 |
ФОТО: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ  Все психи сидят за одинаковыми дверями с пластиковыми окошечками. Чтобы привлечь внимание медперсонала, псих должен прислониться лицом к окошечку (привлекать к себе внимание другим способом — стуком, голосом — запрещено) |
В кинотеатрах Орла до сих пор показывают "Бэтмена", в здании администрации уже в семь вечера нет света, автомобильных краж бывает не больше семисот в год, а орловчане поголовно гордятся тем, что живут на родине первого салюта. Как в таком месте могла появится ОПБСТИН — Орловская психиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением,— загадка. Всего здесь 840 психов из 15 регионов России (слово "псих" звучит оскорбительно, однако сами пациенты почему-то просили называть их именно так). В основном убийцы и насильники, 15 человек — серийные убийцы.
 |
ФОТО: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ Все психи живут в одинаковых палатах — в тесноте и в обиде. Разница между лечебным и реабилитационным отделениями состоит в том, что в первом психи проводят почти все время, а из второго их днем выпускают на работу, в церковь, комнату творчества и даже в музыкальную студию |
Чтобы показать, как живется психу на 2,9 кв. м на 52 руб. в день, госпожа Котова выделила мне провожатого — девушку Зою, руководителя студии прикладного творчества больницы.
 |
ФОТО: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ Психи реабилитационного отделения очень дорожат своей творческой свободой |
Выходя из администрации больницы, попадаешь в сад. В нем такое буйство цветов, какое обычно бывает в Сочи весной. Как объяснила Зоя, сад возделывают пациенты, которые уже отлежали свой срок в лечебном отделении и переведены в реабилитационное. Не факт, что такого пациента скоро выпишут. Больше того, за малейшее нарушение режима его могут перевести обратно в лечебное отделение.
В саду в этот день работал мужчина в огромных желтых очках. Он сидел на пеньке, курил трубку и колол небольшим молоточком камни. Вокруг него стояло несколько ведер с камнями разных размеров и оттенков.
— А зовут меня определенным образом.— Он снял очки и внимательно на меня посмотрел.— Скоро я буду выкладывать здесь огромную мозаику, а пока могу поговорить с вами, но разговор будет только о камнях. Вы в курсе, что по закону не имеете права меня расспрашивать о злодеяниях, задавать вопросы личного характера и фотографировать? А то я могу сильно распсиховаться.
Он поймал мой взгляд на своем молоточке.
— Да шучу я! Всем нам, психам, юмор присущ. Зачем мне психовать-то? У меня тут курорт, а вы на молоточек смотрите. Были на курорте когда-нибудь? Там 21 день смена. А здесь минимум полгода. Поверьте мне: я говорю так потому, что очень хорошо знаю, что такое не курорт. Не курорт — это тюрьма. Я перед тем, как сюда попасть, отсидел полтора года. Там безумных людей гораздо больше, чем здесь. Там все до единого безумные. Тот один из ста, кого психиатрическая экспертиза признает невменяемым,— счастливый безумец. А несчастлив кто? Несчастлив Платон Лебедев. Это ж надо такое? При его возможностях сутками общаться по мобильному телефону с лучшими российскими психиатрами, при его финансовых возможностях — и не смог откосить от зоны, признан вменяемым. Ноль артистизма! Как такой человек финансовыми потоками может управлять? Да его — такого вменяемого — на пушечный выстрел к деньгам нельзя подпускать!
Не знаю, специально ли это было сделано, но психиатры позвали каменщика на обед. Уходя, он сказал, что будет ждать меня в половине шестого вечера возле ведер с камнями. Он сказал это так, словно назначил деловую встречу по поводу нового совместного проекта.
 |
ФОТО: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ Михалыч (стоит) из реабилитационного отделения хорошим поведением заслужил себе работу раздатчика еды в столовой |
Мы входим в палату. Пациенты с опаской поглядывают на внушительную делегацию врачей отделения, которые присоединились к нам с Зоей, прячут глаза. Кровати стоят таким образом, что пройти между ними можно только боком. Я протиснулась к кровати самого пожилого человека с наколками на запястьях. Как потом выяснилось, 56-летний Михалыч (он сам так представился) лежит в ОПБСТИНе уже три с половиной года.
— Вы, наверное, здесь "в авторитете"? — спросила я, чтобы как-то начать разговор.
— Э, нет! — не глядя на врачей, говорит Михалыч.— У нас здесь "авторитетов" нет. Мы здесь все лечимся, а не "в авторитетах" ходим. Мы раскаялись и лечимся. А за "распальцовку" врачи либо укол делают, либо в "лечебку" переводят. А нам в "лечебку" не надо. Мы на поправку идем. Меня лично на воле двое детей ждут — вон, посмотрите, как они меня письмами заваливают.
— Как же вы здесь все уживаетесь? Бывает, что с родным-то человеком тяжело...
Михалыч побледнел.
— Да. Я убил ее. Понимаете, дикий стресс был. Прямо до психоза дело дошло. Никому такого не пожелаешь — увидеть любимую жену в постели с другим: увидеть, убить, а потом раскаиваться всю жизнь.
