 |
ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ  Над практически разрушенным залом рабочие ставят металлический каркас крыши |
"Это не наркоманы были, они были не хуже наших 'альфовцев'"
Спортзал школы #1 ремонтируют. Но ремонтируют как-то странно: над практически разрушенным залом рабочие ставят металлический каркас крыши. Мне объясняют — это не ремонт, это чтобы остатки перекрытий не обрушились на головы тем, кто сюда приходит. Скоро сюда придет очень много людей. Крыша не должна снова упасть.
Казбек ведет меня по школьному двору, рассказывая, как начиналась линейка, какими веселыми были школьники и их родители и как все это закончилось в один миг — когда со стороны железной дороги показались вооруженные люди. Казбек мог бы убежать — до его машины было рукой подать, но в школе осталась его жена с сыновьями.
— Они разучивали речовку к линейке,— говорит Казбек.
Он показывает на вход в школу:
— Они стали загонять людей в зал. У той двери началась давка, потому что дверь узкая, а они людей подгоняли — стреляли в воздух и кричали: "Быстрей!" Я разбил окно в зале и стал туда подавать детей, а потом и сам туда впрыгнул. Я плохо ориентировался, хотя сам в этой школе учился. А боевики ориентировались очень хорошо. Как будто у них схема была или они тут уже были.
Мы входим в спортзал. Обожженные стены, дощатые полы с сохранившейся местами краской, небо сквозь уцелевшие перекрытия крыши. И всюду цветы, венки, детские игрушки и бутылки с водой.
Казбек вспоминает, как сначала заложников согнали в правый угол зала. Как боевики требовали тишины, стреляя в воздух, и как один из заложников обратился к другим по-осетински, уговаривая всех успокоиться.
— Его застрелили, и стало тихо.
Потом боевики приказали всем сесть и завести руки за голову.
— Мы сели, и нас как будто больше стало — люди заняли весь зал.
Казбек в течение часа тихо передвигался в левый угол зала к своей семье. В это время боевики раскатывали катушки с проводами, подвешивали бомбы к потолку и баскетбольным кольцам.
— Вот там, напротив шведской лесенки, у открытой двери, сидел сапер.— Казбек показывает на большой проем от двухстворчатой двери зала.— Он устанавливал мину. Как раз он педаль эту ставил, которая потом липовой оказалась. Я внимательно следил за ним с первой минуты. У меня сразу мысль была: может, они где-то ошибутся, может, не смогут заминировать.
Казбек говорит громко и немного нервно, сбивается, торопится рассказать все, что видел и знал. Рабочие, накрывающие крышу, внимательно к нам прислушиваются.
— Этот сапер сидел вот тут с катушкой, напротив двери, а из центра зала к двери мимо него быстро побежал мужчина — на улицу. Я подумал: убежит. А этот сапер, одной рукой продолжая разматывать катушку, другой взял автомат и выстрелил. С одного раза прострелил этого мужика. Положил автомат — и дальше разматывает катушку. И говорит не глядя: "Желающие еще есть?" Они были профессионалы, понимаете? Это не наркоманы были и не отбросы какие-то, они были не хуже наших "альфовцев". Они ни на секунду не присели, не курили, только в тренажерном зале пили иногда кофе и "сникерсы" ели...
— Как же он возле двери сидел? — удивляюсь я, глядя на широкий проем.— Его же могли расстрелять милиционеры или спецназовцы.
— Да там никого не было! — горячится Казбек.— Они же себя тут спокойно чувствовали, они знали, что никто сюда не придет! Потому что спецназ и снайперы появились на второй день только. Тут вообще бардак был! Этот бардак ничего другого породить и не мог — только этот жестокий и безалаберный штурм.
Я хожу по залу вслед за Казбеком. К нам присоединяются какие-то люди — мужчина и женщина. Они нас даже не слышат — просто ходят среди цветов и пластиковых бутылок, смотрят на черные стены, читают надписи на них.
