От заката до расстрела

борьба за власть

В минувшие выходные в Андижане похоронили жертв мятежа акромистов и его расстрела. Количество жертв до сих пор неизвестно, потому что никто даже не пытался их сосчитать. Журналистов в Андижан не пускали, и лишь специальному корреспонденту Ъ МИХАИЛУ Ъ-ЗЫГАРЮ удалось побывать в мертвом городе.

Город

Иностранных журналистов в Андижане нет. По крайней мере, об этом сообщают все официальные узбекские органы власти. Уже на следующий день после расстрела на главной площади в Андижане, тех журналистов, кто был в городе во время митинга в пятницу, эвакуировали.

— В 7 утра в субботу мы были на площади,— рассказывает мне немецкий журналист Маркус,— нас арестовали, три часа продержали в участке и сказали, что если мы не уедем в течение получаса, то на нас будут нападать. Сейчас мы в Фергане. Мы подождем и попробуем вернуться, хотя это, конечно, вряд ли. Сейчас они уже никого внутрь не впускают.

— Сейчас мы будем проезжать через перевал, но на блокпосту ты говори, что турист из Коканда,— инструктировал меня таксист.— Это древний город, они обязаны пропускать. Говори, что на экскурсию. А там уже, около Андижана, я как-нибудь проберусь сельскими тропами.

Дорога в Андижан просто сказочная. Сначала белые вершины гор, потом залитые солнцем хлопковые поля и сочная зелень деревьев, почти на каждом телеграфном столбе аисты.

В Андижане мало людей. Половина города перекрыта — улицы, ведущие в старый город, перегорожены грузовиками. Повсюду люди с автоматами: и в камуфляже, и в штатском. Они держат стволы так, как будто целятся по ногам, а когда подходишь к ним ближе чем на 50 метров, вскидывают оружие и смотрят на тебя через мушку.

— Вот вчера один таксист взял подвезти беременную женщину,— жалуется мне шофер,— повез ее как можно быстрее через старый город. Военные обоих расстреляли, и ее, и его.

Такси доезжает только до вокзала, а дальше стоят автоматчики. Идем пешком. Где-то в километре от главной площади я вновь замечаю такси.

Проезжаем недолго. Впереди появляются человек шесть, которые на белом полотнище несут тело.

— Прости брат,— извиняется таксист,— высажу тебя. Я тут сейчас трупы вожу. Так что мне надо его погрузить.

Такси в Андижане очень маленькие — это автомобили TICO, производимые на здешнем заводе "Уз-Дэу", по размерам — не больше "Оки". Тело полностью на заднее сиденье не помещается, и шофер открывает дверь кузова. Труп затаскивают через него. Но ноги, завернутые в белую материю, все равно остаются торчать.

— Вы из Москвы? Идите туда, посмотрите. Ваша программа "Время" говорит, что убитых всего 9 человек. Да их же там были тысячи! — говорят мне идущие навстречу прохожие.

На площади сначала я вижу обгорелый кинотеатр. Его подожгли в пятницу, он горел целый день, и только ночной ливень его погасил. От кинотеатра начинается газон, он тянется вдоль здания областного хокимията (администрации), напротив — памятник средневековому правителю Узбекистана Бабуру. Там и разложены трупы. Сейчас их не больше 50. В основном молодые парни. В ряд и до плеч накрыты тряпками. У многих лица в крови. Один из них лежит как будто пытаясь закрыться рукой от выстрела. Еще у одного почему-то связаны руки.

— Это только те, кого не опознали, а так почти что всех уже забрали. А вообще, вы знаете, утром сюда приезжали грузовики, пять или шесть, они забрали тела всех женщин и детей. Их были сотни. Их отвезли вон туда в город, там, где холмы. И там сбросили в одну общую яму. Прямо как мусор! — кричат в толпе.

В это время около памятника Бабуру метрах в 20 от трупов продолжается митинг. Выступает русскоязычный пенсионер.

— После того что здесь шло, после того как пролито столько крови, Каримов больше не имеет морального права оставаться президентом!

