свидетельские показания
Специальный корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА побывала в лагере беженцев из селения Бороздиновская и в самом чеченском селе. Она попыталась выяснить у местных жителей, военных и следователей, кто и почему проводил зачистку, в результате которой пропали 11 жителей станицы, а около тысячи перебрались в Кизлярский район Дагестана и отказались возвращаться домой до окончания расследования (см. вчерашний номер Ъ).
"Они профессионалы были, точно"
На грубо сколоченном деревянном каркасе — голубой полиэтиленовый тент. Это палатка Надира Магомедова — отца пропавших в ночь на 4 июня в Бороздиновской Саида и Махпана. Жена Саида Абсерад предлагает мне чай, жена Махпана Зуижат сидит у стола с заплаканными глазами.
— Сколько им было лет? — спрашиваю у женщин о мужьях и спохватываюсь, ловя на себе укоризненный взгляд Абсерад.
— Может, они еще живы,— говорит Зуижат. Бороздиновцы, недосчитавшиеся утром 4 июня 11 человек, верят, что кто-то из пропавших жив. Но про Саида и Махпана все тихо говорят — безнадежное дело. Именно в сгоревшем доме Саида нашли обгоревшие человеческие кости.
— Они пришли днем, без масок, спрашивают: "Где твой мужик",— говорит Абсерад.— Я отвечаю: "Нет его, на работе, он сторожем в колхозе работал". Они ушли. А под вечер целая толпа на "уазиках", бэтээрах приехала. Сначала они к отцу зашли — он в соседнем доме жил. Я в дом побежала, за детьми, а на меня оттуда с автоматами идут и детей моих ведут. Потом они мне под ноги стрелять стали. Смотрю, а дом уже полыхает.
— К ней первой пришли,— говорит Зуижат.— Ее дом и отцовский сожгли. Потом еще четыре дома. Старика Магомедова дом сгорел, а самого старика, ему 77 лет было, избили и в доме бросили. Его потом вытащили оттуда, от него половина осталась. В тот вечер они всех мужчин в селе согнали в школу, избивали и допрашивали.
— Дом сгорел, а через несколько дней я пошла искать, может, что-то осталось,— говорит Абсерад.— Со мной соседка была. Зайнаб ее зовут, Табаданова. Она и нашла кости эти.
Зайнаб приходит минут через десять.— Смотрю — собака роется,— вспоминает она.— Подошла ближе, вижу кость такая длинная, ну как позвоночник. Я стала кричать, позвали милицию. Милиция собрала большой пакет костей. Потом на другой день еще два собрали. Там столько костей было обугленных, что я даже не знаю, на сколько человек хватило бы. Вот после этого все и стали уезжать.
— А вы видели, кто проводил зачистку? — спрашиваю я.— Я сама не видела,— говорит Зайнаб,— они в масках были. Но люди говорят, видели Хамзата, он из батальона "Восток". Его в селе знают многие, он из этих мест родом.
— Они сначала людей выгоняли из домов, потом бросали внутрь дымовые шашки, потом только сами шли в дома. Они профессионалы были, точно,— говорит Абсерад.— И два бэтээра у них было, а бэтээры только у военных бывают.
"Мы батальон 'Восток', мы Путину подчиняемся"
В палатку входят два чиновника, приехавшие из Грозного. Они ходят по лагерю, пытаясь уговорить людей вернуться.
— Что вы решите, сидя здесь? — уговаривают Надира.— Надо ехать домой, помогать милиции искать ваших сыновей.
— Пока ребят не вернут, никуда не поеду,— упрямо отвечает тот.— Вернут — тогда разговор будет.
Чиновникам сказать нечего. Они понимают, что пропавшие вряд ли вернутся домой. Абсерад вызывают к следователю. Я иду с ней в расположенные напротив прокурорские палатки. Пока женщина дает показания, слушаю разговор вышедших покурить следователей с журналистами. Телевизионщиков интересует, сколько все-таки человек было в сгоревшем доме. "Что я могу сказать? Мы же не в средневековье, когда знали, сколько килограмм остается от сгоревшего человека,— говорит следователь.— Костей много. Сначала думали, что человека три там было. Теперь уже не знаю. Дом был сбит из брусов, на которых рельсы лежат. А брусы пропитывают креозотом — это горючее вещество. Поэтому дом горел несколько дней. Мы туда пришли через две недели, там еще тлело. Температура была такая, что могли и все 11 сгореть. Экспертиза будет, анализ ДНК. Это не одна неделя. Сами понимаете".
