где живу. В Стамбуле оказался после начала специальной военной операции.

Когда это все случилось, я, кстати, тоже прилетел в Дубай, ровно 24-го числа утром я стал читать новости, шокирующие мое внутреннее… Стало понятно, что нужно будет как-то перестраивать взаимоотношения с Россией. Потому что уже 24-го числа утром было понятно, что будут санкции, будет все плохо с точки зрения взаимодействия с внешним миром, потому что на тот момент мы строили компанию с российскими корнями, у нас офис принципиально в Центральной России, в городе Тольятти…

— Чтобы зрителям было понятно, что мы обсуждаем, обсуждать мы будем последние восемь месяцев (интервью с Андреем состоялось в конце ноября 2022 года.— «Ъ»), тем не менее, чтобы они понимали, о чем речь, расскажите, чем вы занимаетесь, чем занимается ваша компания, какова ее бизнес-модель.

— Мы сервисная компания, агентство, которое разрабатывает программное обеспечение для среднего и крупного бизнеса с фокусом на его отчуждаемость, передаваемость, потому что в нашем УТП (уникальное торговое предложение.— «Ъ») мы видим, что большое количество информационных комплексов создаются зависимыми от IT-специалистов, и в конечном итоге компании или бизнесы так или иначе попадают в зависимость от технических решений, от конкретных специалистов и так далее. Вот, собственно, наша бизнес-модель — строить (передаваемые.— «Ъ») IT-комплексы, вот из этого состоит наш бизнес, основан в 2013 году.

Задолго до этих событий мы договорились, что с российским государством и государственными компаниями не работаем. По ряду причин, в том числе потому, что у нас была тогда уже английская компания и мы понимали, что это всегда риск санкций.

Иногда нас просят провести какое-то обучение, если мы соглашаемся провести, уделить два часа на какой-то модуль, то это всегда бесплатно, и мы внимательно смотрим, кому мы это преподаем. Поэтому такая история, что у нас нет с этим проблем.

— Собственно, про 24 февраля — вы уже начали об этом говорить. Вы можете вспомнить этот день? Как у вас он выстраивался? Наверняка у вас были запланированы встречи, созвоны, общение с коллегами, клиентами. Как он поменялся в связи с этим, что вы вообще в этот день делали, обсуждали как-то с командой эту ситуацию, проводили внеочередные совещания и так далее?

— 24-го числа утром я приземлился в Дубае, вылетал из Москвы из Шереметьево — еще в**** (СВО.— «Ъ») не было, а прилетел — уже в**** была. И, конечно, эта новость для меня была шокирующей. Я часа три-четыре внимательно следил за новостями, смотрел.

Конечно, на нас это оказало сильное эмоциональное влияние. Стало понятно, что жизнь наша меняется как-то очень сильно и стремительно, и было непонятно, что сейчас делать, какого размера будут санкции. Было абсолютно очевидно, что они будут. Но было непонятно, как это будет, это будет Северная Корея или не Северная Корея? Сколько у нас времени. Вот эти все вопросы остались открытыми, поэтому это добавляло еще дополнительного контраста. Я был в окружении других предпринимателей, и нас всех это беспокоило. Не знаю ни одного человека, который бы отнесся к этому как-то равнодушно.

— А в Дубай вы приехали для чего? Это была рабочая поездка по вашему бизнесу?

— Это была учебная поездка. 24-го числа у меня было обучение, мастер-майнд на неделю.

— С командой вы как-то связывались в этот день? Какие новости долетали от коллег, их настроения?

— Ну, я уже не помню, наверняка мы связывались с командой. Вообще у нас приняты созвоны с партнерами, когда мы вместе всей компанией выкладываем запись, кто хочет — послушает попозже, обсуждаем какие-то насущные вопросы, которые можно задавать анонимно, мы на них отвечаем, как наши сотрудники их могут задать, так и не наши, какие-то соискатели, еще кто-нибудь. Мы общались на эту тему точно, когда я прилетел в Москву, мы собрались и обсудили условия, мы обсудили, что будет дальше, ядерная война, не ядерная война, куда это все двигается и так далее. И в целом стабилизировать эмоциональный фон команды удалось достаточно быстро в тот момент.

— Что вы делали: сами как-то своими силами справлялись, привлекали психологов?

