В галерее "Борей" открылась выставка Владимира Козина "Частная практика домашнего музеефицирования". В личном музее активного члена товарищества "Новые тупые", среди объектов, коллажей и фотографий перформансов по мотивам шедевров мирового искусства, приобщалась к прекрасному АННА ТОЛСТОВА.
Владимир Козин очень любит искусство. Настоящее: живопись, графику и скульптуру. Старых мастеров, передвижников и классиков модернизма. Рембрандта, Репина и Пикассо. Таким людям, как он, надо в музеях работать. Но господин Козин работает по части перформанса и объекта, то есть пошел в художники, да еще и в "новые тупые", вместе с Сергеем Спирихиным, Вадимом Флягиным, Олегом Хвостовым и другими товарищами. Ну а что оставалось делать к середине 1990-х, когда все "новое" уже было разобрано по течениям и группам: у них там — "новые дикие" и нью-вейверы, у нас тут — "новые художники" и "новые академики"? Вот и стали они "новыми тупыми" с краткой и внятной программой: "Тупая жизнь порождает тупой взгляд, тупой взгляд порождает тупое искусство, а это уже гармония. Простое всегда гениально, непредсказуемо и понятно". Вместе "тупые" выступали, главным образом, с непредсказуемыми и хулиганскими акциями вроде установки памятника комару (в натуральную величину) на Литейном или рассылки в государственные и общественные организации, вплоть до Госдумы, петиции "Евреи, вернитесь в Россию!". По понятным причинам их не слишком жаловали в музеях: дальше туалетов, где они устраивали свои мимолетные туалетные выставки, не пускали. Но в музей-то хотелось. И тогда Владимир Козин организовал собственный передвижной музей — "Мышеловка современного искусства" — по принципу сурового демократизма: каждому экспоненту для производства интерактивного объекта выдавался единый модуль в виде стандартной мышеловки, и таким образом все участники оказывались в равных условиях. Потом основал демократическую галерею "PARAZIT", время от времени пиратскими методами оккупирующую стены галереи "Борей".
Вообще, тактика паразитирования, как показывает нынешняя выставка, лежит и в основе частной художественной практики Владимира Козина: он паразитирует на мировой культуре. Это у него с детства: "Желание стать художником возникло у меня из боязни стать похитителем. Где-то в четвертом классе мы с моим другом серьезно обдумывали план похищения офорта Валентина Серова "Волк" из Львовского музея русского искусства. Реально оценив наши возможности и испугавшись последствий — милиция, тюрьма, мы сменили интересы и принялись усердно, наперегонки собирать открытки с картин русских, а потом и зарубежных художников". Из осколков этой школьной коллекции, видимо, и составлено несколько работ: открыточный иконостас русских портретов, разным образом художественно процарапанных, порванных и проколотых, демонстрирует "формы деструкции", а открытки с Медным всадником, фигура которого спрятана под спичками, гвоздиками, шелухой от семечек и прочей дрянью, — способы камуфляжа. От открыток — один шаг до фирменной козинской техники пресс-арта, когда за основу произведения берется какая-либо печатная продукция, например, репродукции всех офортов из серии "Капричос" Франсиско Гойи или дюжина "Жниц" Алексея Венецианова, и раскрашивается в кислотные цвета на манер уорхоловских "Мэрилин". Ремейки и каверверсии шедевров могут быть и объемными — в жанре объекта. Скажем, "Лаокоон" из стойкого пластмассового солдатика, с ног до головы обмотанного электрическим проводом и все же замахивающегося на гадину гранатой, потому что "русские не сдаются". Или дайджест "Лунной ночи на Днепре" в виде серпа в ромбовидном ящике, подсвеченного 15-ваттовой лампочкой, — Архипа Куинджи, как известно, подозревали в том, что он прячет за холстом лампочку. Те же темы разрабатываются и в жанре перформанса: каждому зрителю гарантированы пятнадцать минут смеха, пока он мысленно сличает с оригиналами фотографии акции "Домашняя история искусства", где художник вместе с женой, сыном и кошкой разыгрывают всевозможные "Возвращения блудного сына" и "Девочек на шаре".
Что-то похожее делают и московские "Синие носы", но только у Владимира Козина никакой политики — он говорит исключительно о высоком и изящном, от Древнего Египта до Энди Уорхола. В сущности, за всем этим псевдообэриутским дуракавалянием виден один главный, никогда впрямую не цитирующийся кумир: Марсель Дюшан, пририсовавший усы "Джоконде". Можно, конечно, упрекать художника в инфантильности. А с другой стороны, чем плохо, если человеку удалось сохранить детскую любовь к искусству до седых волос? И кто сказал, что это светлое чувство ведет в художественный тупик.