Я отхожу от трупов. Они, хотя и лежат в тени, из-за жары уже начинают издавать ощутимый запах. К тому же вокруг них продолжают толпиться люди, пытающиеся кого-то опознать.

Один из митингующих отправляется вслед за мной и начинает рассказывать историю произошедшего.

— Вот по телевидению говорят, что боевики прикрывались женщинами и детьми. Это неправда! Они вообще не брали в заложники женщин и детей. Это же были их собственные семьи, этих осужденных, их сторонников. Мы были вчера на площади. Тут женщины сели в круг, а мужчины вокруг них, прикрывая их собой. Но потом вечером приехали бэтээры и стали стрелять во всех без разбора: и в женщин, и в детей, и в стариков.

— Да нет, ты сам подумай. Здесь только на площади было тел около 700, еще несколько сотен на улице Чулпан. Ведь в пятницу вечером военные из мегафона пообещали, что дадут людям уйти с площади и не будут их трогать. И тогда часть толпы одной колонной отправилась на улицу Чулпан. С собой же они взяли и заложников. Но там их ждала засада, их всех положили.

— Несколько милиционеров, прокурор города, несколько сотрудников налоговой полиции и несколько человек из хокимията. Человек 20. Их всех расстреляли. Свои же, военные.

— Это в других странах заложников пытаются спасти, а у нас открывают шквальный огонь. Кстати, и на площади очень многие милиционеры погибли, потому что их по ошибке застрелили военные.

— Хотите, я вам покажу, где тут что происходило, там еще во многих местах трупы лежат. Могу провести экскурсию по городу,— предлагает один хорошо говорящий по-русски митингующий. Его зовут Ахмад, он студент, провел здесь всю пятницу.

Мы сворачиваем на проспект Навои. Машин здесь нет. Прохожие жмутся к стенам. Под ногами звенят гильзы.

--- Лучше давай пойдем с краю, по тротуару, а то они могут открыть огонь без предупреждения. Да, если нас остановят, скажи им, что я просто ваш гид, из гостиницы, — просит Ахмад.

Мы подходим к зданию Службы национальной безопасности. Сюда мятежники пытались прорваться — таранили железную ограду на пожарной машине. Но занять здание им не удалось. Сейчас оно окружено бэтээрами, и это место лучше обходить по противоположной стороне дороги.

— Хотите я вам тюрьму покажу, которую мятежники брали штурмом, чтобы освободить своих родственников, она отсюда недалеко.

Но до тюрьмы мы не доходим. Дальше по проспекту Навои находится здание УВД. Автоматчики показывают знаками, что проход к нему закрыт, и мы останавливаемся прямо около моста, на котором висит большой транспарант: "Гуманность — основной принцип узбекского народа".

Мы сворачиваем в махаллю — жилой квартал. Пытаясь пройти к тюрьме дворами. Но и здесь нас останавливают. Около тюремной ограды сооружена баррикада, из-за которой выглядывают несколько десятков автоматчиков.

В жилых кварталах на глаза то и дело попадаются маленькие машины TICO. У всех из задних дверей кузова торчат завернутые в саван ноги. Одна такая машина глохнет прямо перед нами, и мы помогаем ей тронуться. Сидящий рядом с шофером мужчина начинает причитать.

— Трое погибших в одной семье,— переводит Ахмад,— трое сыновей. Прямо как в "Спасти рядового Райана". Сегодня вообще будет много похорон. Как видишь, сегодня Андижан — мертвый город. Ни машин, ни прохожих. Все сидят по домам. Кто-то боится, кто-то готовится к похоронам.

Вскоре похороны начинаются даже на главной площади. Поскольку по мусульманской традиции покойника надо предать земле в течение суток, неопознанных решили похоронить прямо там. Могилы вырыли прямо на газоне перед хокимиятом. Мужчины совершают все положенные ритуалы. Женщины стоят поодаль и причитают.

Боевики

— Как кто?! Их было 23 бизнесмена, которых еще с февраля судили за создание подпольной организации "Акромийя". Все это время родственники приходили к зданию суда и требовали справедливости. Но на этой неделе процесс должен был закончиться. Всем было ясно, что их посадят и вряд ли они когда-нибудь выйдут из тюрьмы. Вот вечером в четверг они и поднялись,— объясняет мне Ахмад.

