В прокат выходит фильм Мартина Сковбьерга «Копенгагена не существует». На взгляд Михаила Трофименкова, он идеально соответствует критериям среднестатистического скандинавского нарратива: пытаясь быть одновременно историей безумной любви, мозаичным триллером, метафизической притчей и просто красивой картинкой, фильм зависает в межеумочном пространстве между жанрами.
Вопреки всем претензиям на таинственность, в заурядных жителях Копенгагена никакой тайны разглядеть не удается
Фото: Snowglobe Films
Вопреки всем претензиям на таинственность, в заурядных жителях Копенгагена никакой тайны разглядеть не удается
Фото: Snowglobe Films
Сандер (Йонас Хольст Шмидт) и Ида (Анжела Бундалович) случайно встретились взглядами на улице и — поверим в этом на слово режиссеру — полюбили друг друга такой любовью, какая только в сказках бывает. Сказки жестоки. В одно ужасное утро Сандер проснулся в их загородной халупе на берегу прекрасной реки и не нашел Иду рядом с собой.
Интрига вырисовывается не сразу, по фрагментикам. Сковбьерг выбирает мозаичную структуру. Тут флешбэк, там на секунду вспыхнувший в заблокированном горем мозгу Сандера стоп-кадр из прошлого или вспомнившаяся невинная фраза, которой трагедия придает новый смысл. Сковбьерг, как матерый следователь, раскручивает клиента в неявном статусе — то ли пострадавший, то ли подозреваемый — на бытовые пустяки, из которых, черт его знает, может что-то сложится. Другое дело, что следователь априори не поверит ни одному слову Сандера. А Сковбьерг, не рискуя вступать со своим героем в сложную, но увлекательную игру «верю — не верю», предлагает верить, как минимум, его визуальной памяти.
Сковбьерг еще и не рискнул спрятать метафору «режиссер — это следователь» в подтекст. Фильм структурирован как допрос. Отец (Златко Бурич) и брат Иды заперли Сандера в своих просторных апартаментах и подвергают психоанализу под видеозапись. Никакого насилия, все по доброму согласию. Только вот, когда видишь папашу Пората, седого кабана, балканскую бомбу, у которой в любой момент может сорвать предохранитель, не соглашаться с его предложением как-то не хочется. Порат — единственный, кто живет на экране, а не просто топчется, лелея в глазах вселенскую и необъяснимую печаль.
Клаустрофобия Сандеру не угрожает. Он всего-то поменял одну «тюрьму» на другую. Квартира Иды, куда он вскоре после знакомства перебрался — благо за собственное жилье он четыре месяца как не платил,— стала для них добровольным узилищем. Ему на работу ходить не надо: поверим парню, что «раньше он был писателем». Ида первое время ходила, потом перестала. Он со своими друзьями порвал, водились ли друзья у нее, бог весть. За пару лет раз сходили в гости, но хозяева оказались жуткими «мещанами»: болтают о дизайне да о работе, не в силах постичь великую метафизику любви. Ну, и к телефону любовники не подходят.
Именно в этом чудится Порату ключ к тайне. Не понять старикану, как можно отгородиться от мира. Не смотрел, поди, «Последнее танго в Париже», а вот Сковбьерг смотрел. В начале фильма Сандер обводит взором городской ландшафт с таким перекошенным лицом, словно вот-вот завопит, как вопил некогда Марлон Брандо. Времена тогда были дикие, сексуально революционные: сейчас никто на улице не вопит. А перекошен Сандер потому, что у него только что умер отец. Герой Брандо только что потерял жену. И обоим выпало несчастье именно в такой день встретить женщину, способную заменить все и всех на свете. До тех пор, конечно, пока не придет час смертельной расплаты.
Но героям «Танго» было за что расплачиваться: эпопея дикого секса в случайной обители того стоила. А за что расплачиваются датские любовники и чего такого рокового в их романе? Если отключить мучительную музыку и заунывный потусторонний голос Иды, вещающей благоглупости с небес, и сосредоточиться на визуальных подробностях, откроется страшная тайна: нет в героях никакой тайны. Обычные, относительно молодые люди, неплохие, наверное, но вполне бессмысленные, бездельные, лелеющие свои вымышленные комплексы, считающие вульгарный мир недостойным их. Неспособные даже на постельные подвиги в духе «Танго». Все в их жизни мило, квело, уютно и с течением времени, на сторонний взгляд, все более и более невыносимо. Постричь любимой волосы, послушать Баха через наушники, съесть мороженое, прогуляться по берегу. Дело даже не в дефиците внешних событий: просто никак не верится в наличие у героев внутренней жизни, столь интенсивной, что иначе как катастрофой она разрешиться не может. Впрочем, если, как гласит название фильма, не существует самого места действия, то какие могут быть претензии к валандающимся на пустыре человекоподобным теням.