— На тот момент не привлекали психологов. Потому что было много неизвестных, было непонятно, куда пойдет конфликт, сколько у нас времени есть. Мы допускали, что какое-то время у нас есть, поэтому мы команду успокаивали каким-то планом и некоторыми аспектами нашей коммерческой деятельности, которые связаны не только с российскими рынками, но и с западными, поэтому мы в данном случае, мне кажется, звучали по-честному убедительными. Хотя понятно, что ситуация была эмоциональная для всех.

Потом у нас проводился какой-то тренинг вроде тимбилдинга с человеком, который работает с ресурсными состояниями. Мой партнер работает постоянно с психологом, я на тот момент работал с психологом. Ну вот тогда лично я перешел в мобилизационный режим и отменил любые свои личные какие-то моменты, какие-нибудь поездки и так далее, чтобы сконцентрироваться на перестройке бизнеса скорейшей в новых условиях, в новых реалиях.

— Вот по поводу перестройки давайте тогда подробнее поговорим. Во-первых, как протекал этот процесс, сколько времени вам понадобилось на оценку ситуации и понимание, как трансформировать свое дело. И что именно изменилось после 24 февраля в связи с этими событиями?

— Первоначально, до 24 февраля, мы строили свой бизнес с фокусом на то, что это российская компания, которая может показывать русских со стороны, не водка—балалайка, а русских интеллектуальных, производящих качественный международный продукт и качественно взаимодействующих на других рынках. Поэтому у нас компания российская. У нас есть представительство в Англии.

Мы считали, что так оно и будет, что центр и штаб-квартира будет в России, а все остальное будет некоторыми филиалами, которые работают по процессам, строящимся в России.

После 24-го числа мы стали искать новые решения. Мы нашли их не сразу, но где-то к лету мы сформировали следующую картину: у нас бизнес будет состоять из независимых подразделений, и Россия будет полностью независимым бизнесом, который будет полностью независимым как в руководстве, так и в любой хозяйственной деятельности, чтобы как можно больше обезопасить английскую компанию от любых последствий взаимодействия с Россией. Что мы, собственно, и сделали.

Это отдельные юрлица, с отдельным руководством, не пересекающиеся ни финансово, ни по людям, ни по клиентам. Я генеральный директор российского юрлица, но не генеральный директор английской компании. Я генеральный директор российского юрлица и собственник и приезжаю регулярно в Россию и после мобилизации. В самую активную фазу мобилизации я тоже приезжал в Россию, чтобы поддержать команду.

О последствиях мобилизации и отъезде сотрудников

— По поводу собственно мобилизации. 21 сентября — как оно повлияло на вашу команду?

— Мне кажется, что у нас более 70% мужчин, все призывного возраста, разных категорий. И на команду это повлияло очень негативно.

Мы занимаемся разработкой программного обеспечения. Это индивидуальная работа, которая требует некоей концентрации, некоего погружения и так далее. Я думаю, что на те пару недель они были гораздо менее эффективны и продуктивны, чем в другие. И это первое. Второе: это повлияло не только на мужчин, это повлияло и на женщин, потому что у них есть мужья. И мужья тоже попадали под этот закон. И мы думали, чем это грозит, как это будет развиваться. Мы организовывали разные чаты, мы консультировались и в «Атлантах» (закрытый бизнес-клуб для топ-менеджеров и предпринимателей.— «Ъ»), и вообще. То есть мы в различных сообществах пытались узнать, что конкретно делать.

Из фактов следовало, что мы не можем полагаться ни на что: нет никаких механизмов, которые позволят как-то защищать наших сотрудников.

Тогда еще не был выработан механизм получения отсрочек сотрудникам IT, точнее, брони по IT, и тут мы некоторое время переживали. Собственно, и сейчас переживаем, и, конечно, большая часть команды уехала из России. Кто-то поддался панике и провел 50 часов в очереди, а кто-то не поддался панике и уехал чуть позже. Так или иначе команда продолжает уезжать. И в Стамбул, где наш офис новый, и в Казахстан, и в Грузию — наши сотрудники примерно туда разъехались.

Те, кто не уехал, мы занимались ими: составили реестры, смотрели, у кого какой диплом, смотрели, кто попадает — не попадает, проверяли все нюансы. По всем, кому могли, подали и получили брони, ну вот как-то так.

У этого есть и позитивные стороны, и негативные, но в целом мы перестроили бизнес-процессы и стали строить бизнес-процессы исходя из полностью распределенной команды, надеясь, что когда-нибудь все-таки мы, может быть, и сможем собрать команды в новых местах, которые будут работать как-то по-другому.