— Они думали, что весь город, все силовики пойдут за ними. Как это было в Киргизии. Там ведь милиция и армия не пошли против народа, не стали стрелять. Сначала сторонники этих акромистов взяли полицейский батальон, где хранилось оружие. Потом воинскую часть. Те дежурные, которые стояли на посту у входа, еще сопротивлялись. А остальные не стали. Потом вся толпа пошла к тюрьме. Там ведь они тоже были уверены, что охранники перейдут на их сторону, но знаешь как у нас устроено, все боятся. Если я против власти пойду, то всех моих родственников с работы повыгоняют. Поэтому их никто из силовиков поддерживать не стал. Они мне сами об этом вчера на площади говорили,— переходя на шепот, признается Ахмад,— в тюрьме они отпустили всех заключенных.

— Заключенным они предложили выбор — кто хочет, идите с нами, или делайте что хотите. Некоторые разбежались по домам, но большая часть присоединилась к мятежникам. Им раздали оружие, и они отправились к хокимияту.

— Наверное, да. Вообще неправду говорят, что "Акромийя" — это религиозная организация. Нет, с самого начала они хотели бороться против государственного строя, за свободу.

— Не знаю. Но уже вечером, когда повсюду началась стрельба, они хотели уйти в Киргизию, но им не дали.

— Ну почти. Хотя сегодня я на площади видел одного человека, который в пятницу ходил с оружием и выступал на митинге, призывал. Раз сейчас живой, значит, вовремя спрятался. А из-за него люди погибли.

Чтобы побольше узнать о зачинщиках восстания, я отправляюсь к Саиджахону Зейнабиддинову, известному и, наверное, единственному в Андижане правозащитнику. Во время суда над акромистами он был их адвокатом. Ему уже отключили все телефоны, он в эти дни старается не выходить из дома.

— Я понимаю, что местные силовики меня не очень сильно любят, поэтому, воспользовавшись этой ситуацией, они запросто могут меня шлепнуть,— объясняет он.

Зейнабиддинов рассказывает, что акромисты на самом деле в политику не лезли, а занимались только благотворительностью и бизнесом. Например, строительная фирма одного из них возводила дом для хокима (губернатора) области, и все преследования против них начались с того момента, как в Андижане сменился хоким. Новый глава области хотел прибрать к рукам их бизнес, поэтому против них и возбудили дело по статьям, которые предусматривают конфискацию имущества. Однако правозащитник добавляет, что все акромисты были очень религиозными, а своим учителем считали Акрома Юлдашева, уже шесть лет сидящего в тюрьме. Юлдашев тоже был известным андижанским предпринимателем, его обвинили в религиозном экстремизме после того, как он написал книгу "Путь к вере".

--- Обвинения были просто бредом, притянутым за уши. С самого начала суда, с февраля, их близкие, друзья собирались около суда. А в эту среду завершились прения, и судья объявил, что время и место оглашения приговора будет объявлено дополнительно. Но по моим данным, приговор акромистам прочитали прямо в тюрьме еще в четверг. Именно это и подвигло их на бунт.

— Утром в пятницу они мне звонили из здания хокимията. Просили, чтобы я организовал им пресс-конференцию. Но я уже ничего не мог сделать, у меня никакие телефоны не работали.

— Я не исключаю, что кто-то из них мог выжить. У меня нет никакой точной информации, но вполне возможно, что сейчас будет продолжаться партизанская война. Вы сами видели, сколько здесь убитых. И не только акромистов, их друзей. Это и простые люди, митинговавшие на площади против правительства, да и случайные прохожие тоже. Сейчас у многих есть причина мстить.

Я выхожу от Зейнабиддинова. По дороге в гостиницу таксист рассказывает мне, что у его соседки на площади погиб сын. Утром он, уходя из дома, сказал жене — вот возьмем хокимият, и нам каждому дадут по три тысячи долларов. "А утром привезли его труп. Сейчас мать плачет: 'Зачем нам нужны были эти доллары?'".

