карантин
Вчера узбекский МИД вручил властям Киргизии ноту протеста в связи с "выступлениями, направленными против правительства Узбекистана". "В приграничных с Узбекистаном районах Кыргызстана в последние дни имеют место серьезные беспорядки и выступления неорганизованных группировок религиозного характера",— говорится в ноте. Узбекская сторона отмечает, что власти Киргизии обстановку не контролируют, и предупреждает, что дальнейшее бездействие может привести к выходу ситуации из-под контроля. Корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА побывала на узбекско-киргизской границе в районе города Кара-Суу и никаких беспорядков там не заметила.
Древняя столица Киргизии город Ош замер в ожидании: никто толком не знает, что происходит в 30 км южнее, в соседнем Узбекистане. Люди, которые приходят оттуда, говорят мало или отделываются общими фразами: "Спокойно там, ничего страшного". Впрочем, до Оша люди с той стороны доходят нечасто. Дороги к Ошу патрулируются усиленными нарядами милиции. Проверяют всех, кто проезжает, но наши российские паспорта в Киргизии — как пропуск. Нам отдают честь и приветливо улыбаются. А еще спрашивают, не приведет ли президент Ислам Каримов войска в ту часть Ферганской долины, которая является киргизской. Ош — узбекский анклав на территории Киргизии, в этих районах, по разным данным, нашли приют от нескольких сотен до нескольких тысяч беженцев из Узбекистана.
Говорить, что они бежали сюда только от угрозы репрессий президента Каримова, было бы неправильно. О политике здесь говорят мало. Эти люди бежали, потому что в Киргизии жизнь стабильнее и узбеки, в силу особенностей менталитета, здесь устраиваются неплохо по сравнению с тем, как они жили у себя на родине. В Оше нет лагерей для беженцев; все, кто приехал сюда из Узбекистана, живут у своих родных. Беженцы, которым жить негде, идут в развернутый для них лагерь под Джалал-Абадом.
"Сначала стрелять, потом паспорта смотреть"
Мы приезжаем в город Кара-Суу, разделенный рекой на две части — узбекскую и киргизскую. В узбекской части жить тяжелее, чем в киргизской. Хотя в киргизской тоже разбитые дороги, бедно одетые люди. По обе стороны моста через быструю холодную речку стоят вооруженные люди: с одной стороны — узбекские пограничники, с другой — киргизские. Еще неделю назад их здесь не было. После событий в Андижане временная власть Бишкека распорядилась усилить границу с киргизской стороны Кара-Суу, чтобы вооруженные мятежники не прорвались через мост. Об этом мне рассказывают киргизские пограничники, усиленные спецназом.
— Нам главное — не пропустить людей с оружием,— говорит спецназовец Данияр.— Других запретов у нас нет.
Он говорит, что с узбекской стороны люди с оружием и не приходили, опровергая тем самым заявление президента Каримова о том, что киргизские пограничники изъяли у беженцев и вернули Узбекистану 73 единицы оружия.
— А нас пропустите? — спрашиваю я.— На ту сторону?— Идите,— улыбается он.— Только узбеки не пустят.
Десять метров моста — и я на узбекской стороне. Пограничники просят паспорт и, просмотрев, возвращают со словами: "Пропустить не можем". Почему, не говорят. Просто приказ у них такой. Я говорю, что местные жители-то проходят.
— Но вы же не местные,— отвечают они.— У вас паспорта российские.Возвращаемся обратно. Данияр щелкает семечки, мельком оглядывая проходящих людей, его напарник проверяет паспорта. Молодая женщина в хиджабе, с завернутым в одеяло младенцем, закрывает рукой лицо от нашего фотоаппарата.
— Она считает большим грехом фотографирование,— говорит Данияр.— Видите, как она одета? Она узбечка, живет в радикальной семье, там это делать нельзя.
— А вы знаете, что произошло в Кара-Суу? Там вроде бы расправились с оппозицией.
— Арестовали Бахтияра Рахимова, его 14-летнего сына и его друзей, они все были оппозиционеры, вот Каримов с ними и расправился,— объясняет Данияр.— За что арестовали? Ваххабит он был.
— И вы в это верите? — удивляюсь я.— Что арестовали за ваххабизм?— Да я понимаю, что ваххабитом можно любого назвать,— смущается Данияр.— Вот узбечка пошла — наверное, ваххабитка. А может, и нет — кто знает? Но что с ваххабитами бороться нужно — это правильно. Они ни к чему хорошему не приведут.
За постом толпятся мужчины. То ли чего-то ждут, то ли просто пришли поглазеть на место, которое показали практически все телеканалы мира.
— Непонятно, что там происходит,— говорит мне один из них, Эльмурад.— Каримов журналистов не пускает, значит, что-то готовит плохое. А вы очень хотите попасть? Я сейчас сведу вас с человеком, он проведет в обход пограничников.
Эльмурад приводит своего друга Ислама. Тот говорит, что в километре отсюда он наладил переправу — по проволоке через реку можно перебраться на ту сторону. К проволоке цепляется большая корзина, а в корзину садится человек.
— Правда, еще никто не переправлялся,— говорит Ислам.— Боятся. Узбеки сказали, что стрелять будут, если кто-то пойдет в обход. Сначала стрелять, а потом паспорта смотреть. Ну так что, поедете в корзине?