Казбек, помолчав минуту, продолжает. Недалеко от боевика, расстрелявшего с одного раза пытавшегося убежать заложника, лежал мужчина по фамилии Боллоев. Его ранили во время захвата и потом в зале запрещали к нему подходить. Он лежал, истекая кровью, и никто не мог ему помочь. Его нужно было только перевязать, чтобы остановить кровотечение. В конце концов, одна из заложниц, Кудзиева, встала и сказала: "Дайте мне бинты!"
— На нее наставил автомат один из боевиков,— говорит Казбек.— Но она не отвела взгляд. Сказала: стреляй, если можешь стрелять в женщину. И он опустил автомат. К ней потом они по-другому относиться стали. Как будто уважать стали. Вот она перевязала Боллоева. Но было уже поздно.
Рядом с Казбеком, его женой и сыновьями сидел мальчик-первоклассник, сын этого умирающего заложника. Он смотрел на отца весь день, пока тот не умер.
— Когда Боллоева оттаскивали, за ним по полу потянулась кровавая полоса. Этот пацан так на нее и смотрел, пока я не заставил его лечь. Он в какой-то прострации был все время.
 |
ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ |
Один из рабочих спускается с крыши и подходит к нам, вытирая руки о штаны.
— Ты отсюда? — спрашивает он Казбека.
Тот кивает. Человек в спецовке долго молчит, но потом наконец задает вопрос:
— Правда, что в вас из танков стреляли?
— А ты посмотри вон туда.— Казбек показывает на руины соседнего, расположенного прямо за школой, здания.— Думаешь, это отчего? Это даже огнеметом не сделаешь.
— Вы на суде сказали, что кнопка была муляжом,— говорю я, возвращаясь к тому, на чем мы остановились.
— За этой кнопкой я внимательно наблюдал,— кивает Казбек и снова идет к широкому дверному проему, где сидел на кнопке боевик.— Сначала там сидел один, потом его сменил другой. Они меняли друг друга очень тщательно, было видно, что они боятся сделать что-то не так. Но на второй день после обеда на кнопку сел Абдула — это отморозок был, он по статусу не должен был там сидеть, потому что был один из главных. Наверное, он устал, хотел посидеть, над людьми поиздеваться. Вот возьмет автомат — и давай бить им по полу, люди вздрагивают, а он улыбается. Или очередь выпустит над людьми. Он от этого кайфовал. Мог старика, ребенка ударить. По ногам бил, когда проходил по залу. И вот когда он сел на эту кнопку, я смотрю — он ногу снял. То есть она была муляжом. А многие из боевиков не знали этого. Те, кто пониже рангом, не знали, а он знал, что это муляж. Только где-то за час до первого взрыва они начали минировать тренажерный зал и весь вот этот цикл, что был в зале, они поменяли. Только тогда они всю эту цепь замкнули в сеть на 220 вольт.
Я спрашиваю, как же вышло, что все, кто сидел рядом с Казбеком, выжили.
— Цепь разомкнул,— говорит он.— Они на пол этот провод бросили, а он длинный был, смотанный в круг прямо перед нами. Я потихоньку провод перегибал и оттягивал в разные стороны, что бы не замкнуло. Боялся, что увидят. Потом говорю боевику (его Али звали): "Дети наступят на этот провод, все взлетит. Давай повесим на стену". Он меня спрашивает: "А как?" Я говорю: "Гвоздь нужен". Принес гвоздь, забили, и я намотал на него весь провод, спрятав ту, перебитую часть, вниз.
Казбек говорит, что разделил для себя боевиков на три группы — "пехоту", "сержантов" и "офицеров". "Рядовые" сидели на кнопках и ходили по залу с автоматами и без масок. "Сержанты" тоже заходили в зал, наблюдали за заложниками, но больше времени проводили за стенами зала. А "офицеры" вообще в зал не входили.