У нас изначально был фокус бухгалтерии на электронно-цифровую подпись, поэтому у меня была электронно-цифровая подпись. И поэтому не было тоже проблемы, как-то так. С точки зрения подписания каких-то процедурных юридических вопросов у нас не было проблем. Ну и я летаю раз в месяц обязательно в Россию. Сейчас все меньше по делам, все больше в образовательных целях.

— Вы сами обучаетесь в России или вы обучаете кого-то?

— Я встречаюсь с сообществом предпринимателей, теми, кто остался, и сам выступаю на конференциях. В нашем офисе на сегодняшний момент мы проводим некоторые мероприятия для школьников, для каких-то студентов, просто постоянно какие-то дети приходят — если честно, я не очень контролирую, что это за дети. В общем, постоянно кто-то приходит в офис, потому что мы транслируем то, какой должна быть культура (имеется в виду культура взаимодействия в команде.— «Ъ»), воспитываем, пытаемся сеять доброе, вечное, светлое.

В IT в целом много карго-культа и практик, которые используются без понимания причины и следствия, что в общем-то естественно для молодой отрасли.

О выходе на зарубежные рынки и о негативном влиянии военных действий на IT-сферу

— Давайте теперь поговорим непосредственно о цифрах, бизнес-параметрах. Как ситуация с началом военных действий России на территории Украины повлияла на ваши доходы, договоренности с клиентами?

— Начало специальной военной операции, конечно, поставило некоторых клиентов… то есть выяснилось, что у каких-то клиентов огромные кредиты в евро или еще в чем-то. Были проблемы с платежами, которые приходилось как-то решать, но это было некритично. По году мне кажется, что мы выполним цели по росту.

Мы думали, что у нас будет отток западных клиентов, потому что все-таки у меня фамилия Путин и это тоже некоторым образом накладывает отпечаток. Но мы не потеряли ни одного западного клиента и очень благодарны всем. Мы объясняли нашу позицию, объясняли общее понимание ситуации, переговаривались, договаривались. В общем, не испытываем сейчас проблем в этом.

— Еще такой вопрос. В связи с уходом иностранных поставщиков ПО и «железа» у некоторых компаний, предприятий, бизнесов возникали сложности. На вас это как-то отразилось или нет?

— Ну, мы понимали, что российская часть бизнеса работать не может, поэтому мы перестроили бизнес на английское направление. С английской компанией, с английскими реквизитами у нас проблем не возникает, поэтому подписки на западное программное обеспечение для английского, для турецкого бизнеса работают исправно и успешно. Российский бизнес каким-то образом справлялся, у нас было некоторое количество готовых российских решений, которыми мы пользуемся. Например, используем сейчас «Битрикс», используем Telegram сейчас в качестве чата. То есть искали субституты.

С другой стороны, это самым критическим образом, на мой взгляд, отразилось на состоянии вообще отрасли. Потому что российская специфика IT-бизнеса и рынка программного обеспечения — в том, что мы очень любим разрабатывать и переизобретать велосипеды в целом.

Мы очень любим не смотреть на западный опыт и переизобретать какие-то решения, которые давным-давно используются. Поэтому в целом российский рынок стал еще более погружен в эту историю.

Это подтолкнуло IT-отрасль российскую к еще большему закукливанию. И это, мне кажется, катастрофа стратегическая, потому что вот именно закукленность российского IT-сектора сегодня и будет оказывать негативное влияние стратегическое. Потому что если мы посмотрим на рынки, на ту же Украину или Беларусь, там разработчики, IT-компании изначально исходят из парадигмы, что внутреннего рынка нет, поэтому они конкурентоспособны в мире. А российские разработчики конкурентоспособны в мире только на уровне, что называется, «кодер» (программист, специализирующийся на кодировании.— «Ъ»), а не софтовый инженер.

Понятно, что у нас есть огромное количество приятных исключений вроде «Яндекса», вроде Miro, и в целом в России невероятное количество талантливых команд, крутых инженеров. Но вот эта закукленность и фокус на внутренние локальные решения может толкнуть — я надеюсь, не толкнет, но может толкнуть — большое количество специалистов не в том направлении.

— Что касается горизонта планирования. У вас как-то планирование изменилось? На какой период вы теперь рассматриваете — на шаг, два, до какого года, может быть, у вас концепция развития бизнеса поменялась?

