В Москве, а вслед за тем в Петербурге показывают "Битву на небесах" и принимают ее автора — мексиканца Карлоса Рейгадаса. Это самый скандальный фильм нынешнего киносезона. Он уже вызвал благородный гнев среди искусствоведов-пуристов. Однако сам факт появления этой картины в России АНДРЕЙ ПЛАХОВ считает обнадеживающим для страны симптомом.
Картина могла возникнуть только в Мехико-Сити — самом большом мегаполисе мира, который называют антропологическим экспериментом. Даже в Москве еще не каждый день с оружием атакуют машины в пробках и перед светофорами. Даже в Москве нет такого количества бездомных собак, таких впечатляющих свалок, а жестокость и коррупция не сочетаются столь запросто с телесной витальностью и духовной взвинченностью.
Помимо латинских страстей и мыльной оперы в Мексике существует большое кино и до сих пор работает традиция прожившего здесь с десяток лет Бунюэля. "Битва на небесах" — это по-бунюэлевски мощный кусок большого кино, которое прикидывается авангардом и сюрреализмом, отчасти, впрочем, ими и являясь. Фильм начинается со сцены феллацио бесстыдным крупным планом — так у Бунюэля разрезали бритвой человеческий глаз (на самом деле куриное яйцо). Шок не в самом факте, а в том, что молодая привлекательная женщина совершает интимное действо с неюным, животастым, смуглокожим партнером, и это довольно жуткое зрелище (позднее мы узнаем, что женщина к тому же богата и бегает из генеральского дома искать удовольствий в бордель). Совершенно неважно, кстати, натуральный заснят акт или там есть какая-то подстава: Анапола Мушкадис говорит, что после съемок у нее было чувство, будто она переспала с Маркосом Эрнандесом, а тот предвидел проблемы со своей женой.
В фильме играют не актеры, а физические тела, которые Рейгадас находил где угодно: например, главного героя Маркоса — среди сослуживцев своего отца по Министерству культуры. Даже монструозные на первый взгляд фигуры (среди них выделяется необъятная толстуха, жена героя) режиссер делает красивыми в своем махровом совершенстве, потому что они — порождения природы. Рейгадас обладает чувством физической реальности, а она не может быть уродливой. Режиссер возвращает кино к его истокам, когда оно было не сюжетом, даже не аттракционом, а актом любви между светом и фактурой, между камерой и объектом. Он не случайно говорит о влиянии Тарковского, у которого сюжеты и актерские образы отступали перед чистой магией кинематографа.
Именно поэтому сюжет в "Битве" прописан пунктиром и вообще представляет собой наиболее слабое звено. Действие разыгрывается не в реальности, а буквально в подсознании Маркоса, похитившего вместе с женой и ненароком доведшего до гибели соседского ребенка. Но раз уж такой сюжет заявлен, он влечет за собой множество социальных, психологических и даже политических ответвлений. Беден ли Маркос? Вроде как не нищий. Мог ли он получить выкуп у соседской семьи (вроде как небогатой)? Эти вопросы остаются в густой тени. Зато на свет выходят ритуалы, переводящие пунктирный сюжет в совершенно другую сферу, из земного мира — в небесный рай или подземный ад. Об этом, кстати, остроумно сказал сам Рейгадас: "В сексе можно обрести веру. Тем не менее не надо думать, что Маркос попадет в рай, потому что ему сосали член".
Главными героями в этой мифологической перспективе становятся армия и религия как символы фальшивой духовности ("Не согрешишь — не покаешься") и тоталитарного сознания. Поднятие мексиканского флага по-эйзенштейновски остро монтируется с исступленным чествованием Девы Марии. Католический экстаз а-ля Феллини соединяется с духом урбанистического отчуждения и мраком анонимности, напоминающими о классическом Антониони. Но иноземные влияния не отменяют национальной природы этого продукта. До самого конца яростный гротеск, сделанный в лучших традициях испанских и мексиканских безумцев, остается грубо физиологичным и в то же время высоко духовным, политически заостренным и резко антиклерикальным.