Ситуацию разрядила Зоя:
— Михалыч, да тебя не об этом спрашивают. Ты расскажи, что ты делаешь, когда сосед по палате тебя раздражать начинает.
— А-а-а, в этом смысле? Так я просто читаю много. Историческую литературу люблю. Я в этом себе лазейку нашел: чуть что — читаю взахлеб.
У соседей Михалыча по палате есть другие лазейки: один поет в местном ансамбле песню "Плачут небеса", другой рисует церковные календари, третий с 1999 года занимается поливкой комнатных растений, а еще один считается штатным Дедом Морозом и 364 дня в году готовится к встрече Нового года. Вот так они примерно и живут — каждый со своей лазейкой.
 |
ФОТО: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ Капитан Толик из лечебного отделения рисует сатанистские сюжеты и пишет стихи о любви |
Тем, кто лежит в лечебных отделениях ОПБСТИНа, не положено ни храма, ни музыкальной студии, ни комнаты творчества. К хозработам их тоже не привлекают. В отличие от реабилитационного отделения, здесь решетки на окнах. В остальном внешне все, кажется, так же.
В лечебной палате сидел молодой человек по прозвищу Капитан Толик, которого еще в больнице называют сатанистом. Он сосредоточенно рисовал разноцветными ручками сатанистские сюжеты. Капитан Толик не стал со мной разговаривать, а просто подарил сборник собственных стихотворений. Из этого сборника следовало, что молодой человек "не устрашится ада, ибо весь он и так в нем, а душу его охватили черви". Литературный герой Капитана Толика — любимая девушка, "принцесса ада", которую он, "сын зла", убил, находясь в галлюцинаторно-бредовом состоянии. Вот, собственно, и вся его история. Последнее стихотворение сборника датируется 19 июня 2005 года и называется "Ко дню медика":
Если чем обидел вас, ну там,
Стихами сумасшедшими своими,
Прошу вас: не карайте меня сильно,
А если и решите покарать,
То покарайте "Димедролом",
Только не инъекционным.
И не подумайте, что закружился я,
Я просто выражаю благодарность.
— А у нас сейчас еще идет бритье,— задорно сообщила молоденькая медсестра лечебного отделения.
Пятеро психов одновременно брились электробритвами. Происходило это в отдельной комнате за железной решеткой. Расстояние между прутьями — сантиметров десять. Одной рукой пациент держался за решетку, а другой — брился. Приглядывал за этим процессом щуплый охранник, который дефилировал по эту сторону решетки, и его маленькая голова находилась ровно на уровне рук тех, кто брился. Этому человеку я задала два вопроса: где ключи и есть ли у него оружие. Ключи были у него в кармане, а оружия не было — не положено.
Позже выяснилось, что охранник и сам-то в лечебном отделении не положен. Его присутствие — личная инициатива госпожи Котовой, главврача больницы, которая из скупой бюджетной сметы умудряется изыскивать средства и нанимает нескольких частных охранников — по одному человеку на лечебное отделение. Правда, на ночь они расходятся по домам, и в отделении, где лежат 50 психов, остается одна медсестра. По этой причине пациентов в ночное время суток нельзя выпускать даже в туалет.
Еще в лечебном отделении есть несколько палат с надписью "Наблюдательные". В них лежат те, у кого болезнь обострилась. Часто такие пациенты жалуются, что слышат голоса, приказывающие убить или зарезать. Чтобы голоса не приказывали им переубивать друг друга, им колют сильнодействующий препарат модитен. Как говорят сами пациенты, от модитена их начинает "кружить" (кружится голова). Препарат старый и имеет много побочных действий, но заменить его на более современный больница не в состоянии — нужно же вписываться в 52 руб. на пациента в день. В "наблюдательную" палату мне разрешили только заглянуть в дверное окошко. Там находилось пять человек: двое с головой укрылись одеялами, двое, схватившись руками за виски, метались по кроватям. Еще один голым лежал на бетонном полу. Мне сначала показалось, что он умер.
 |
ФОТО: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ Психи лечебного отделения с радостью укладываются на смирительную кровать. Но только для фотосъемки |
Я вышла на улицу и осталась одна. Из окна лечебного отделения выглянул юноша.
— Можете мне помочь? — тихо спросил он, чтобы, как он выразился, не услышали "белые халаты".— Понимаете, я тут медленно умираю.
История этого юноши такова. В 19 лет он увел автомобиль. Его хотели посадить, но он, будучи, видимо, более артистичным, нежели Платон Лебедев, был признан невменяемым (друзья научили его имитировать те самые голоса, которые что-то приказывают).
— Я сижу здесь уже шесть лет,— рассказывал он.— За любую провинность — крикнул на кого или окно разбил — врачи дают новый срок и закалывают до одурения. Шприцы не дезинфицируют. У меня уже три абсцесса. Психика не выдерживает. Мне бы лучше на зону, а? Я бы на зоне за угон не больше трех лет отсидел.