К палатке подходит Тимур, племянник сгоревшего старика Магомедова.— А вы видели военных? — спрашиваю Тимура.
— Я не видел, я лежал на земле возле школы. Мордой в грязь. Они сказали, что если кто голову поднимет, расстреляем. У меня тут есть друг, он больше видел, чем я.
Абдулгамид Магомедов, к которому он меня отвел, вспоминает: "Мы лежали на земле, майки все на головы натянули. Паспорта наши — целая стопка — на столе были, за столом сидел их главный. Когда меня вызывали по паспорту, поставили на колени перед столом и опустили майку. Тот, кто главный, без маски был, спрашивает: "Ваххабитам помогаешь?" Я говорю: "Нет". Меня сзади бьют дубинкой по спине. Опять спрашивают: "Ваххабитам помогаешь?" И так несколько раз. При этом один из них кричал: "Вам хана всем, ублюдки! Сейчас с вами разберемся, потом за ваших баб возьмемся!" По-русски говорили, но между собой по-чеченски. А уже когда совсем поздно стало, я слышу звук скотча — это они заматывали тех 11, наверное, кто им не понравился".
— Вы сами кого-то запомнили из тех, кто там был?— Да они же все в масках были. А этот главный — ну, может, вспомню, если покажут. Вы у Томы спросите, это ее Муртуза забрали и друга его Эдика.
Я спрашиваю, сможет она опознать тех, кто проводил зачистку.— Хамзата все видели, рыжая борода у него. Если бы мне фотографии показали, я бы многих узнала. Не показывают. Не хотят их сдавать, наверное. Давно бы уже установили, кому эти бэтээры принадлежали, если бы хотели. Их же люди спрашивали: "Кто вы такие?" А они говорят: "Мы батальон 'Восток', мы Путину подчиняемся".
"Ночью приходили, убивали"
От лагеря беженцев до Бороздиновской километров десять. На блокпосту, отделяющем Дагестан от Чечни, пока военные регистрируют мой паспорт, интересуюсь, спокойный ли это район.
— Эта Бороздиновская еще до войны прославилась — Хаттаб тут с Басаевым сходки устраивали, когда на Дагестан собирались нападать,— отвечают мне.
— Это же аварское село,— говорю я.— Да при чем тут национальность? Басаев не чеченец, а дагестанец, не знаете? В этом селе не все было в порядке. Там леса вокруг все время шерстили. Милиционера убили, потом старика этого, лесничего. А он — отец чеченского спецназовца. Вот и приказали зачистить. Это они сейчас жалуются, а небось ваххабиты все и были, вот их и забрали.
Станица Бороздиновская встречает пустыми улицами. На улице Ленина пытаюсь отыскать сгоревший дом старика Надира. От дома #9 остался только кусок стены. А от соседнего дома #11 вообще ничего не осталось. Дорогу мне перегораживает рослый спецназовец: "Туда нельзя, идут следственные действия". Видно, как несколько следователей, присев на корточки, что-то ищут в сгоревших руинах.
На автобусной остановке вижу двух молодых мужчин. Один из них, Асван Келимханов, отшучивается: "Сейчас лучше молчать, чем говорить".
— Была когда-нибудь в Бороздиновской такая зачистка?— Такой не было никогда,— говорит Асван.— Проверки часто были, ночью приходили, паспорта смотрели, убивали кого-то, но такое первый раз.
— А в селе боевики были?— Да кто их видел? Может, у кого-то и были, я не знаю.
— А лесника убитого знали?
— Знал, конечно. Он хороший человек был, никому зла не делал. Говорили, что в лесу тут нашли базу, оружие там всякое. Может, он что-то и видел в лесу, вот его и убили.
Я спрашиваю Асвана, где жил лесник, и он показывает мне направление. Недалеко от дома убитого лесника знакомлюсь с пенсионеркой Верой Лисицыной. Спрашиваю про погибшего.
— Как не знала, сосед мой был. Вон тот его дом. Нормальный человек был, мне вместо сына, все время мы с ним разговаривали откровенно. А в последнее время он изменился, в лес ходить перестал. Я так и подумала — что-то неладное. Боится чего, что ли.
— Почему вы с остальными жителями не уехали?— Да что толку уходить! Те, что ушли,— на развилке сидят. Они уходили, говорили: "Нам по 350 тыс. дадут (компенсации.—Ъ), мы дома на новом месте построим". А кто им что дал? И назад уже как возвращаться? Они же ворота, двери, окна — все поснимали в своих домах. Уходили, чтобы не возвращаться.