— Когда меня несколько раз выводили из зала, я видел, что возле классов стоят боевики, которых в зале я не видел ни разу. Я увидел там террористку — на ней не было пояса шахида, и она, когда увидела меня, быстро опустила вуаль на лицо и спрятала руку за спину, а оттуда пошел дымок. То есть она курила. И возле нее, у стены, стояла винтовка снайперская, какой-то новой модификации, иностранная. В мое время, когда я служил, таких винтовок не было. Был еще один снайпер, здоровый, рыжий. Я сам метр девяносто, а тот еще выше был. Красномордый такой, на прибалтийца похож. У него СВД (снайперская винтовка.— "Власть") была, это я точно запомнил. Вот эту женщину я не видел среди трупов. И рыжего этого не видел. И еще некоторых, кого я видел возле классов,— их тоже нет. Как минимум 10 человек из тех, кого я видел, нет среди трупов.
 |
ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ "Вот здесь был первый взрыв, — показывает Казбек Мисиков (на фото) — Версия следствия, как бцдто отклеился скотч и бомбы, которые висели на баскетбольных кольцах, упали, — это ерунда" |
В зал заходят три девочки-школьницы. Ходят по залу, о чем-то тихо переговариваясь, а потом начинают спорить. Я прислушиваюсь.
— Я спиной лежала, взрыв оттуда был,— показывает на окно одна из девочек.
Я понимаю, что они ведут свое маленькое расследование. Они не верят взрослым и хотят сами понять, что же и почему произошло с ними год назад.
— А незадолго до взрыва боевики сказали взрослым вывести детей к правой двери,— говорит одна из них, Мадина Токаева.— Они так и сказали: отделите детей. Они их выводить, мне кажется, собирались. И как раз там раздался первый взрыв.
— А вы кому-нибудь это рассказывали? — спрашиваю я.
— Нет,— отвечает Мадина.— А нас никто и не спрашивал.
— Второго числа Аушев пришел,— вспоминает Казбек, показывая на узкую дверь, откуда в зал входил бывший президент Ингушетии.— Откинул капюшон, посмотрел так, и лицо у него изменилось. Наверное, не ждал, что столько людей. Я, говорит, слово даю, переговоры будут. И ушел, 26 человек вывел. Я этого человека не могу не уважать. После этого боевики раздобрились, дали несколько ведер воды, детям разрешили в туалет, старикам разрешили в тренажерном зале переночевать. Там было прохладнее, и там рядом был туалет, а там вода. А вот с утра 3-го они взбесились. Били людей прикладами, орали. Потому что со второго на третье все эти их "офицеры" ушли из школы. Остались рядовые. И они видели, что их главари ушли, кинули их, и бесились. Это было видно.
Я прошу Казбека вспомнить, как начался штурм.
— Где-то за час до взрыва боевики кинули на пол тряпки и сказали: "Мочите чем хотите, хоть мочой, но если пустят газ, дышите в тряпки". Они сказали, что будет штурм, подыхать вместе будем. Али, который переговоры все время вел, кричал по рации: "Я сказал, только один заходит!" Это он про эмчеэсовцев говорил, которые за трупами приехали. Но эмчеэсовцев зашло несколько. И что там произошло, я уже не знаю. Знаю только, что провокация с улицы пошла. После этого все началось.
Казбек переводит дух, молча проходит по залу. Показывает на окно в правой части зала, под которым год назад лежала противопехотная мина.
— Вот здесь был первый взрыв. Я не могу точно сказать, отчего это произошло. Я знаю только, что версия следствия, как будто отклеился скотч и бомбы, которые висели на баскетбольных кольцах, упали,— это ерунда. Я видел, как они крепили эти бомбы к кольцам. Они их подвесили на двойные металлические крюки, а скотчем только сами бомбы были перемотаны. Они не могли упасть. Так вот первый взрыв был возле окна, и от него приподняло балки на потолке — это то, что я видел. Второй взрыв был уже возле баскетбольного кольца. Почему взорвалась на кольце бомба, тоже не могу сказать точно. Но просто упасть она не могла — ее крепили так, что она не упала бы. Боевики же не хотели взлететь на воздух от случайности. Могли спровоцировать все и огнеметы, конечно. То, что огнеметы применялись, это точно. Посмотрите на пол. Вот здесь человек лежал, он как факел горел.
