 |
ФОТО: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ  "Сейчас уже проверки закончились, мы снова работает в нормальном режиме" (Сулим Ямадаев и Ольга Алленова, Гудермес, июль 2005 года) |
Я познакомилась с братьями Ямадаевыми в начале 2000 года в Гудермесе, в разгар боевых действий. Они были первыми полевыми командирами, заявившими о переходе на сторону федералов. Во временной администрации Гудермеса меня пугали "бандитами", "героями Ичкерии", и не всякий таксист соглашался ехать в их район, называемый "Западным Берлином". Дорогу к кварталу Ямадаевых перегораживали бетонные блоки, у дома стоял КПП с охраной. Но нас приняли сразу.
Старший из братьев, Руслан, больше известный под именем Халид, говорил мне о разочаровании в идее независимости и о том, что Дудаев, который дал чеченцам эту идею и за которым они пошли, обманул их. Что независимость, ради которой будет уничтожен народ, того не стоит. Это был его выбор. Но он оказался судьбоносным для всей его семьи: у чеченцев мнение старшего брата имеет решающее значение для младших. Средний брат, Джабраил, возглавлявший гудермесскую милицию, а потом народное ополчение, осенью 1999-го вышел на переговоры к генералу Трошеву, готовившему штурм Гудермеса. В переговорах участвовал и Халид. Самый воинственный из братьев, 27-летний Сулим, командующий восточным фронтом Ичкерии, по окончании переговоров вывел свои подразделения из Гудермеса. Он ушел в родовое село Беной и несколько месяцев не выезжал оттуда.
Мне удалось увидеть Сулима Ямадаева только весной 2000 года. В высокогорном Беное, куда мы добирались около четырех часов на машине, федеральной властью и не пахло. Здесь не было ни военных, ни блокпостов — только бойцы Ямадаева, охраняющие его дом, нависший над ущельем. В доме под детскими кроватками лежали гранатометы, во дворе стоял покореженный джип — как память о покушении Басаева, а сам Ямадаев со дня на день ждал от Ханкалы разрешения вернуться в Гудермес.
Он получил его в конце весны, когда Халид Ямадаев стал заместителем военного коменданта Чечни. Тогда же Сулиму выдали табельное оружие и удостоверение замкоменданта Чечни. А Джабраил возглавил спецроту Минобороны. Через три года он был убит. Он первым из братьев получил звание Героя России — посмертно. Сулим сменил брата, возглавив роту, из которой вскоре было сформировано подразделение ГРУ — спецбатальон "Восток". А Халид стал депутатом Госдумы от Чечни. В августе прошлого года он тоже стал Героем России. В апреле 2005 года был подписан указ о присуждении звания Героя России и Сулиму. Спустя три месяца он получил в Кремле "Золотую Звезду".
"Мои ребята не беспредельничали"
— Скандал в Бороздиновской случился как раз тогда, когда тебе должны были вручить звезду Героя России. Что на самом деле произошло?
— Я уже говорил, что во время зачистки в Бороздиновской мой батальон выполнял боевую задачу в 80 километрах от этого села. У меня есть боевое распоряжение. В Бороздиновскую батальон не заходил. Потом я выяснил, что несколько человек самовольно поехали в Бороздиновскую, чтобы найти шайтанов, которые убили лесника (его сын служит в "Востоке".— "Власть"). Это село ваххабитское, оно с начала войны этим известно. Они думали, что местные им сами расскажут, кто убил лесника. Проверяли документы у людей, задавали вопросы, а потом уехали.
— Кто-нибудь из них арестован?
— Из моего батальона никого не арестовывали. Несколько сотен человек были вызваны в прокуратуру в Ханкалу, но никто не арестован. Следствие пока разбирается, потому что дело сложное. Я думаю, что таких ребят, как мои, просто так тоже нельзя сдавать, нужны железные доказательства. Это боевые ребята, и они проверенные. Они не одного эмира уничтожили, они в засадах на голой земле провели несколько лет. Да, они были в Бороздиновской, хотели проверить паспорта и опросить людей — найти, кто убил лесника. И они не имели на это права, потому что обязаны были поставить в известность меня. Такие зачистки без прокуратуры проводить нельзя. За это они и понесут наказание. Но они никого не убивали и не беспредельничали. Мои ребята рассказывали мне, что, когда уходили из села, слышали, как там начали стрелять. После ухода моих бойцов пришел кто-то еще. Ваххабиты могли сидеть в засаде и ждать, когда мои ребята уйдут. Это же все было рассчитано на то, что мои ребята придут разбираться. Лесника поэтому убили. А мои ребята ушли оттуда спокойно, без стрельбы, вот их и подставили. Кстати, местные жители сами говорили, что были две группы. Одна нормальная, а вторая — звери. Кому-то очень надо было подставить моих ребят и меня. За эту войну у нас появилось много врагов.
