Бывшее враг хорошего

Во Франции развернулся большой художественный скандал: наследники художника времен Второй империи Жюля Эжена Леневё (1819–1898) требуют снять плафон кисти Марка Шагала в Парижской опере и открыть тем самым оригинальную композицию, написанную для исторического здания Оперы по заказу архитектора Шарля Гарнье в 1869–1871 годах. Такому повороту истории удивляется художественный обозреватель “Ъ” Кира Долинина.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

К скандалам вокруг перемещенных «с родины» древностей мы привыкли. Не проходит и месяца, чтобы какая-нибудь часть Парфенона не появилась в новостях — то ли будут отдавать Греции, то ли нет, но обсуждение идет. Деколониальные настроения сейчас актуальны настолько, что то и дело бес модной идеологии искушает первых лиц государств что-нибудь да пообещать бывшим колониям: чего стоит история с обещанием президента Макрона отдать в Африку чуть ли не большую часть Музея на набережной Бранли. Регулярные сводки с фронта реституции украденных (или выкупленных под давлением) в Европе в годы нацизма произведений искусства, принадлежавших евреям, эту часть процесса перемещения художественных ценностей сделали уже обыденностью художественного рынка и музейной жизни. Однако нынешняя новость о возможном демонтаже одного из самых знаменитых театральных плафонов мира — плафона Марка Шагала в Парижской опере — не относится ни к одной из вышеперечисленных категорий. В нее даже сначала трудно поверить.

Почему вдруг? То, что под панелями, расписанными Шагалом по заказу (1964) склонного к радикальным жестам и честно любящего модернистское искусства министра культуры Франции Андре Мальро, осталась оригинальная живопись академического художника второго ряда Леневё, никогда не было тайной. Вот только даже тем, кому яркий, сияющий, сказочный, непафосный плафон Шагала казался неуместным внутри пышной золотой табакерки — Оперы Гарнье,— в голову не приходило требовать его снять. 1960–1970-е годы — время настолько тотального модернизма, что все французское искусство от Энгра и Делакруа до импрессионистов как бы вообще не учитывалось. Искусство Академии изящных искусств и парижских Салонов было почти полностью исключено из художественной иерархии. В конце 1970-х, правда, импрессионисты немного поднадоели, и уже в 1986-м был открыт Музей Орсе, который должен был показать XIX век французской живописи во всей его полноте. Салон был если не реабилитирован, то открыт к обозрению.

Именно с этого момента начинается возвращение имен десятков полузабытых академиков, работы которых, впрочем, раньше тоже можно было легко увидеть в общественных зданиях. Самым показательным в этом смысле был парижский Пантеон, в украшении которого отметились практически все первые лица 1850–1870-х годов. Есть там и Леневё — это ему принадлежит история Жанны д`Арк, которой хронологически заканчивается живописная программа Пантеона. Четыре панно, ярких, жестковатых, как из учебника истории. Рядом с действительно потрясающими нежными панно Пюви де Шаванна или истошно-кровавыми сценами Бонна эти безбожно проигрывают.

Художник Леневё был средний. Поэтому и очередь его персональной экспозиции подошла только в прошлом году. Ее сделали на родине художника, в Анже, где, собственно, имя это никогда и не забывали: улица Леневё и бюст появились в городе сразу после смерти уважаемого гражданина. Выставка была большая, и Музей Орсе не поскупился, дал немало вещей, среди которых и эскиз к плафону Оперы — «Музы и часы дня и ночи» (1872). Ну там все такое — псевдобарочное, все летят, ткани развеваются, небо голубеет, путти толстенькими ножками перебирают.

Если бы этот плафон в театре не был закрыт, вряд ли кто-то стал бы особо внимательно его разглядывать. Но нашлись люди, которые захотели восстановить справедливость. В наше нервно-паралитическое время кому-то, может, и помогают поиски малых форм исторического порядка. Еще 7 апреля в «Фигаро» появилась статья, в которой от имени наследников и поклонников Леневё было заявлено, что они намерены бороться за демонтаж плафона Шагала. Тем более что панели 1960-х годов были специально закреплены на клиньях в 10 см от оригинального живописного слоя. Борцы за справедливость в лице Мишеля Броссара, президента Ассоциации друзей Леневё, ссылаются на то, что в 1923 году здание Гарнье вместе с интерьерами, включающими и плафон Леневё, было признано историческим памятником. То есть Мальро со своим заказом Шагалу нарушил закон.

Защитникам Шагала тоже есть что сказать: во-первых, вообще-то это всемирно знаменитый шедевр, сделанный художником для данного места, и почему он должен уступить своему предшественнику, не очень ясно. Во-вторых, каждый год до полумиллиона зрителей посещают театр ради того, чтобы увидеть плафон Шагала. В-третьих, декоративных панно Шагала не так и мало, но практически все они сделаны для модернистских зданий, а сочетание безудержного пафоса и роскоши Второй империи с еврейско-парижским примитивизмом — уникально.

Вроде бы на начало мая запланирована встреча Министерства культуры и руководства Оперы. Вроде бы чиновники склоняются к тому, чтобы «раздеть» Оперу. Вроде бы уже подыскивают место для шагаловского плафона — среди возможных вариантов зал Оперы Бастилии, Пале-де-Токио или Музей библейского послания Марка Шагала. Интересно, что никто не предлагает снять панно Леневё и выставить их отдельно. Будет ли ошибкой восстановления статус-кво или Шагал в Опере Гарнье уже и есть симбиоз, который сам по себе составляет оригинальное архитектурное произведение? Не хочется накаркать, но по логике защитников исторической справедливости вполне можно убрать стеклянный купол Рейхстага, снести пирамиду Лувра или перекрытие двора Британского музея. Линейное прочтение фактов истории, и истории искусства в том числе, слишком чревато догматизмом, а он — вещь небезопасная.