— У нас горизонты планирования никак не изменились, просто поменялось понимание того, какое место Россия теперь занимает в нашем процессе. Что в России независимая компания. Мы можем с уверенностью понимать, чем будем заниматься до 2023 года, до конца 2023 года. Дальше никогда не планировали особенно. Общий наш вектор: мы бы хотели создать лучшую IT-сервисную компанию в мире. Получится или нет? Мы думаем, что должно получиться, во всяком случае, фундаментально мы к пониманию инженерии, к практикам, я надеюсь, идем в верном направлении.

— По поводу стран, где на данный момент есть филиалы, представительства вашего проекта, можете их назвать? Какие из них появились уже после 24 февраля?

— До 24 февраля это была Англия, она и осталась, и появилась Турция. Потому что мы поняли, что одна из гипотез развития бизнеса была: нам нужно развивать Ближний Восток, Африку и Турцию. Поэтому мы подумали, что можем зарегистрировать компанию в Турции в свободной экономической зоне Стамбула, там и зарегистрировались.

— Когда мы предварительно общались до интервью, вы говорили, что вообще планируете смещать фокус на страны Ближнего Востока, смотреть там рынки сбыта. Помимо Турции вы сейчас выявляете какие-то еще страны, где хотели бы развивать свой бизнес?

— Мы сначала думали и встречались с большим количеством разных бизнесов из Саудовской Аравии, из Катара, из Турции и в конечном итоге решили сконцентрироваться только на этом большом рынке, на одном конкретном, на том, на котором сейчас фундаментально у нас больше конкурентных преимуществ.

Пока это Турция. Хотим отработать какие-то гипотезы Турции, потом перейти в какие-то гипотезы по Саудовской Аравии. Моя задача — до конца года построить здесь, в Турции имею в виду, отдел продаж, который сможет этим заниматься, и переместиться в США для построения продаж там.

— А вообще как вы оцениваете конкурентную среду в Турции? В чем ваши конкурентные преимущества, собственно, заключаются?

— Западный мир вообще немножко по-другому пошел. И Турция, и арабские страны многие пошли по западному пути. Для тех разработчиков, которые занимаются только разработкой и у которых продукт — это программный код, это проблема.

Мы занимаемся не столько кодом, хотя код мы тоже пишем, но мы занимаемся комплексом различных решений. No-code и low-code для нас всегда были в фокусе, мы активно популяризировали на российском рынке no-code продукты и объясняли разработчикам, почему в первую очередь им нужно использовать наиболее полно no-code решения. Поэтому мы тут конкретно для нас не видим проблем по конкуренции, и при этом конкурентность самого рынка и требования уровня рынка — кажется, что уровень IT-решений в Турции чуть беднее, чем в России. Так кажется пока.

— Такой вопрос: насколько легко это удается в Турции? Насколько легко, например, находятся клиенты? Сталкивались ли вы с таким понятием, как «культура отмены»?

— На сегодняшний момент мы не сталкивались ни с кем, у нас, кстати, есть клиенты и с Украины. Со всеми договариваемся, всем объясняем. Конечно, приходится больше времени и усилий тратить на объяснение, почему с нами сотрудничать безопасно, почему мы не пересекаемся с Россией, как именно мы взаимодействуем, кто именно будет работать, кто будет отвечать.

А с чем мы столкнулись — с обнулением социального капитала. Обнуление социального капитала в Турции, в арабском мире означает, что мы не можем ожидать, что к нам кто-то сам придет. Обычно к нам приходят, мы не обеспечиваем никакой активной лидогенерации себе, обычно говорят: мы хотим с вами работать. А в Турции такого не происходит, поэтому приходится объяснять, сложнее чуть стало, да. Но с «культурой отмены» не сталкивался. Лично я не сталкивался.

— Это для вас реализация просто в ускоренном формате давнего плана становиться международной компанией или эта идея пришла уже после 24 февраля и является реакцией на эти события?

— Это реализация давнего плана. Но мы, конечно, видели это по-другому.

Мы видели это таким образом, что мы глобальная российская компания. Сейчас мы так себя не видим. Сейчас перепозиционируем бизнес — что мы не российская компания. Но с точки зрения того, что остается в России и почему это остается в России,— мы верим в то, что свет побеждает тьму, и мы верим в то, что мы не имеем права на сегодняшний момент оставить молодежь без какого-то обучения.

Потому что человек начинает ценить собственную личную жизнь только тогда, когда он знает, что он чего-то стоит. Русские — это невероятно креативные, невероятно трудоспособные люди. Любая европейская компания, в которой есть русские люди, например,— это компания, которая просто чисто физически быстрее отвечает, потому что созвониться с европейцами — это тоже квест определенный.