"Пока он живой, я не успокоюсь"
— Правда, что своим первым врагом ты называешь Басаева?
— Басаев нам (братьям Ямадаевым.— "Власть") еще в 1999 году войну объявил. Но когда в этом марте он выступал по британскому каналу и признал, что заказал убийство Джабы (Джабраил Ямадаев.— "Власть"), вот после этого он стал моим главным врагом. Я его и до этого не считал мужчиной, потому что мужчина — это тот, кто воюет с оружием в руках, а не берет в заложники женщин и детей. Басаев сам никогда не пойдет воевать, я его очень хорошо знаю. Он нагло говорит о том, что ему нельзя умирать, потому что как же без него будут воевать чеченцы? Он боится смерти. Но чтобы своей цели добиться, он пошлет тысячи людей на смерть. Я все это еще после Буденновска понял.
— Было же письмо Басаева братьям Ямадаевым...
— Джаба был в Гудермесе начальником милиции, и мы боролись с ваххабитами. И с басаевскими людьми тоже. Мы их сажали, у многих отбирали удостоверения. И он написал в письме, чтобы мы их отпустили и возместили ему моральный ущерб, и что, если мы не выполним его требования, он придет к нам с войной. Халид написал ему: "Мы не хотели войны, но если ты хочешь войну, ты ее получишь". Но я сначала подготовил своих людей, потому что я знал, что Шамиль очень коварный. Я написал ему: "Если ты здесь появишься, живым тебе отсюда уже не уйти, потому что Аллах на моей стороне". Мы отправили ему с посыльным это письмо. Он после этого дал задний ход. Он струсил и повел себя не как мужчина. И после этого в Дагестан им пришлось идти не через Гудермес, как они планировали. Им Гудермес нужен был как плацдарм. Это письмо было за два месяца до их нападения на Дагестан — ему нужно было знать точно, пройдет он или нет. После этого он присылал людей, чтобы меня убили. 16 покушений было, но Аллах меня спасал.
— Но ведь ты сам Басаева спасал от смерти.
— У меня было хорошее отношение к нему в первую войну. Я два раза спасал его, козла. 11 февраля 1996 года, когда он попал в окружение, и 6 августа, когда они зашли в Грозный и попали в ловушку. Его тогда чуть не поджарили там, мы его оттуда вытащили. Меня Масхадов попросил помочь. Я верил Басаеву, я думал, что он идеолог, что он за народ.
— Почему ты перестал ему верить?
— В 1996-м, когда он выставил кандидатуру на пост президента, они все стали драться за это кресло. Гелаев, Арсанов, Масхадов, Яндарбиев, Закаев, Удугов, Абалаев — все стали за это кресло бороться, и мы поняли: ничего себе, вот за что была вся эта война! И Халид, и Джаба, и я — мы все увидели, кто такие эти наши лидеры. И мы тогда никого не поддержали. Нас просто Ахмат-хаджи (Ахмат Кадыров.— "Власть") попросил не идти против Масхадова, потому что Масхадов в этой шайке более порядочный был. Вот после этого Басаев мне сказал: "Ты стал моим врагом, ты меня не поддерживаешь". И все покушения — его рук дело, и Джаба...
— Убийство Джабраила — месть Басаева?
— Да. Они взорвать меня должны были, а мы с Джабой поменялись, мне надо было уехать в Москву. На второй день после смерти Джабы был радиоперехват. Басаев сказал кому-то: "Ты не того убрал". А тот: "Какая разница, одну собаку убили, другую через неделю убьем". Я стал осторожнее, и я этого козла найду. И он знает: пока он живой, я не успокоюсь.
— Басаев недавно дал интервью ABC. Он в Чечне?
-- Я думаю, он в Ингушетии. И бывает в Дагестане.
"Мы складывали медали в стол и забывали про них"
— За что тебе дали Героя?
— За работу. Батальон "Восток" эту награду заработал. И те, кто сейчас служит, и те, кто погиб,— они все эту звезду заслужили.
— А говорят, эту награду тебе дали за ликвидацию Абу аль-Валида.
