противостояние
Вчера президент РФ Владимир Путин встретился с бесланскими матерями и три часа разговаривал с ними. После этого разговора они вышли на свежий воздух и признались специальному корреспонденту Ъ АНДРЕЮ Ъ-КОЛЕСНИКОВУ, что задали президенту все вопросы и получили от него все ответы. Правда, матери с большой неохотой рассказывают о вопросах и предпочитают вообще умалчивать об ответах. И этому, по мнению спецкора Ъ, есть причина.
Встреча проходила в Москве, но не в Кремле, как сообщалось ранее, а на территории одной из правительственных резиденций. Матери вместе с главой Северной Осетии Таймуразом Мамсуровым вошли минуты за две до появления российского президента, который приехал в резиденцию сразу из аэропорта, как только прилетел из Сочи.
Они вошли в комнату с каменными лицами. Они были очень сосредоточены. В руках у них было много папок. Когда они разложили их на столе, я увидел, что в папках вместе с бумагами фотографии их детей. Вот какие документы они принесли на эту встречу.
Матери, пока не появился президент, не разговаривали друг с другом. Только Таймураз Мамсуров, подвинув Сусанне Дудиевой, главе комитета бесланских матерей, еще одну папку, сказал ей:
— На, лучше ты возьми,— и после паузы,— аккуратнее.От них, мне кажется, ждали любых неожиданностей. Обстановка вокруг этой встречи была такой, что их можно было ждать. Поэтому господин Мамсуров попросил быть аккуратнее.
С теми же каменными лицами они выслушали слова президента. Текст его выступления был, как обычно, подготовлен заранее. Президент, впрочем, ни разу не взглянул в него. Более того, заготовленного текста вообще, по-моему, не было перед ним на столе. И слова из этого текста ни разу не совпали с тем, что он говорил вчера за столом. То есть он искал и нашел для них свои слова.
Он признавался, что трудно начать эту беседу, что чувства, которые испытывают те, кто приехал к нему, понятны любой матери, отцу, любому человеку.
— Я согласен с теми, кто считает, что государство сегодня не в состоянии обеспечить в необходимом объеме и необходимом качестве безопасность своих граждан,— уверенно говорил президент, и что-то мне не хотелось, чтобы мне передавалась его уверенность.
Тон президента показался мне неожиданно жестким. Владимир Путин говорил даже резко, глядя куда-то мимо этих женщин,— но и не в телекамеру.
Он напомнил про теракты в Нью-Йорке, в Мадриде и Лондоне. США, Испания и Великобритания тоже не смогли противостоять террористам, заявил он. Вряд ли эта мысль примирила матерей с происшедшим в Беслане.
— Что же говорить о нашей стране, которая после распада Советского Союза понесла огромный ущерб по всем направлениям: и в области социальной политики, и в экономике! — продолжал господин Путин.— В первой половине 90-х годов в результате тяжелых событий в Чечне и наши вооруженные силы, и спецслужбы вообще находились в состоянии нокаута, в полуразложенном состоянии.
Президент, впрочем, добавил, что согласен и с теми, кто считает, что все это не может быть оправданием для ненадлежащего исполнения должностными лицами своих обязанностей. Он заявил, что все обстоятельства происшедшего должны быть расследованы.
Это означало, что обстоятельства не расследованы до сих пор. Первый раз матери переглянулись.
— К сожалению, никакого другого способа, кроме как бороться c этой заразой, c терроризмом, у нас нет,— добавил господин Путин.
Надеюсь, он не имел в виду способ, который был выбран при ликвидации последствий захвата школы в Беслане.
Господин Путин объяснил, почему встреча состоялась именно вчера.— Я и раньше знал о вашей просьбе о встрече (по информации Ъ, эта просьба была направлена "Матерями Беслана" президенту России еще в начале этого года.— А. К.)... Мне хотелось, чтобы были собраны достаточно объективные данные предварительных расследований.
Кроме того, президент заявил, что 3 сентября "на законодательном уровне у нас фактически объявлено" (в этих словах, впрочем, содержится очевидное противоречие.— А. К.) днем солидарности с жертвами терактов, поэтому он посчитал, что встретиться с матерями уместно накануне этой даты.
— Но готов был сделать это и по-другому. Можно было и раньше, можно было и перенести,— помявшись, добавил президент.
Впервые на этой встрече он продемонстрировал некоторую неуверенность в своих словах. Что-то тут его самого смущало.
Президент заявил, что ответит на все вопросы: "Если, конечно, сам в состоянии буду это сделать... Я внимательно следил за расследованием и по линии прокуратуры, и по линии парламентского расследования".
— Думаю, то, что вам докладывали, необъективно,— сразу сказал Виктор Есиев (был в заложниках, у него погиб сын 38 лет).— И мы решили вам доложить, как все было в Беслане в эти дни на самом деле — со своей стороны. Террористы готовились на территории Ингушетии. Они ехали по федеральной дороге (трассе "Кавказ".— Ъ), и никаких преград для них не было!
Сразу стало понятно, в каком тоне пойдет этот разговор.К сожалению, самого разговора услышать не получилось. Из комнаты вышли все, кроме сидящих за столом.
