некролог
Стало известно, что на прошлой неделе в Утрехте от рака умер знаменитый голландский художник — Констант. Одному из создателей известного художественного интернационала 50-х, группы "CoBrA", было 85 лет.
Имя, которое носил этот человек, может показаться претенциозным — замах на постоянство (чуть ли не вечность!) в наше время не кажется хорошим вкусом. Однако ничего такого в этом имени заложено не было. Те, кто придумал в 1948 году группу "CoBrA", любили играть с буквами и словами. Так родилось название группы — из начальных букв французских названий столиц трех государств, откуда были родом художники,— Дании, Бельгии, Нидерландов (Co[penhague], Br[uxelles], A[msterdam]). Так были созданы и артистические имена: идеолог группы датчанин Асгер Йоргенсен стал Йорном, голландец Любертус Якобус Сваансвяйк — Люсебером, второй голландец, Корней, образовался из Корнелиса Гийома ван Беверлоо, а их соотечественник Констант Антон Ньевенхауз просто отбросил фамилию. Однако иногда игры со словами просто так не проходят. Постоянство Константа в искусстве оказалось завидным.
После второй мировой войны обстановка в Нидерландах не очень-то располагала к артистическим радостям. Темно-коричневое реалистическое искусство и изумительная, но несколько депрессивная позднеконструктивистская архитектура того же цвета выстраивали свою ось координат. Обучение в голландских школах и академиях художеств велось по-разному, но тональность была общей. Те, кому удавалось вырваться в Париж, ехали за цветом. Там они им заболевали, ударялись во все тяжкие, но исход болезни был разным. В Париже будущий Констант стал страстным поклонником Сезанна, пропустил через себя кубизм и немецкий экспрессионизм и стал писать свое. У него появились яркие всполохи цвета, отчаянно заломленные линии, животные, женщины, полное отсутствие сколько-нибудь реалистической перспективы и явный трагизм сознания.
Художников "Кобры" публика не понимала, они пытались объясниться, Констант предложил свое: "Картина — это не конструкция красок и линий, но животное, ночь, крик, человек или все это вместе взятое",— но и это не помогло. Их выставки освистывали, они настаивали на своем, потом со своим абстрактным экспрессионизмом появились американцы, все поохали, но смирились. Про голландско-датско-бельгийское первопроходчество благополучно забыли, но зато повернулись к его героям.
Практически все первые лица "Кобры" прожили свои жизни в славе и почете. Им — выставки и музеи, каталоги и государственные заказы. Однако усмирить художественных бунтарей, воспитанных на марксистских и коммунистических книгах, оказалось не так-то просто. Как и другие голландцы, Констант в коммунисты не ходил, но затеял социальный эксперимент, равному которому в искусстве второй половины ХХ века найти не легко. Пока Асгер Йорн теоретизировал, Констант решил обернуть его идеи в художественную, если не в бытовую реальность. Его архитектурно-социальная утопия "Новый Вавилон" должна была решить проблемы людей будущего, людей, живущих в мире без голода, без эксплуатации, без тяжелого труда, в полном согласии со своими потребностями, главная из которых — выражать себя в творчестве.
Из почти полувека работы художника и его последователей над "Новым Вавилоном" выросли сотни набросков, десятки макетов, лекций, статей. Дома-соты, парящие над землей, восхищают прежде всего прямотой мысли — мы, воспитанные на Чернышевском, так думать и мечтать уже вряд ли способны. А там, в низинной, отвоеванной у моря Голландии, еще несколько дней назад жил человек, искренне веривший, что мир будет лучше. И 85 лет жизни, и тяжелые, трагические годы последней болезни Константа не смогли убедить его в том, что утопия обречена остаться утопией.