— И за это тоже. Это возле Тазан-Кала было, в Веденском районе. Мы там несколько месяцев провели, у нас большие потери были. Там был бой, они стреляли в нас, мы стреляли в них. Были убитые — у меня было трое убитых, четверо раненых. С их стороны тоже были убитые. Но этот (Абу аль-Валид.— "Власть") оказался самым главным. Мы тогда не знали, кого убили, знали только, что это араб. Темнокожий и борода по пояс. Потом уже из радиоперехватов узнали, кто это такой. Шайтаны передавали друг другу, что он ушел в газавате.
— Когда ты сидел в Беное и не знал, легализуют тебя или нет, ты думал, что станешь Героем России?
— Я не знал, что будет дальше, но воевать на стороне Масхадова и Басаева не хотел. Потом Халид стал замкоменданта Чечни, и через какое-то время я тоже стал работать с Ханкалой. Мне, правда, предложили идти под Рамзана (Рамзан Кадыров.— "Власть") служить, но я сказал Ахмат-хаджи: "У нас с Рамзаном характеры разные, мы не сможем работать вместе". И еще я сказал ему: "Я всегда был твоим названым сыном, и я всегда приду к тебе на помощь, когда тебе надо будет". Он сказал: "Я это знаю, Сулим". Мне помогло Министерство обороны, они поверили мне, и я благодарен им и буду верен до конца. Они доверили мне, полевому командиру, подразделение, такую сложную работу, и я клянусь, они не пожалеют никогда. Конечно, я не думал тогда ни о каких наградах. И когда нам стали давать ордена и медали, мы даже не понимали, что это такое. Мы складывали их в стол и забывали про них. Это сейчас для меня каждая награда — признание моих заслуг и моего батальона, и я вспоминаю, где, когда и за что ее давали. А тогда... Какие у меня награды? Орден Мужества, медаль "За отвагу", около 20 наград у меня есть.
— В Ханкале признают заслуги твоего батальона. События в Бороздиновской не повлияли на это отношение?
— Я не думаю, что у кого-то есть больше результатов, чем у нас. Схроны, базы шайтанов постоянно находим, у меня нет ни дня, ни ночи спокойных — даже когда я в Москве, в академии, я все время говорю со своими командирами, держу на контроле все операции. Месяц, пока шли проверки в батальоне, было сложно работать, но мы работали. Сейчас уже проверки закончились, мы снова работаем в нормальном режиме.
— Ты учишься в Академии Генштаба? Зачем тебе это?
— Нет, в Академии имени Фрунзе. Три года мне еще. Потом в Академию Генштаба пойду. Зачем? Чтобы стать генералом. Я всегда хотел быть военным. Когда школу закончил, хотел идти добровольцем в Афганистан. Но войска в тот год вывели. Это была у меня мечта такая — пойти воевать, доказать, что я воин.
— А на чьей стороне хотел воевать в Афганистане?
— Хотел за свою родину идти. Как Ханпаш Нурадилов, как Асламбек Шарипов. Это наши герои, Герои Советского Союза, которые воевали с фашистами. Каждый мужчина должен за свой дом, село, город воевать сначала, правильно? Но после школы я полгода в национальной гвардии Дудаева отслужил, а потом Джаба забрал меня в Москву. Здесь бизнес у него был, из меня неплохой бизнесмен получился. А в 1994-м я вернулся в Чечню.
"Какая независимость, когда вокруг Чечни одна Россия?"
— Почему ты все-таки перестал верить Масхадову?
— В первую войну мы воевали на одной вере. Я верил, что Ичкерия может быть независимой. Я думал, что после войны наступит мир, как было после 1945 года. Но это быстро прошло. Я увидел, что воруют людей, что зарабатывают только бандиты, что брошюры пишут в Америке и Лондоне и пересылают их сюда. Почему я это говорю? Потому что в разговоре с Хаттабом в ту войну, с Читиговым (Резван Читигов, прошедший военную подготовку в частях спецназа США, его называли Американцем.— "Власть") они гордились, что учились вместе с бен Ладеном, Абу аль-Валидом, они считали их лучшими. Читигов был грамотный: компьютеры, спутниковая связь, минирование, подрывы — он все знал. И Хаттаб был хорошо подготовлен. Они знали, куда пришли и зачем, и они за свою идею воевали. Я не знаю, что это была за идея, идея ФБР или ЦРУ. И Шамиль сейчас на их идею работает. А мы это поняли, и я не хотел, чтобы меня дурачили. Чеченцы сами разберутся со своей жизнью, без ЦРУ. Поэтому мы остались в Чечне и стали воевать. И я понял теперь, что Чечня без России не выживет. Мы хотели жить без России, и что вышло? Мечети, города, школы разрушены, дети не знают русского, ваххабиты пытались подчинить народ. Чеченцы переставали быть чеченцами — когда такое было, чтобы чеченец себя взрывал? В Коране написано, что самый большой грех — когда ты сам себя убиваешь. Америке выгодно, чтобы Северный Кавказ был без контроля, Америка дурит наш народ — все эти разговоры про независимость я имею в виду. Какая независимость, от чего независимость, когда вокруг Чечни одна Россия? Людям в Чечне и на Северном Кавказе демократия не нужна. Там очень много кланов, банд, и там нужны жесткий закон и экономика развитая.
