В Музее городской скульптуры открылась выставка "Души изменчивой приметы". Из Гатчины привезли три десятка портретов XVIII — начала XX века, происходящих из знаменитой некогда портретной галереи Гатчинского дворца. Вынутых из запасников императоров, их жен, чад и домочадцев разглядывала АННА ТОЛСТОВА.
Даже такие проходные с точки зрения живописи вещи, как конный портрет английского короля Георга I кисти Годфри Неллера и его ученика Джона Вуттона. В Россию он попал в 1779 году в составе коллекции лорда Уолпола, которую Екатерина II купила у поиздержавшихся наследников, несмотря на горячие протесты прогрессивной британской общественности, требовавшей запретить вывоз из Англии национального культурного наследия. Поначалу картину хранили в Эрмитаже, а потом сослали в Гатчину, откуда она в годы Второй мировой пропала. Обнаружилась лишь в 2002-м и с большой помпой, в присутствии министров культуры России и Германии, была возвращена в Гатчинский дворец-музей. Но не одной только реституционной канителью интересен Георг I. Любой неллеровский портрет России дорог — и совсем не из-за достоинств кисти замечательного, когда работал без соавторов, художника, обучавшегося ремеслу у рембрандтовского ученика Фердинанда Бола и самого Лоренцо Бернини. Дело в том, что в 1698 году, когда Великое посольство Петра I гостило в Лондоне, Неллеру поручили писать портрет русского царя, до сих пор хранящийся в Хэмптон-Корте. Это был, кажется, первый образ Петра, написанный на европейский манер и растиражированный потом во множестве гравюр и копий.
Вел себя в гостях у островитян Петр Алексеевич, кстати, весьма свободно, так что потом в Англии еще лет сто только и анекдотов было, что о кутежах и причудах tsar of Muscovy. Но на портрете Неллера представлен прекрасный — свежий, большеглазый и кудрявый — король-рыцарь в горностаевой мантии и блестящих латах. Англоман Карамзин, видевший этот портрет в Лондоне, восклицал восторженно: "Марс в преображенском мундире!" Словом, помянув Петра с Екатериной хотя бы парой завалящих гравюрок и внятным текстом в аннотации, вокруг неллеровского Георга I можно было бы выстроить захватывающую историю. Но история не выстроилась. На этикетке почему-то сказано лишь, что "Георг I был первым представителем Ганноверской династии". И все. Рядом комод. Истории почему-то не выстроились ни вокруг таинственного и щеголеватого, чем-то напоминающего Казанову "Испанского доктора" кисти Лампи-старшего, ни вокруг подозрительного "Лютниста", которого неизвестный английский художник XVIII века вырядил так, что он стал похож на казака-бандуриста.
До революции собрание портретов гатчинской резиденции было самым большим в России. Лучшие вещи из него оказались хитами знаменитых мирискуснических выставок старого русского портрета, открывших широкой публике Серебряного века имена Дмитрия Левицкого и Федора Рокотова. После революции, несмотря на то что самое ценное из русской школы отобрали в Русский музей, коллекция даже пополнилась — живописью из Эрмитажа и национализированных дворянских гнезд. В годы Великой Отечественной то, что не успели вывезти из Гатчины, оказалось разграблено, а то, что вывезли в центральное хранилище музейного фонда, вернули лишь частично. С тех пор в Гатчинском музее принято жаловаться на судьбу-злодейку. Вот и на вернисаже вспоминали, что до войны Гатчина по посещаемости превосходила Петергоф и Павловск. Теперь не то. Но дело, кажется, не только в грабеже, тотальном безденежье и удаленности от Петербурга, которая, понятно, не способствует притоку туристов. Дело в чем-то еще. Стихотворение Николая Заболоцкого, из которого кураторы позаимствовали строку для названия выставки, начинается с призыва к поэтам любить живопись. К искусствоведам это, в конце концов, тоже относится.