Вся королевская дичь

Ни одна кунсткамера не могла обойтись без научных приборов (scientifica), в первую очередь астрономических. При этом ценилось не только их техническое совершенство, но и совершенство отделки, образно-символическая насыщенность декора. Это видно на примере двух экваториальных солнечных часов из собрания Габсбургов. Первые (внизу, Прага, 1595) украшены изображениями знаков Зодиака и астрологическими символами, вторые (на фото, Мюнхен, 1604) — христианскими эмблемами. Предполагалось, что астроном должен также быть астрологом и богословом
       Венский Музей истории искусств привез в выставочный зал музеев Кремля одну из самых необычных выставок начинающегося сезона — "Кунсткамеры Габсбургов: магия природы и механизм Вселенной". Она заставляет задуматься не только о Габсбургах, магии и механизмах, но и об истории государственного, вернее, государева коллекционирования разнообразных диковин.

       Формально выставка призвана реконструировать типичную габсбургскую кунсткамеру эпохи позднего Ренессанса (точнее, некое условное среднее арифметическое между двумя знаменитыми кунсткамерами XVI-XVII веков — в тирольском замке Амбрас и в Вене). Кунсткамера, как скажет любой учебник, это протомузей. Экспозиция призвана показать, что на привычные нам музеи все это не слишком похоже.
       Стороннему человеку может прийти в голову только одна аналогия. Кунсткамера чем-то похожа на среднестатистический краеведческий музей, где соседствуют чучело глухаря, образцы почв в пробирках, макеты ландшафта, пыльные горшки с домонгольским кладом, рыболовные грузила и расписные прялки. Понятно, что каждый краеведческий музей мечтает стать историческим, а если совсем повезет, то художественным. Забегая вперед, стоит сказать, что именно так и произошло с большинством старинных королевских собраний: они превратились в национальные историко-художественные галереи.
       Но кое-какие нынешние музеи — это мало изменившиеся королевские сокровищницы, только ставшие общедоступными. Отчасти ощущение от них знакомо каждому по Оружейной палате. Это не столько обычный музей с аккуратной музейной логикой, сколько склад драгоценных предметов. Наряду с обычными ювелирными изделиями в таких собраниях, как правило, хранятся сокровища, имевшие общегосударственное значение: всевозможные короны, скипетры и державы. А подчас и предметы, конечно, редкие, но для сокровищницы на современный взгляд несколько необычные. Например, в венской Schatzkammer ("Сокровищнице"), где собрано все то, что веками копили императоры из династии Габсбургов, среди центнеров драгоценной утвари, облачений, оружия и т. п. можно встретить гордо лежащий в отдельной витрине рог нарвала. Экспликация поясняет, что это часть "неотъемлемого достояния", самых драгоценных сокровищ, которые составляли приоритетную часть наследственного габсбургского собрания.
       Зачем императорам, которым принадлежала когда-то половина земного шара, этот нарвалий рог, точнее, зуб? Откуда взялся тот столетиями не подвергавшийся сомнению закон, по которому глава государства должен лично собирать не просто золото слитками и алмазы горками, а уйму самых разнообразных предметов?
       