— Почему ты не бросил все и не вернулся после первой войны в Москву?
— Потому что после войны всем было тяжело. С 1994 по 1996 год у меня было 52 человека убитых, а с 1997-го по 1999-й — 184. Это уже не война была, а внутренние разборки. Мы били по ваххабитам, они били по нам. Халид говорил: "Давай уедем, порядка тут не будет". Я говорю: "Не могу ребят бросить". И раз мы сами все натворили, надо теперь с этим разбираться. Тогда Грозный, Аргун и Гудермес были светской частью Чечни, а остальная часть, Урус-Мартан, Ачхой-Мартан,— шариатской. У нас даже анекдот тогда ходил такой. Доезжаешь до Черноречья, а там поворот: направо — шариат, налево — светская жизнь. Куда поворачивать? Поворотник включи направо, а заворачивай налево. Так все и жили. Напоказ все по шариату, а как на самом деле — только ты сам да Аллах знает.
— Говорят, что ты тоже когда-то был ваххабитом.
— Я ваххабитом никогда не был. В нашей семье вообще никто не был ваххабитом. У меня дядя был, Амхад, он погиб потом, он очень крепко нас держал тогда. Он всегда говорил, что чеченцы должны придерживаться своих старых традиций. Он для нас авторитетом был, потому что отца мы рано потеряли. И еще муфтий Ахмад-Хаджи, я с ним постоянно рядом был, он тоже наставлял нас. Мне повезло, что эта зараза прошла мимо меня.
"Масхадов предлагал мне $500 тыс. за Гудермес"
— Когда в 1999 году ты решил сдать Гудермес генералу Трошеву, о чем ты думал?
— О том, что людям война не нужна. Все устали от крови. Женщины устали плакать. Я был командующий Гудермесским фронтом Ичкерии, а Джаба вел переговоры с федералами. Если бы тогда что-то сорвалось, это была бы жестокая война. 3-5 тысяч мы тогда держали под собой. Они были в разных селах и городах, но это были наши люди. И я стал выводить своих людей из Гудермеса. Я оставил с Джабой 150 человек, а сам повел отряд из 96 человек из города. Тогда появилась информация, что Хаттаб привел своих людей к Джалкинскому лесу, 400 человек. Началась бомбежка. Мы тоже под нее попали. У меня погибли 47 человек. Потом я вернулся и стал выводить другой отряд. Вообще-то я вывел тогда из Гудермеса около 700 человек маленькими группами. Тогда Ахмат-хаджи сильно помог нам.
Многие тогда хотели, чтобы я против России воевал. Мне предлагал деньги Масхадов, ко мне приезжали его эмиссары, предлагали мне $500 тыс., чтобы я взял Гудермес. Они знали, что это мой город, меня там поддерживают, и Масхадову было нужно мое согласие. Но я сказал, что не за деньги воюю.
— В вашей семье три Героя России. Это Кремль благодарит вас за то, что вы первыми поддержали Путина в Чечне?
— Это за работу. Мы работали — без показухи, а так, чтобы исправить то, что за десять лет натворили в Чечне Масхадов с Басаевым. А работы в Чечне еще много. Сейчас войска с гор вывели — шайтаны опять стали себя там свободно чувствовать. В горах, в Белгатое, на свадьбы друг к другу ездят, а кроме наших подразделений, туда больше никто и не ездит. Но я за Чечню даже не так болею — здесь мы с ними разберемся. А сколько их в Дагестане, Ингушетии, Калмыкии, Астраханской области! Там что творится, это ужас! И контролируют все ваххабиты, они уже и во власти там есть. Если сейчас муфтияты не возьмутся за работу, если в школах не начнут учить детей, что такое наши традиции и что такое несут нам эти шайтаны, Кавказ пропадет. Надо объяснять детям, что нам в России никто не запрещает ходить в мечети, что нам не запрещают молиться, но террористами стать нас не учили ни наши предки, ни Коран.