Мы подходим к месту, на которое показывает Казбек, и я думаю о том, что по этому дощатому полу просто нельзя ходить. Все равно что ходить по могиле.
 |
"То, что огнеметы применялись, это точно. Вот здесь человек лежал, он, как факел, горел. Если огнемет применить в этом замкнутом помещении, будет температура такая, что тело вспыхивает именно как факел. Тут такие трупы и были — сверху обугленные, а внутри сырые" (на фото — крыша соседнего дома, откуда вели огонь спецназовцы) |
Я оглядываюсь на девочек-школьниц. Они с сосредоточенными серьезными лицами слушают Казбека. Ни тени страха или ужаса. Они все это видели. Все вместе мы идем за Казбеком в соседний тренажерный зал, где во время штурма спаслось несколько десятков человек. Зал завален битым кирпичом и досками.
— Я после первого взрыва ранен был в руку, потом еще в меня кто-то стрелял, в другую руку попали. Сын младший сюда забежал, и я за ним. Это нас и спасло. Потом и жена со старшим сюда прибежали. Я потерял сознание, потом дети — мой и пацан того Боллоева, который умер в зале, стали водой меня поливать. Смотрю — а учитель физкультуры наш, Иван Константинович Каниди, ему за семьдесят было, он еще у меня преподавал, пытается провода перерезать, те, что в розетку выведены. "Казбек,— кричит мне,— какой перерезать?" Я кричу ему: "Не трогайте! Только те, тонкие, на которых бомбы к потолку прикреплены, срезайте". Он их и срезал. Так тренажерный зал он, можно сказать, обезвредил. А потом Иван Константинович пытался автомат отобрать у Ибрагима, боевика. И тот его пристрелил. Но я его смерть уже не видел. Я тут остался, лежал, пока нас не вытащили вон в то окно. Я тут минут сорок лежал точно. И все это время слышал — здание сотрясается все.
— От чего?
— Танки стреляли, я ж говорю. Еще двух часов не было, но уже все здание сотрясалось. Это вранье, что танки поздно вечером стрелять стали. Я за свои слова отвечать могу.
Казбек напрягается, готовясь отстаивать свою правоту. Но я не собираюсь с ним спорить. 3 сентября 2004 года я сама слышала тяжелые ухающие взрывы, которые раздавались, как мне казалось, сразу в нескольких кварталах, прилегающих к школе, где-то в 3-4 часа дня. Я помню, что первой мыслью моей было — стреляют так, будто боевики разбегаются в разные стороны. И еще я думала, что даже такими орудиями их не остановить. Потому что точно такие же боевики ушли из захваченного ими чеченского села Комсомольского, когда по селу лупили танки, самолеты и артиллерия.
Но я не могла даже предположить, что в то время, когда стреляли танки, внутри школы оставались раненые и обожженные люди, которым можно было помочь и которым никто не помог. Я видела, как добровольцы выносят из прилегающих к школе дворов детей, и я, стоящая рядом с заглохшей пожарной машиной метрах в двухстах от школы, думала, что этих детей, раненых или контуженных, подобрали во дворах и что в школе уже нет живых. Но Казбек сказал мне, что живые были и по ним стреляли свои.
— Тут был такой шквальный огонь, что из тренажерного нельзя было высунуться в спортзал,— говорит Казбек.— Спортзал простреливался насквозь, и все, кто остался тут, были в ловушке. Одна наша учительница не смогла перелезть через подоконник, она полная была. Ее прострелили. И детишки ее как трамплин использовали. Залезали на нее, потом на подоконник — а их огнем срезали. Я когда выглянул, под баскетбольным кольцом лежала груда тел, и они еще шевелились. Но их добили.
