 |
ФОТО: ЗАУР ФАРНИЕВ  Матери Беслана готовы помиловать террориста Кулаева, если он скажет правду, которая поможет им добиться осуждения российских властей |
"Он скажет то, что ему велели говорить"
Когда замгенпрокурора России Николай Шепель назвал дату первого заседания суда — 17 мая, никто не испытывал иллюзий насчет того, что официальная версия следствия может быть поставлена под сомнение. Слишком жалкий вид был у Нурпаши Кулаева, когда его показывали в новостях. Бесланские матери повторяли, что от Кулаева они правды не дождутся, потому что "он скажет то, что ему велели говорить".
— Когда его показывали по телевизору, то даже так было видно, что его избивают,— говорит одна из бесланских матерей Зара Касаева.— И делают это для того, чтобы он не вздумал ляпнуть на суде что-то не то.
Версия следствия укладывалась в строгие рамки. 32 террориста приехали в Беслан на тентованном ГАЗ-66, так называемой шишиге, и захватили школу. Требований в первый день они не выдвигали. А потом потребовали, чтобы в школу приехали президент Северной Осетии Александр Дзасохов, президент Ингушетии Мурат Зязиков, врач Леонид Рошаль и советник президента России Асланбек Аслаханов, причем по отдельности ни один из них террористов не устраивал. Рассказы заложников о том, что террористы требовали чего-то еще, были проигнорированы. Среди боевиков было много арабов и даже негр — так во всяком случае заявил еще в октябре Шепель.
В материалах дела утверждается, что военные не начинали штурма и не стреляли в сторону школы — внутри здания произошел взрыв. От жары изолента, которой взрывное устройство было прикреплено к потолку спортзала, лопнула, и бомба упала вниз. Ударом взрывной волны отбросило боевика, который держал одну ногу на педали другого мощного СВУ, и эта бомба тоже сработала. А затем от детонации взорвались самодельные мины. Все последовавшие события были результатом паники террористов — они открыли огонь и стали взрывать бомбы.
О том, что следствие не намерено поступаться ни одним из своих выводов, можно было судить по категорическому заявлению прокурора Шепеля в январе. Он утверждал, что боевиков было 32. Это вызвало бурю негодования в Беслане, и дело дошло до того, что глава парламентской комиссии по расследованию теракта Александр Торшин порекомендовал Шепелю не делать окончательных заявлений. Но цифра 32 стала окончательной.
Бесланцы часто вспоминают, как следователи их опрашивали, говорят, многое, что они рассказали, не попало в обвинительное заключение.
— Когда из Москвы прилетел Карнаухов (руководитель оперативно-следственной бригады.— "Власть"), я у него была,— вспоминает одна из пострадавших Элла Кесаева.— Я ему сказала: "В наших детей стреляли из огнеметов, поэтому они сгорели". Эти огнеметы валялись вокруг школы и на крыше, тут даже доказывать нечего. Я ему сказала, что у нас есть кассета, на которой записано, как выглядел спортзал сразу после штурма. Там все видно. Там дети обгоревшие сидят — как сидели, так и умерли. "Шмелями" сожгли детей. И что был штурм, все знают. А он, Карнаухов, стал на меня кричать: "Почему ты врешь?!" Вот так они всех свидетелей и опрашивали.
"Говори правду, а мы будем добиваться, чтобы тебя помиловали"
Казалось, суд над Кулаевым превратится в формальность. Прокуратура обвинила его в терроризме, убийстве, участии в незаконной вооруженной группе, приобретении, хранении, ношении и применении оружия. Кроме одной потерпевшей, никто больше не вспомнил, что видел Кулаева среди боевиков. Тем более никто не смог сказать, стрелял ли он вообще. Даже гособвинение не стало утверждать, что Кулаев выполнял в банде какие-то функции. Главное, в чем его обвиняют,— присутствие в школе вместе с боевиками. И на скамье подсудимых по большому счету он оказался потому, что больше судить некого. Потерпевшие это понимали, и это их меньше всего устраивало. "Мне нужны настоящие виновники, а не этот Кулаев, на которого перевели стрелки",— говорила пострадавшая Эмма Бетрозова.
Первое заседание, на котором пострадавшие буквально кидались к клетке с террористом с криками: "Я разорву его на куски!" — обещало, что никаких сюрпризов не будет. Но когда начался допрос подсудимого, дело стало рассыпаться. Это произошло уже после того, как судья Тамерлан Агузаров разрешил потерпевшим задавать подсудимому вопросы. На это следствие явно не рассчитывало. Один из первых вопросов был: правда ли, что боевики требовали всех переговорщиков вместе, и могли ли они отпустить за одного Дзасохова хотя бы несколько детей? Ответ они знали заранее со слов тех, кто был среди заложников. Но ответ Кулаева оказался неожиданным.
— Я слышал, как Полковник (лидер террористов.— "Власть") разговаривал с кем-то по телефону и сказал, что у него есть приказ — если придут Дзасохов или Зязиков, он может отпустить за каждого по 150 человек.