Встреча продолжалась ровно три часа. Первым на свежий воздух вышел как раз Виктор Есиев.
— На все вопросы, которые были поставлены, обратит внимание президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин,— сказал он.
В голосе его были поразившие меня радость и торжественность.— Настроение хорошее,— продолжил он, хотя никто не спрашивал его о настроении.— Разговор состоялся, мы едем домой довольные!
Этот человек три часа назад сказал в лицо президенту страны, что тот получает необъективную информацию. Теперь он был доволен.
— А есть что-то, чем вы все-таки пока еще не совсем довольны? — спросил я его.— Ваши претензии были слишком серьезными и, казалось, абсолютно обоснованными. Вас не информировали о работе следствия, следователи отказывались разговаривать с вами...
— Все недостатки в работе следствия будут устранены,— перебил он меня.— А что вас больше всего интересовало на этой встрече? Какие вопросы вы задавали?
— Вот это и интересовало! Все, что связано с работой следствия,— объяснил он.На улицу вышел президент Северной Осетии Таймураз Мамсуров.
— Уровень откровенности на этой встрече поразил меня,— сказал он.
Он как будто признавался, что для него самого такая откровенность непривычна.
— Вы задали президенту вопросы, которые считали нужным задать?
Уже потом я подумал, что странно, наверное, было спрашивать об этом недавно утвержденного президентом РФ главу Северной Осетии. Но в конце концов, я спрашивал его как человека, у которого в заложниках были сын и дочь.
— Задали, конечно,— с некоторой обидой (и за себя, и за президента) ответил он.— И хорошо, что не получилось так, что мы приехали с пустыми вопросами. Мы теперь уверены, что последуют изменения.
— Какие?— В том, как следствие общается с потерпевшими,— пожал он плечами.— Вы знаете, как оно с ними общается? Плохо.
— Это и есть самый главный результат?— Нет. Нам скажут промежуточный результат, который никто до сегодняшнего дня не хотел делать.
Я подошел к женщине, только что вышедшей из дверей резиденции. Римма Торчинова на ходу что-то мучительно обдумывала.
— Я вспоминаю, что он говорил,— призналась она.— Все вроде правильно.— У вас ведь до сих пор было ощущение, что президенту докладывают не то, что происходило на самом деле.
— Оно осталось,— ответила она,— и укрепилось.— То есть были нестыковки в вашей и его информации?
— Были,— согласилась она.
— И они остались?
— Он, мне кажется, разберется.
— Вы хотели спросить его, что он сам делал эти три дня в сентябре для спасения заложников. Вы спросили?
— Да нет,— как-то удивленно ответила она.— Мы о другом говорили. Он обещал помочь нам.
— Вы поверили ему?— Да,— сказала она, поколебавшись, словно ей не очень хотелось признаваться в этом.
Полпред президента РФ в Южном федеральном округе Дмитрий Козак прощался с матерями. Он целовал их и говорил им, что позвонит, как только они прилетят в Беслан.
— Я не знаю,— сказал он позже,— может, и моя вина есть в том, что все так тяжело складывается.
— Почему ваша?— Ну вот у них серьезные претензии к работе прокуратуры. Дело в том, что прокуратура на самом деле все говорит правильно, точно, но на своем языке, а они этого языка не понимают. Им нужен переводчик.
— То есть вы?Он пожал плечами.
— Но есть же, они говорят, то, что и без переводчика понятно,— сказал я.— Есть разные версии происшедшего. Прокуратура говорит одно, а они своими глазами видели другое.
— Ну вот смотрите, они говорят: танк выстрелил в три часа дня,— вздохнул он.— Как прокуратура может доказать факт выстрела именно в три часа дня? Я им говорил и говорю: если у вас есть разногласия со следствием — идите в Бесланский районный суд. Другого механизма не существует.
— Как же не существует, когда существует,— я показал в сторону резиденции, где еще оставался Владимир Путин.
— Ну, это другое дело,— уважительно произнес он.Сусанну Дудиеву я остановил уже у самого автобуса, в котором матери должны были ехать в аэропорт.
— Вы удовлетворены?— Главное и единственное — мы все сказали то, что хотели,— ответила она.— Это главное. Но мы убедились, что во многих вопросах присутствовала дезинформация.
— В каких?— По действиям штаба,— словно решившись на что-то, заявила она.— Ну и по самому захвату.
— О чем вы еще говорили?— Мы говорили о суде, о погибших, о безответственности и халатности людей, которые должны были спасать, но не смогли в силу своей безответственности.
— Поговорили — и что?— Президент сказал, что результаты будут в ближайшее время.
— Вас устраивает такой ответ?
— Меня устраивает.
— То есть вы считаете, что не зря приехали?
— Я думаю, что не зря.
— И все ваши сомнения — ехать или не ехать — были напрасными?
— Наверное, так,— ответила она и села в автобус. Она не очень хотела продолжать этот разговор. Она, кажется, не хотела и начинать его.
Мне вообще показалось, что все они о чем-то договорились: например, о том, что не будут комментировать подробности этой встречи с президентом до тех пор, пока он не сдержит слово и не предъявит, как обещал, в ближайшее время промежуточные результаты расследования.
И они, как могли, держали это слово. По крайней мере, вчера.