Российская Академия художеств торжественно отметила 200-летие со дня рождения барона Петра Карловича Клодта фон Юргенсбурга. В Санкт-Петербург по такому случаю прибыл сам президент РАХ Зураб Константинович Церетели. Академики возложили венок на могилу скульптора, а в Институте имени Репина (исторической Академии художеств) открыли крохотную выставку из пяти скульптурных моделей и устроили научно-заупокойную конференцию. АННА ТОЛСТОВА едва не утонула во всеобщем ликовании.
Вообще, в Академии художеств как-то больше любят отмечать юбилеи живых или хотя бы недавно почивших художников. Про классиков вспоминают реже. Вот, например, в 2004-м стукнуло 250 Ивану Мартосу, автору памятника Минину и Пожарскому на Красной площади. И никаких чествований. Годом раньше столько же исполнилось Михаилу Козловскому, главному мастеру русского классицизма, автору памятника Суворову у Марсова поля. И полное молчание. Петр Клодт, бесспорно, превосходный и, в сущности, первый русский анималист. Но все-таки, чем же он ближе современной академии, чем по-настоящему великие классицисты?
Несмотря на столь чтимое "фон-баронство", лошадник Клодт, безусловно, народный художник: про него рассказывают анекдоты, гости нашего города вечно снимаются на Аничковом мосту у Клодтовых коней, а юных петербуржцев за уши не оттащишь от "дедушки Крылова" с басенными мишками и мартышками в Летнем саду. Тогда как казацкий сын Мартос или солдатский сын Козловский со всеми своими возвышенно печальными надгробиями, меланхолическими гениями и надменными богами страшно далеки от народа. Там не до шуточек: туристы чего-то не рвутся позировать на фоне грозного Суворова. О том, что Клодт искренне выразил простой, неаристократический вкус догадывались еще прежние, XIX века, академики. По образному выражению одного из них, "лошадь, олицетворение простой природы, благодаря искусству художника сама толклась в двери академии и требовала признания". Это настойчивое животное попало в фавор и к государю Николаю Павловичу, в изящных искусствах мало сведущему. Копии "Укротителей коней" с Аничкова моста по межправительственной программе обмена подарками отправили в Берлин и Неаполь. Клодтовский табун наводнил Петербург: Служебный дом Мраморного дворца украсился семидесятиметровым фризом "Лошадь на службе у человека", и даже конный памятник Николаю I знаменит не столько седоком, сколько тем, что вздыбленный конь там стоит на двух ногах, без всяких дополнительных опор. Лошадиная, словом, настала эпоха: любимый живописец государя — "лошадиный" Крюгер, любимый скульптор — лошадиный Клодт.
Думается, отставной поручик Клодт был воинственному императору и лично приятен: дисциплина военная, сговорчивый, без фанаберии. А еще очень трудолюбивый: к каждой работе — бездна эскизов, когда умер литейщик Екимов, которому предстояло отливать коней для Аничкова моста, барон сам освоил низкое ремесло, а впоследствии даже возглавил академический Литейный двор. Правда, выступавший на конференции отпрыск славной династии Евгений Клодт как-то по-своему интерпретировал это хорошее человеческое качество. С его слов, когда скульптор Степан Пименов, делавший коней для колесницы Славы Нарвских триумфальных ворот, впал в немилость и был отстранен от работы Николаем I, замены ему долго не находилось: академики Гальберг и Орловский из солидарности отказывались, и тогда согласился молодой Клодт, потому что работать очень хотел. Словом, увлеченный был человек.
Ну а теперь скажите, кто из современных художников России столь же увлеченный человек, столь же любим и властью, и народом, столь же трудолюбив, чьи памятники академия пытается дарить благодарному человечеству по всему миру? Кому, как и Клодту когда-то, доверили украсить скульптурой главный стратегический объект — храм Христа Спасителя? Если все еще не догадались, посетите Манежную площадь столицы. Полюбуйтесь тамошними басенными зверюшками: кажется, будто фауну с памятника Крылову надули, как огромные мыльные пузыри. Так что клодтовские торжества можно понимать однозначно: дорогому учителю — от победителя-ученика.