Вопреки распространенному мнению, китайские компании и предприниматели по крайней мере в последнее десятилетие освоили офшорные схемы движения капитала — сейчас, предположительно, около 20% капитала, привлекаемого компаниями КНР в облигациях, проходит через классические офшоры, главным образом через Каймановы острова, тогда как роль Гонконга снижается. Исследования американских экономистов по этому вопросу показывают, что процесс будет развиваться и далее, в него уже вовлечены госкомпании КНР, и это в определенной степени поддерживает существование офшоров.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Новые оценки группы исследователей из бизнес-школ США — Кристофера Клейтона в Йеле, Антонио Копполы и Маттео Маджори в Стэнфорде, Аманды дос Сантос и Джесси Шрегер в Колумбии,— опубликованные в феврале 2023 года в серии препринтов NBER, впервые позволили подробно оценить роль классических офшоров в финансировании экономики Китая. Группа Маджори и его коллег предложила в 2021 году новую методику оценки долей национальных и иностранных компаний на международном рынке капитала, в том числе учитывающую трансакции через классические офшоры, работа по Китаю — первое ее практическое приложение. Она интересна в том числе тем, что КНР в отличие от многих развивающихся рынков — юрисдикция с сильным контролем движения капитала и не полностью конвертируемой валютой внутреннего рынка, поэтому закономерности для РФ (до марта 2022 года), Бразилии, ЮАР и Аргентины в отношении трансграничных капитальных операций должны существенно отличаться от китайских. Авторы прямо отмечают, что тема использования компаниями из КНР офшоров почти не исследовалась экономистами, негласно считается, что ее нет или почти нет.
Как следует из работы Клейтона и соавторов, слабое присутствие Китая в офшорах — реалии 2002–2009 годов: после этого рост популярности китайских офшорных операций был взрывным.
Последние данные, которыми оперируют авторы,— за полный 2020 год (то есть с учетом операций, проведенных в разгар мирового COVID-кризиса), и если предположить, что тренды не изменились — сейчас около 20% привлеченного компаниями КНР капитала в корпоративных бондах приходит через классические офшоры (оценка на конец 2020 года — $0,6 трлн актуального долга по облигациям), стоимость активов, контролируемых китайскими компаниями через офшоры, заведомо превышает $1 трлн, ценных бумаг в их собственности, контролируемых через офшоры,— $2,4 трлн (более 50% от общей стоимости). «Взрыв» операций в этой сфере начался в конце 2000-х и с тех пор практически не прерывался. С этого же момента практически нет смысла говорить о привлечении капитала китайскими компаниями через Гонконг — доля гонконгского доллара в такого рода операциях стабильна и невелика, с 2016 года растет привлекательность офшорных операций в китайских юанях, доллар США остается главной валютой в этих сделках, но медленно теряет значение, как и евро, теряющий позиции существенно быстрее, несмотря на всплеск активности операций в евро в 2015–2017 годах.
Как потребитель услуг офшоров компании КНР консервативны: главный китайский офшор — Каймановы острова и с существенно меньшей долей Бермудские острова в equities, основной поток операций по бондам ведется через Британские Виргинские острова и чуть меньше через Кайманы. В целом, несмотря на контроль движения капитала в КНР, структура операций более напоминает сейчас развитые, чем развивающиеся экономики,— Клейтон и его коллеги прямо приписывают освоение офшорной экономики активности таких компаний, как Alibaba, Tencent, Baidu, Meituan Diangping, Ping An Insurance, однако в последнее время операции китайских электросетей, CNOOC и Sinopec показывают, что госсектор КНР также оценил эффективность классических офшоров. Дополнительную привлекательность таких операций создает возможность снятия двухсторонних ограничений в КНР и в США на ряд операций на рынке капитала, поэтому, возможно, рост китайских сделок на Кайманах будет тормозить международные усилия стран G7 по борьбе с классическими офшорами.