Я надеюсь, что Россия в Сомали не превратится, я попытаюсь образовательными программами сделать так, чтобы сохранить потенциал России, потому что только благосостояние нации и ее понимание самости может обеспечить процветание стране, как мне кажется.

Поэтому мы пытаемся что-то делать все равно в России, и даже в какой-то мере публично, чтобы все знали, что мы все-таки не оставляем свои образовательные программы здесь, будем делать все, потому что в IT очень много чему нужно учить сейчас.

О перспективах развития бизнеса в России

— А для себя вы рассматриваете вообще вариант вернуться в Россию и активнее развивать бизнес здесь? При каких условиях это возможно? Или на данный момент, уже с фокусом на международное развитие, вы понимаете, что эффективнее вам лично будет находиться не в России, чтобы развивать компанию?

— Я полагаю, что мой личный фокус сейчас — в текущих западных рынках, поэтому я не вижу скорого возвращения в Россию. Но, конечно, сейчас невозможно загадывать, что именно произойдет и в каком состоянии Россия будет весной или следующим летом, через год. Но глобально я думаю так, что большое количество людей готовы вернуться до тех пор, пока не обустроятся в каком-то новом месте. Я, например, обустроился, и у меня ничего не осталось в России по большому счету из активов, кроме моей мамы. Если этот конфликт затянется на годы, то, вполне возможно, будет некуда возвращаться.

— Для тех предпринимателей, молодых предпринимателей, которые по каким-то причинам не хотят или не могут уехать из России и планируют развивать свое дело, находясь здесь, что бы вы им посоветовали как человек, который давно в этой сфере — больше 20 лет, я знаю, вы этим занимаетесь? К чему нужно быть готовыми, занимаясь именно IT-бизнесом в России и развивая его?

— На сегодняшний момент перегретость IT-рынка такова, что в принципе можно делать все, что угодно, и что-то будет — будет результат какой-то. Другое дело, как будет измеряться выручка: у кого-то она измеряется 20 миллионами в год, тоже такое бывает, или 40 миллионами в год. Это первая история. Вторая история — если есть пожелание изучать глубоко фундаментально связи бизнеса и IТ, мне кажется, что это работы просто непочатый край, тут есть что делать. Конечно, не все продукты переделаны. Мне кажется, что любое начинание, любой бизнес, в том числе IT,— это прекрасная история. В любое время.

Сейчас экономика дизайна, дизайна в широком смысле, то есть важно что-то придумать, придумать концепцию, понимание. Желательно не переизобретать велосипед, потому что большое количество стартапов ровно этим и отличаются, что изобретают что-то, что будет не нужно или давным-давно каким-то образом решается.

Для меня лично в первые четыре года бизнес было: Господи, зачем я этим занимаюсь? Но потом… я уже так давно, что для меня все эти риски нормальны. Я не просыпаюсь теперь в четыре часа утра с мыслями, а что будет завтра и так далее. Знаю, что кому-то это не подходит.

Во всяком случае, для меня бизнес — это очень большая часть моей жизни, я очень много времени провожу в компании, в исследованиях, обучении касательно своей работы, во взаимодействии касательно моей работы, и вся жизнь построена касательно моей работы. Поэтому я редко вижу своих детей, мало провожу времени с семьей, знаю, что кому-то такой формат невозможен. Знаю также, что большое количество сегодня вариантов вести бизнес как-то иначе, у кого-то получается сохранить work-life balance. Но вот у меня не таким образом, поэтому я не могу ничего посоветовать. Если вы чувствуете возможность сделать что-то по-другому и донести большую ценность так, то попробуйте.

Бизнес-кредо Андрея Путина:
Строить лучшую сервисную IT-компанию в мире

Другие истории предпринимателей из сферы IT и технологий можно прочитать здесь.

Команда спецпроекта
Продюсер, выпускающий редактор: Дарья Бурлакова
Дизайн, иллюстрации: Мария Леонова
Автор идеи: Кирилл Урбан
Верстка и программирование: Алексей Шабров, Антон Жуков, Дмитрий Маскалев
Менеджер проекта: Юлия Гадас
Видеомонтаж: Дарья Бадьянова, Нигина Бобоева
Фото: Александр Миридонов, Дмитрий Духанин, Александр Казаков, Игорь Иванко, Анатолий Жданов, Ирина Бужор
Также принимали участие: Светлана Демшевская, Бела Соломко, Ольга Шейкина, Анна Выборнова, Мария Калинина, Василий Кузнецов, Дмитрий Кучев