Как я потом выяснила, в психбольницах закрытого типа есть одно общее правило, которое трудно понять нормальному человеку. Здесь действует негласный принцип: важно не то, какое преступление совершил человек, а то, как он себя ведет. Мой собеседник ведет себя плохо, поэтому лечат его в два раза дольше, чем он отбывал бы заключение в тюрьме. С другой стороны, маньяк, которому за убийство дают восемь лет тюремного заключения, в спецпсихушке при идеальном поведении может пролежать всего два с половиной года, после чего выходит на свободу.
Пока мечтающий о зоне юноша выговаривался, к окнам лечебного отделения подходили все новые и новые пациенты.
— Да здесь половина таких, кого на зону надо, а остальных — в топку,— говорил кто-то со второго этажа.— Их уже никакая психиатрия не спасет. Маньяки они и есть маньяки.
Постепенно в трех корпусах лечебных отделений, расположенных буквой "п", не осталось ни одного свободного окна. Я стояла одна, а все вокруг что-то кричали. Одни проклинали врачей, другие хвалили врачей; одни говорили, что здоровы, другие — что тяжело больны; одни клялись, что невиновны, а другие каялись в содеянном; кто-то читал стихи, кто-то плакал, а кто-то просил сигарет. Лишь один человек тихонько сидел у окна и смотрел на облака. Это был Космос. Его даже медперсонал так называет.
— Когда мне было девять лет, я утонул на Воронежском водохранилище,— рассказал он мне.— Представляете себе, поскользнулся на бетонной плите — она была вся в тине. Упал в воду, а плавать не умею. Тону, а сам себя сверху вижу. Вижу, как подплывают ко мне Бог, Сатана и маленькие такие человечки — до сих пор не знаю, кто такие эти маленькие человечки. Они-то меня и спасли. С тех пор в меня вселились секретные космические агенты. Агенты меня избрали, а в 1996 году приказали убить. Поговаривают, что я убил двоих. Сам я ничего не помню.
— А что сейчас делают эти агенты? — осторожно поинтересовалась я.
Космос чуть отстранился от окна, склонил голову набок и стал прислушиваться.
— Да, вроде ничего... Сидят смирно.
 |
ФОТО: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ Увидев, что я разговариваю с парнем через окно и рядом нет медперсонала, психи выглядывают в окна. Постепенно не остается ни одного свободного окна. Все что-то кричат: "Спасибо моим врачам!", "Белые халаты меня убивают!", "Дайте сигарет!", "Не отдавайте меня в дом инвалидов!", "Юля, подойдите к нам!" |
Несмотря на космических агентов, под конец дня у меня появилось четкое ощущение, что многие из пациентов ОПБСТИНа — совершенно вменяемые люди. В связи с этим я заподозрила у себя опасные симптомы и решила поговорить об этом с психиатром. Вот что он сказал:
— Любой человек, попадающий в стены подобного учреждения, испытывает страх. Страх перед больными маньяками. Ощущение их вменяемости — защитная реакция нормального организма на страх. А то, что наши пациенты не бросались на вас и не душили,— результат воздействия лекарств. Оторви буйного шизофреника от психотропных препаратов — и пиши пропало. Это все равно что отнять инсулин у диабетика.
Правда, у каменщика из реабилитационного отделения на этот счет была своя версия. Как и договаривались, мы встретились с ним в половине шестого вечера возле его ведер с камнями.
— Вы приехали из самого безумного города,— сказал каменщик.— В Москве очень много безумных людей, в Москве просто сгусток безумия. Но люди стараются держать себя в руках: кому-то это пока удается, а кому-то — нет. Вот и вся психиатрия.
|
В конце 2004 года в Москве под эгидой Института имени Сербского прошел Первый национальный конгресс по социальной психиатрии. Главной сенсацией конгресса стал доклад о деградации личности — но не больных преступников, а лечащих их психиатров, страдающих синдромом "эмоционального выгорания". Синдром был выявлен почти у всех врачей-психиатров. Реже он отмечался у молодых специалистов со стажем работы до 5 лет, чаще — у врачей со стажем 10-14 лет. На первой фазе выгорания (фазе напряжения) находилось 26% докторов, в том числе у 7% была выявлена полностью сформированная первая фаза. Для нее характерен симптом "загнанности в клетку": человек чувствует, что попал в безвыходное положение и обречен заниматься бесполезным делом. Симптомы, характерные для формирующейся второй фазы (фазы резистентности), были выявлены у 41% докторов, в том числе полностью сформирована она у 36%. Симптомы: "редукция профессиональных обязанностей" и "неадекватное, избирательное эмоциональное реагирование". Врачу все равно, что будет с его пациентами. На больных, которые, по его мнению, не стремятся выздороветь, он реагирует "избирательно эмоционально". На заключительной фазе (фазе истощения) находилось 29% врачей, полностью сформировалась она у 6%. Врач окончательно теряет интерес к работе и пациентам и продолжает выполнять профессиональные обязанности по инерции. На всех трех стадиях "эмоционального выгорания" некоторым врачам приходит в голову мысль о самоубийстве. Часто думает об этом 2% докторов (в основном это врачи со стажем работы до пяти лет), редко — 16%, затруднились с ответом 9%. Но у подавляющего большинства (73%) психиатров суицидальные мысли не возникают никогда. |