Премьера современный танец
На театральной площадке парка La Villette, где кочуют проекты закрывшегося на ремонт театра Chaillot, состоялась парижская премьера спектакля нового спектакля Охада Нахарина «Momo». Танцовщики Batsheva Dance Company впервые выступили не просто исполнителями, чьи технические возможности не перестают восхищать, но и полноценными соавторами. Рассказывает Мария Сидельникова.
Пока билетеры утрамбовывают последних зрителей в и без того забитый до отказа зал La Villette (аншлаг на гастролях был такой, что добавляли два дополнительных вечера), на сцене незаметно появляются артисты. Четыре парня в армейских штанах с голыми поджарыми торсами двигаются по периметру сцены, вымеряя каждый шаг своего тихого марша, пока возня в зале не затихнет и не погаснет свет. Эта стандартная затравка-прелюдия, ставшая маркой Охада Нахарина, на сей раз ведет к совершенно не рядовому спектаклю израильской труппы.
«Momo» — первый результат коллективного творчества 70-летнего гуру и самих артистов Batsheva Dance Company. С мужской четверкой Нахарин работал лично и отдельно, остальных танцовщиков предоставил самим себе под присмотром Арьеля Коэна, опытного артиста труппы. Здесь можно было бы вычитать попытку красиво завуалировать творческий кризис, но вышло и правда удивительно.
Накрепко спаянный мужской квартет (Игорь Птащенчук, Льен Хсу, Ги Давидсон, Йони Симон) составляет хребет «Momo». Бравые парни уверенно идут через все часовое с хвостиком действие, выдавая бодрые танцы, акцентирующие маскулинность. Ходят строем, думают, похоже, так же, во всяком случае без лишних рефлексий, и готовы в любой момент подставить друг другу крепкое дружеское плечо.
На их фоне начинают появляться персонажи — один за другим. Каждый из семи уникален как внешне, так и по хореографическому языку, выдающему характер. Вот фактурный жилистый андрогин (Билли Барри) — внимание он привлекает своей дробной пластикой не то пришельца, не то младенца, который не в силах совладать с гиперподвижными конечностями. Однако сухость и бесконтрольность длинных, как у кузнечика, ног-лап обманчива: они способны буквально на все. Превращать беспомощность в мощь и наоборот — по-прежнему один из главных телесных инструментов артистов Batsheva. За андрогином девочка — скромная, в хитончике (Эри Накамура), выходит на высоченных полупальцах и мнется в томных кошачьих переборах ногами. Еще одна девица — мужеподобная, ядовитая, с агрессивным напором и соответствующим набором решительных жестов и броских ужимок (Ярден Барекет). Оппонентом ей выступает мальчик-лирик в купальнике, с пластичным тягучим телом, чутким к малейшему дуновению ветра (Матан Коэн). Следом выплывает бесполый человек в пушистой балетной пачке (Охад Мазор), погруженный в себя и в свои романтические мечты. Из колонок то и дело доносится обратный отсчет по-русски «девять, восемь…», как при запуске космического корабля.
С одной стороны — земля, с другой — космос. Тут — коллектив, там — зацикленные на себе асоциальные эгоцентрики. Там — мальчики, тут — попробуй разбери. Одни — про непрерывность, маниакальный расчет и результат, другие — про фрагментарность, импровизацию и вечные поиски. Одни — Охад Нахарин, другие — его продолжение. Однако, вопреки законам жанра, части эти не вступают в конфликт и не соперничают. Поначалу они вообще не замечают друг друга. Даже в центральной сцене спектакля, когда парни, забравшись на стену-скалодром, выстроенную в глубине, вроде как становятся зрителями нелепого балетного класса в исполнении «солистов», их взгляд совершенно пустой и равнодушный. Разгерметизация миров происходит постепенно. Сперва закрадывается общий жест — поднятая вверх рука. Защита, инициатива, сомнение, вызов — у всех этот простейший жест звучит по-разному, демонстрируя главный принцип «гаги», заветного нахариновского языка: сколько танцовщиков, столько и движенческих интонаций. Под финал артисты выстраиваются в линию на авансцене, и каждый получает свои минуты славы: те, что были в стае, выступают от первого лица, нерешительные — кричат, жаждущий балета — наконец разворачивает ногу на 180 градусов. И все вновь разбредаются по группам. «Личности» отползают в неизвестность по стене-скалодрому, а «четверка» бодрой матросской походкой продолжает свой неутомимый путь.
Охад Нахарин редко объясняет свои спектакли. Бесполезно и расшифровывать названия. В них запрятан либо ассоциативный ряд, понятный только «гага-людям», владеющим этими неологизмами в совершенстве, либо набор букв, чья мелодика близка хореографу. «Момо» — из таких ничего не значащих звукоподражаний. Из ближайших созвучий — акроним FOMO (fear of missing out), навязчивый страх современного человека пропустить что-то интересное. Только мудрый Нахарин ловко заменяет fear на magic («волшебство») и ставит точку в своем спектакле на жизнеутверждающем «хей!». Танцевальная магия, да и только. Списывать со счетов матерого хореографа еще рано.