 |
"За этой кнопкой (на фото) я внимательно наблюдал. На второй день после обеда на кнопку сел Абдула — он был один из главных. И вот когда он сел на эту кнопку, я смотрю — он ногу снял. То есть она была муляжом. Те боевики, кто пониже рангом, не знали, а он знал, что это муляж" |
— Пускай те люди, кого звали на переговоры, ответят за то, что не пришли,— говорит мне Казбек.— Пускай придут на суд в рамках основного уголовного дела. И пускай ответят на наши вопросы. Потому что нынешний суд — это бутафория. Мы не дураки. Надо наказать виновных. Все — и президент, и министры, и бездарные генералы должны пострадать. Чтобы Беслан больше нигде не повторился. Тогда люди скажут, что их дети погибли не зря, а чтобы спасти много жизней в будущем. И людям тогда только станет легче.
Я оглядываюсь и понимаю, что уже стемнело и все, кто был в школе, ушли. Но Казбек продолжает. Он еще не сказал все, что хотел сказать.
— Один боевик, Ибрагим, кричал людям: "Уходите из зала". Он без маски был. Он потом подорвал себя. Ибрагим этот уводил людей отсюда в столовую. Они падали, он кричал им: "Вставайте, уходите, вас убьют!" С ним еще один был, в маске, он, видно, еще хотел выжить. А Ибрагим уже не хотел.
Мне кажется, что в голосе Казбека я слышу нотки сочувствия к этому Ибрагиму, который уводил людей из зала.
— Да не жалко мне их,— зло говорит Казбек.— Понятно, что им масса живая нужна была, чтобы себя обезопасить. Но он же выводил людей, когда по нам свои же стреляли!
В спортзал входит группа людей. Они смотрят на черные стены со следами осколков, разглядывают торчащие потолочные балки. Они похожи на экскурсионную группу. Но это не туристы, а иностранные журналисты.
— А где были заложники? — спрашивает одна из журналисток на ломанном русском.
— Везде они были,— говорит Казбек и направляется к выходу.— Только вам, нормальным людям, в это поверить трудно.
Программа траурных мероприятий
1 сентября в Беслане в 9.15 (время, когда террористы захватили школу) горожане начнут возлагать цветы и венки у разрушенной школы и на кладбище, а также зажигать поминальные свечи.
2 сентября официальных мероприятий не запланировано, продолжится возложение цветов у школы #1 и на кладбище.
3 сентября в 13.05 в Беслане, как и во всей России, будет объявлена минута молчания. На городском кладбище будет открыт памятник "Дерево скорби", епископ Владикавказский и Ставропольский Феофан отслужит панихиду. В Беслане начинается международный проект "Колыбельная", в рамках которого звезды мировой эстрады будут записывать колыбельные песни. Во Владикавказе, районных центрах и других населенных пунктах республики пройдут вечера памяти и скорби.
До 5 сентября в Северной Осетии будут запрещены все развлекательные мероприятия.
Траурные мероприятия пройдут и в других регионах России. 1 сентября во всех московских школах первый урок начнется с минуты молчания, в Парке искусств на Крымской набережной будут представлены картины Ивана Бондаренко, посвященные Беслану. Во Владивостоке состоится концерт "Беслан — жизнь после смерти". 3 сентября в Москве на Васильевском спуске запланирована акция памяти "Помолчим вместе", а в школах пройдет акция "Дети Москвы против террора". На Поклонной горе состоится концерт классической музыки, на Старом Арбате — концерт-акция "Мы помним, мы вместе", а в Доме музыки — концерт "Дети Москвы против терроризма". В этот же день в более чем 30 городах (в частности, в Оренбурге, Саранске, Твери, Ярославле, Сургуте, Пскове) намечены траурные митинги. В эфире радиокомпании "Голос России" пройдет радиомарафон "Поможем детям Беслана". 5 сентября в Москве на сцене ГЦКЗ "Россия" пройдет концерт-реквием "Беслан. Сентябрь. Год спустя".
Акции в память о жертвах Беслана 3-4 сентября пройдут и за рубежом: в Париже, Гамбурге, итальянском Роверето.
ОЛЬГА АЛЛЕНОВА