— Вы попробуйте пройти через Достух,— говорит мужчина, неожиданно появляющийся рядом с нами.— Это официальный пограничный пост, он оборудован всем необходимым, там вам даже штампы в паспорта поставят о переходе границы. А здесь вас не пускают не потому что не хотят, а потому что не официальный пост, тут же мост все это время разрушен был, никто по нему не ходил. Только недавно восстановили. Да нет, не власти, а тот самый Рахимов, которого арестовали.
Ислам, предлагавший нам пересечь границу, исчез. Эльмурад, взяв меня за локоть, отвел в сторону и тихо сказал:
— Тут кругом уши Каримова. Говорить надо тихо, а о переходе границы и подавно. Вот из тех, кто сейчас стояли рядом с тобой, человек десять точно оттуда.
Я спрашиваю у Эльмурада, правда ли, что предпринимателя Рахимова арестовали за ваххабизм.
— Ерунда,— отвечает он.— Ну сама подумай, сколько лет человек жил, а именно сейчас его арестовали. Повод нужен был, вот и все. Ясно, что за андижанский бунт его арестовали. Я даже не думаю, что он там был, просто после этого бунта всю оппозицию решили замести. А Рахимова уважали здесь. Это он мост восстановил: собрал деньги, начал работы. Это вызов был такой Каримову, тот запретил вывозить из Узбекистана и ввозить туда продукцию, хотел, чтобы только внутренняя торговля шла. А людям выгоднее здесь покупать, чем у себя. Рахимов мост сделал и сказал: торгуйте сколько хотите. Сколько тут людей повалило!
"Дети Каримова"
— Рахимова арестовали на рассвете, а через час узбекские власти выставили пограничников на мосту,— рассказывает мне мой узбекский коллега Бабур Умаров.— Для чего, никто не понимает. Иностранных журналистов в Узбекистан не впускают, а нас не выпускают в ту сторону. Наверное, боятся, что мы утечку информации дадим. Я вон на том посту стоял-стоял, а потом в обход пошел.
— Правда, что на той стороне много военных и оружия, и поэтому нас туда не пускают? — спрашиваю Бабура.
— Вооруженных людей очень много, такие Шварценеггеры и Сталлоне ходят,— усмехается Бабур.— Крупнокалиберные пулеметы, автоматы. Может, затевают что-то?
— В советское время мост в селении Кара-Суу не разделял ни людей, ни государства, поэтому у нас тут все переженились, породнились,— рассказывает мне Роза.
Она только что перешла мост, на той стороне живет ее дочь, и теперь возвращается домой, в киргизскую часть Кара-Суу. Роза радуется тому, что мост наконец открыли, что дочь сможет приходить к ней в гости и ездить на рынок, потому что этот рынок кормит весь приграничный Узбекистан.
— А какая сейчас обстановка на той стороне? — спрашиваю Розу.— А что такое? — настораживается Роза.— Нормальная обстановка. Спокойно все.
— А людей с оружием много? — подбегает к нам группа с телекамерой.
— Много,— отвечает Роза, разворачиваясь и уходя.— С автоматами и в касках. Но они ничего плохого не делают.
Здесь никто не хочет говорить ни о режиме Каримова, ни о событиях в Андижане, ни о последнем аресте оппозиционеров. Вообще-то ничего странного в этом нет: эти люди не станут жертвовать своей безопасностью ради журналистской борьбы за правду.
— Вы приехали и уехали, а нас закопают,— говорит молодая женщина в темном платке иностранной съемочной группе, отталкивая микрофон.
Потом мост переходит седой мужчина. Он говорит, что на той стороне моста работает "отряд янычар" — то ли правительственный спецназ, то ли президентская гвардия.
— Люди называют их "дети Каримова",— говорит мужчина.— Это детдомовские, он их воспитывал с 1996 года, а теперь сделал из них гвардию.
— А чего люди боятся? — спрашивают журналисты.— Боятся, что мост разбирать начнут,— отвечает он.— Этот мост — единственный шанс спастись, если начнутся репрессии.
"Захоронят трупы и откроют границы"
Я отправляюсь в Достух, туда, где по закону положено переходить границу. Командир пограничного пункта, коренастый киргиз, говорит, что дело я затеяла безнадежное.
— Не пройдете, не надейтесь,— отговаривает он.— А если я не скажу, что журналист? — спрашиваю капитана.
— Попробуйте, может, что и выйдет. Только крикните там нашим, что вас пустили и у вас все нормально.
Я прохожу длинным пограничным коридором и наталкиваюсь на опущенный шлагбаум, за которым стоят военные. Они смотрят мой заграничный паспорт, внимательно изучают визы, особенно грузинские.
— Что, в Грузии часто бываете? — спрашивает один пограничник.— Граница закрыта,— говорит другой.
Я спрашиваю, почему я не могу пройти через пограничный пункт, если он официально работающий.
— Потому что у вас российский паспорт,— отвечает пограничник.— Гражданам России и иностранным гражданам проход запрещен.
— Ну что я вам говорил? — обрадовано говорит киргизский капитан.— Ваш российский паспорт все равно что желтая карточка.
— Для чего такая секретность? — спрашиваю я.— Они к чему-то готовятся?— Да ничего не будет,— говорит капитан.— Захоронят все трупы и откроют границы.
— Разве могилы нельзя сосчитать? Выяснить, сколько погибших?— Так если в одной братской могиле похоронят сотню, а напишут, что троих, как вы посчитаете? Да и в могилах ли похоронят?