В Русском музее открылась выставка "Александр Матвеев и его школа". Наиболее яркое явление в петербургской пластике XX века — "матвеевцы" — представлено исчерпывающим образом, ведь в музее собрана самая полная матвеевская коллекция в России. Более двухсот больших скульптур, фарфоровых статуэток и рисунков самого мастера и сорока его учеников, среди которых — Виктор Синайский, Борис Каплянский, Александр Игнатьев, Любовь Холина, Леонид Эйдлин, Михаил Аникушин и другие известные ленинградские скульпторы, заняли два этажа Михайловского замка. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.
Впрочем, педагогическая карьера Матвеева началась, когда он сам еще учился в саратовском Боголюбовском рисовальном училище: подрабатывал преподаванием лепки в школе для слепых детей. Это занятие оказалось как раз по нему: его очень простая внешне, но крайне сложная по внутреннему напряжению, по спрятанному где-то глубоко в камне или дереве сгустку разнонаправленных сил и движений пластика ощущается не только глазом, но и тактильно, и как бы всем телом. Когда, глядя на какого-нибудь "носильщика" с узлом на голове, точно так же вытягиваешь спину, а рассматривая портрет очередного "юноши", точно так же склоняешь голову. Если бы основоположники формального метода в искусствознания, Адольф фон Гильдебранд или Генрих Вельфлин, вдруг случайно увидели статуи Матвеева, то моментально опознали бы у него греческое чувство формы, какое и правда было у Аристида Майоля или Георга Кольбе. Он остался верен античному идеалу и в самые дремучие годы соцреализма: в 1942-м, например, делал проект памятника Алишеру Навои для Самарканда в виде обнаженного старца-пастуха. Судя по воспоминаниям, в годы, когда партийные учителя талдычили в классах что-то про социалистическое содержание в бронзе и граните, Матвеев говорил о пластических ценностях — как об общечеловеческих. Оттого классические мотивы, только-только намеченные учителем, неизменно отзываются в творчестве учеников. "Бригадира Давыдова" Виктора Эллонена так и хочется назвать "куросом в кепке", а в банальном с точки зрения сюжета "Полотере" Иннокентия Суворова отчетливо прочитывается Поликлетов контрапост. Что на самом деле придает этим образам гораздо больше значимости, чем любые соцреалистические атрибуты вроде весла в руке. И сама матвеевская школа выглядит этаким свободным содружеством (не чета филоновскому сектантству), где марксизм и классика были синонимами.
Упертый классик Матвеев не пригодился эпохе, как, по большому счету, не пригодилась и вечно гонимая, несмотря на "Рабочего и колхозницу", Вера Мухина. Такая возвышенная героика, наверное, не сгодилась бы и гитлеровскому режиму, официальным скульптором которого стал куда более манерный Арно Брекер. Сталинский же предпочитал и вовсе чего попроще, например, обвинившего Матвеева в "шаманстве" Евгения Вучетича.
На выставке может показаться, что работ Матвеева маловато: постоянную экспозицию разорять не стали, так что хрестоматийные ранние "мальчики" сидят и лежат, где им и положено, зато в Михайловском замке демонстрируют редкие вещи из фондов. Например, "задумчивые" и "пробуждающиеся" статуи из инкерманского камня, сделанные Матвеевым в 1900-е для ялтинского имения Жуковских Кучук-Кой и поврежденные во время Отечественной войны. В Ялте их теперь заменяют копии, а хранящимся в Петербурге оригиналам разрушения оказались даже к лицу — они выглядят совершеннейшими фигурами с фронтона Парфенона. Получилось, что акцент сделан на школе, и это, как выясняется, очень точное решение. Ведь высшая похвала для мастера — когда его творческие принципы живут не только в его собственном искусстве, но входят в плоть и кровь учеников.