Множественность валютных курсов и манипуляция ими государством с фискальными целями не является эффективной политикой в сравнении с альтернативой — проинфляционной бюджетной политикой. Тем не менее, по мнению экономистов Колумбийского университета, исследовавших крайне популярный в развивающихся странах вопрос, инфляция, меньше в сравнении с валютными «играми» разрушающая национальные активы, более привлекательна как объект борьбы за всеобщее благо.
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ
Большинство работ экономистов, посвященных «множественным курсам» валют, датируются 1980-ми. Именно поэтому интересен и важен препринт, видимо, финальной на ближайшие годы работы по этой теме двух экономистов Университета Колумбия в США, посвятивших теме примерно 30 лет,— Мартин Урибе и Стефани Шмитт-Гроэ выпустили в серии NBER препринт статьи «Контроль валютного курса как инструмент налоговой политики»: в ней они сводят в единую теорию и модель ранее описывавшиеся частные аспекты этой проблемы, 20 лет назад бывшей актуальной и для РФ. По оценкам 2019 года, системы «параллельных», двойных и множественных валютных курсов применяет примерно пятая часть экономик мира, в основном это страны с высокой инфляцией и большим бюджетным дефицитом — в РФ «множественный курс» как идею перестали обсуждать в основном по итогам санации бюджета. Супруги Урибе и Шмитт-Гроэ в разные годы занимались влиянием «множественных курсов» на экспортные рынки, рынки труда, цены. В этой работе они анализируют собственно то, что является для правительств главным обоснованием такой бюджетной политики: множественность курсов является де-факто способом неинфляционного финансирования бюджетного дефицита, альтернативного проинфляционным стратегиям.
Мартин Урибе, в ходе академической карьеры уходивший в США на работу в совет ФРС на четыре года,— американский экономист аргентинского происхождения, и одна из целей публикации — анализ возможного развития событий в Аргентине, стране, в течение десятилетий лавирующей между двумя стратегиями. Урибе и Шмитт-Гроэ демонстрируют: если бы речь шла только об экономических мотивациях правительств, никакого выбора не было бы.
Расчеты показывают (подтверждая выводы большинства работ предшественников), что «множественность курса» как стратегия — это всегда проигрышный выбор, если целью работы «расширенного правительства» в стране являются сохранение и увеличение национального богатства.
В теории «курсовой налог», который обычно реализуется или как специализированное (через принудительные курсы обмена для разных категорий участников ВЭД) налогообложение импорта, или как основа для внешнеторговых монополий, вполне годится для того, чтобы подавлять инфляцию в национальной экономике и во многих случаях полноценно и стабильно решать проблему бюджетного дефицита. То есть сам по себе выбор в пользу «множественных курсов» возможен и не является ошибкой. Тем не менее при любых обстоятельствах единый курс и более высокая инфляция, уверенно утверждают Урибе и Шмитт-Гроэ,— правильный выбор: если по какой-либо (необсуждаемой в тексте, обычно внутриполитической) причине невозможен переход на стандартное инфляционное таргетирование или режим currency board (в Аргентине предпринимались и те, и другие версии), потери национального благосостояния от «множественного курса» всегда выше и будут выше — у него больше не только «побочных эффектов» (контрабанда, коррупция, проблемы с размещением ресурсов), но и больше разрушительная сила в отношении экономики в сравнении даже с высокой инфляцией. Наконец, в описании авторов модель работает однозначно: «налог множественного курса» работает для заявленных целей (снижение бюджетного дефицита при стабильной инфляции) лучше всего, когда он близок к нулю, то есть в ситуации единого курса.
Почему же «множественный курс» правительства проблемных стран выбирают так часто? Урибе и Шмитт-Гроэ дают простое, но очень вероятное объяснение: инфляция более «наглядна» и понятна избирателю, чем долгосрочное «разрушение благосостояния» в экономике, напрямую мало кем-либо ощущаемое за несколько лет,— для демократической власти борьба с ней среднесрочно политически более выгодна.