Посреди проспекта Навои, со всех сторон оцепленного, наблюдается необычное скопление людей в штатском. Это странно, потому что обычно автоматчики всех отгоняют на тротуар, требуя не ходить по проезжей части.

— Это руководители УВД,— шепчут мне прохожие, и я кидаюсь к ним с вопросом о количестве погибших.

— Вы из России? И почему нигде у вас по телевидению не говорят, что мы сами рады этим милиционерам? Мы просим их защитить нас от этих голодных. Милиционеры все правильно делают, защищают нас от этих варваров. Мы же сами все видели, как их три месяца готовили, подкармливали возле здания суда. Наверняка готовили к этому безобразию,— горячится она.

— Я из неправительственной организации, которая называется "Шанс". Напишите, что меня зовут Ольга. Нет, напишите лучше, что меня зовут Алия. Я вам правду говорю, можете хоть у кого спросить. А ну, подтверди,— машет она проходящим мимо парням.

— Вы ее не слушайте, она ничего не знает и всего боится. Наверняка все это время дома просидела, одними слухами питаясь,— пытается увести нас Ахмад.

— Милиция! Милиция! Спасите, меня сейчас эти голодные убивать будут! — кричит Ольга-Алия и бежит навстречу автоматчикам.

— А ты не боишься тут с журналистами ходить? Ведь, наверное, кто-нибудь может на тебя донести,— спрашиваю я у Ахмада.

— Да нет! Ты что! Ты же видишь, что вам люди очень рады. Зато если бы я с военными ходил, тогда бы меня ненавидели.

Вечером весь Андижан собирается возле телевизоров — смотреть пресс-конференцию президента Каримова. Глава государства терпеливо, в течение полутора часов, поглядывая в бумажку, озвучивает официальную версию происшедшего в Андижане. Сначала по-узбекски, а потом то же самое — по-русски — для журналистов.

В холле гостиницы "Интурист" собираются все постояльцы, сотрудники и даже жители соседних домов.

Президент начинает с предупреждения, что журналистам, аккредитованным в Узбекистане, не стоит называть акромистов "восставшими", потому что он сам считает их бандитами. Он говорит, что сам был очевидцем событий, потому что в восемь утра в пятницу прилетел в Андижан.

— Это неправда,— шепчут зрители,— не было его в городе. Может быть, один час в аэропорту посидел и уехал.

Президент рассказывает, что акромисты требовали освободить из тюрем всех их единомышленников и сторонников.

Президент рассказывает, что боевики прикрывались от огня женщинами и детьми. Зрители морщатся и молчат. В конце пресс-конференции Ислам Каримов начинает философствовать. Вспомнив о революции в Киргизии, сравнивает ситуацию в государстве с паровым котлом. Иногда надо выпускать пар, а если крышка затянута слишком туго, то котел может взорваться, напоминает президент.

— В чем смысл? О чем он говорит? Если в Киргизии была туго затянута, то у нас она вообще перетянута,— недоумевают зрители.— Или он думает, что, расстреляв мирных граждан, он выпустит пар?

Я открываю и вижу человека в черном, с автоматом, в бронежилете и в каске. Он предельно вежлив, интересуется, все ли у меня в порядке и нет ли жалоб. Вдруг у него звонит мобильный телефон. Чтобы вытащить его из кармана, он снимает автомат и кладет его на стол. Чтобы поднести трубку к уху, следом снимает и каску. Прием плохой, поэтому он отходит к окну. Следом заходит его напарник и видит странную картину. Я стою у стола, передо мной автомат, а сержант в черном стоит ко мне спиной.

— Вам лучше уехать из города. Отдохнули — и хватит, туристы! Понимаете, да? Там ведь еще много их бегает. Ну этих...

— Ну, придурков. Они вооружены. А еще, кроме них, там есть преступники, криминальный мир, который выпустили из тюрьмы. Они могут попытаться взять заложников. Например, нас или вас. Для сенсации. Поэтому вы понимаете, что мы больше не можем нести ответственность за вашу безопасность.

— Не надо спорить. Мы из Службы национальной безопасности. Нам приказано охранять не вашу безопасность, а безопасность государства.

МИХАИЛ Ъ-ЗЫГАРЬ, Андижан--Ташкент