Эти слова положили начало "чистосердечному признанию" Кулаева, которое представители гособвинения несколько раз вынуждены были обрывать, убеждая потерпевших, что это у Кулаева "такая линия защиты". Но их уже мало кто слушал. Отношение потерпевших к Кулаеву менялось чуть ли не на глазах. "Говори правду, а мы будем добиваться, чтобы тебя помиловали",— говорили женщины подсудимому. На четвертом заседании одна из пострадавших, председатель комитета "Матери Беслана" Сусанна Дудиева даже открыто заявила, что не верит следствию и лучше будет сотрудничать "с Кулаевым, чем с теми, кто ее обманывает".
Дошло до того, что многие женщины стали называть Кулаева жертвой за правду. На прошлой неделе Дудиева просила гарантий у прокуратуры, что Кулаева не будут бить между заседаниями и что он внезапно "не умрет от сердечной недостаточности или случайно не упадет с лестницы". Прокуроры гарантий не дали.
А Кулаев продолжал делать одно громкое заявление за другим. Он рассказал, в частности, что объехать милицейские посты им помог милиционер, которого следствие считает заложником; что когда ГАЗ-66, в котором он, собственно, и находился, подъехал к школе, "на втором этаже уже стреляли". Это никак не стыковалось с официальной версией, по которой все 32 боевика приехали вместе. "Мы уверены были с самого начала, что боевиков было гораздо больше,— реагировали пострадавшие.— И приехали они не на одной машине, и не все они были уничтожены. Около 20 террористов сбежали".
Кулаев также заявил, что из всех участников нападения "всего четверо были чеченцами, другие были ингушами". О том, что никаких негров и арабов в школе не было, еще в сентябре говорили заложники. Показания Кулаева разнятся с версией следствия в вопросе о том, кто начал штурм. Кулаев рассказал, что после первого взрыва, который и спровоцировал штурм, Полковник кричал кому-то по телефону: "Что ты наделал?! Ты хочешь штурмом взять школу? Не знаешь, сколько здесь детей и женщин?" Наконец, Кулаев заявил, что "снайпер снял человека, который стоял на кнопке". Общий смысл его показаний сводится к тому, что штурм начали военные. Это и пытаются доказать уже девять месяцев бесланские матери.
Заявления Кулаева, кажется, стали неожиданностью даже для его адвоката Альберта Плиева. Адвокат получил это дело случайно, выдержал мощный напор со стороны родных и знакомых и теперь отказывается обсуждать детали процесса. На вопрос, бьют ли между заседаниями Кулаева представители ФСБ, кроме которых к нему ни у кого нет доступа, он не отвечает. А на вопрос, почему показания подзащитного в суде так отличаются от данных на следствии, говорит, что "показания Кулаева на предварительном следствии и на суде практически не отличаются друг от друга, разве что совсем незначительно".
|
|
||||
|
Войдя в контакт с потерпевшими, Кулаев сменил имидж: из террориста (слева) он постепенно становится едва ли не политзаключенным (справа)
|
|||||
Эти "незначительные" отклонения могут изменить не только судьбу Кулаева, но и всего Беслана. Уже сейчас протестные настроения в городе высоки настолько, что власти предпочитают даже не вступать с бесланцами в контакт.
А бесланцы не желают смириться с той картиной трагедии, которую им навязывают, и продолжают собственные расследования. У них есть кассеты с записями эпизодов штурма, показания свидетелей и даже каких-то руководителей, входивших в контакт со штабом. Их данные порой шокируют. Например, говорят, что директор ФСБ Николай Патрушев и глава МВД Рашид Нургалиев на самом деле прибыли в Беслан по приказу президента Путина, только были в аэропорту, который был заблокирован ОМОНом. Оттуда, как утверждают бесланцы, они и командовали операцией, поэтому в центре Беслана, у школы, никто ни за что не отвечал. Почему генералов не было на месте, почему официально операцию возглавлял руководитель УФСБ по Северной Осетии Валерий Андреев, хотя рядом — тоже вполне официально — находились старшие по званию, считающиеся специалистами в освобождении заложников, и почему все эти генералы до сих пор хранят стойкое молчание — эти вопросы в Беслане задаются все чаще.
— Если Кулаев расскажет правду, вы поймете, что и мы, и он говорим о том, что власти пытаются скрыть,— говорит Элла Кесаева.— Террористов никто не собирался выпускать, их решили уничтожить вместе с детьми.
— Только с одной стороны по школе стреляли пять танков,— говорит Эмма Бетрозова.— Кто вообще мог выйти из этой школы?! Как там вообще кто-то выжил, не понимаю. Как это могли допустить? Всех повысили за Беслан. Всех, кто врал нам. А кто приказал стрелять в наших детей, мы так и не узнали. Уже девять месяцев мы доказываем: был штурм — вот "Шмели", вот свидетели. Но свидетелей то ли запугали, то ли еще что, только их показаний в деле нет. Нас просто игнорируют.
ЗАУР ФАРНИЕВ, ОЛЬГА АЛЛЕНОВА