ФОТО: ЕВГЕНИЙ ПАВЛЕНКО
Важное место в кунсткамерах занимали чудеса (mirabilia) — всякого рода природные аномалии. Хорошо еще, если это были простые безоары — камешки, найденные в пищеварительных путях жвачных животных (внизу, из собрания Габсбургов). В отличие от заспиртованных уродцев и мутантов, которые чаще всего попадали в данную категорию (вверху — экспонат петербургской Кунсткамеры), их хотя бы можно было украсить
       Коллекционирование — ровесник человеческой цивилизации. То, что наклонность собирать разные предметы (не всегда так уж необходимые в быту) свойственна человеку, отмечали еще греческие философы. Аристотель, например, считал собирательство такой же исконной человеческой чертой, как и наклонность к приобретению знаний. Но государственное, точнее, властное собирательство старше и Аристотеля, и греков. Понятно, что глава государства, племени, рода просто по своему положению в обществе располагает большим имуществом, чем остальные. Как атрибут роскоши своеобразное протоколлекционирование можно найти еще на Древнем Востоке. Понятно, что чаще всего "коллекционировали" просто дорогие вещи для придания блеска своей особе и пышности — своему быту. Чаще, но не всегда. Так, ассирийский царь Ашшурбанипал оставил после себя любовно подобранную библиотеку из 30 тыс. глиняных табличек.
       Впрочем, первыми настоящими коллекционерами все-таки стали куда более поздние владыки — римские императоры. Драгоценных произведений искусства за предшествующие века накопилось немало; из-за многочисленных войн они превратились в довольно оживленно циркулирующий фонд, но самое ценное все равно оседало в Риме. "Резные камни, чеканные сосуды, статуи, картины древней работы он всегда собирал с увлечением",— пишет Светоний о Юлии Цезаре. От Цезаря не отставали его преемники: кто-то из любви к искусствам, а большинство просто потому, что видели в разорительных приобретениях особо изысканный, подлинно императорский размах мотовства.
Европейские мастера часто обрабатывали заморские раритеты (exotica), чтобы подчеркнуть их экзотичность. Рог яванского носорога, например, превращен в "Падающий кубок" (на фото, Прага, 1610), украшенный причудливой резьбой. Другой кубок (внизу, Прага, 1611) сделан из рога африканского носорога, а украшением на его крышке стали клыки африканского кабана-бородавочника (оба экспоната из собрания Габсбургов)
       Средневековье к коллекционерству стало предъявлять совсем другие требования. С точки зрения христианства стяжать нужно благодать, а не бездушные земные блага, сколь бы художественно совершенными они ни были. Но для средневековых ученых приобрело особенную актуальность то самое высказывание Аристотеля — коллекционирование для приобретения знаний о мире (в отличие от коллекционирования как атрибута богатства) мало-помалу стало рассматриваться как дело вполне позволительное, поскольку полезное. Две эти линии со всей очевидностью слились, пожалуй, в эпоху крестовых походов, когда крестоносные феодалы с особенным рвением старались вывозить из-за моря два рода предметов. Первый — христианские реликвии. Второй — невиданные в Европе вещи и вещицы на изумление подданным и на потребу придворным ученым: вдруг выяснится, что такой-то необычный камень предохраняет от отравлений, а такое-то диковинное животное в виде чучела предотвращает заговоры? Где-то в ту пору, видимо, Габсбурги и заполучили пресловутый зуб нарвала. Этот предмет был сочтен рогом единорога, а всякого рода чудесные свойства, которых стоило ждать по такому поводу, и не перечислишь.
       
       Видимо, Габсбурги не зря лелеяли свой эрзац-рог, не зря собрали бесчисленное количество реликвий, оправив их в драгметаллы. К Высокому Возрождению этот род превратился в самую могущественную правящую династию Европы, их блеску завидовали и старались подражать все остальные владетельные особы. Надо отметить, что чуть ли не главным предметом для подражания стали опять-таки коллекции. Только это были уже совсем другие коллекции: в XVI веке возникло то, что принято называть кунсткамерой. Слово это, обозначающее комнату искусств, прижилось куда больше, чем ходивший тогда же синоним "вундеркамера" (комната чудес), хотя на самом деле эти странные собрания состояли по большей части именно из чудес. Особенно высоко котировались поначалу четыре монарших собрания: кунсткамера в Инсбруке, в родовом замке Габсбургов Амбрас, кунсткамера саксонского курфюрста в Дрездене, кунсткамера баварского курфюрста в Мюнхене и пражская кунсткамера, которую собрал император Рудольф II.
       Чаще всего компонентов в таких собраниях было пять: собственно чудеса (mirabilia), природные материалы (naturalia), привозные раритеты (exotica), научные приборы (scientifica) и просто впечатляющие человеческие изделия (artificialia). По последней категории скопом проходило все возможное искусство, которое попадало в кунсткамеру не по соображениям художественной ценности, а по совсем другим, например в силу древности. Разница между naturalia и exotica вполне понятна: под вторым словом подразумевали, например, кокосовые орехи, страусиные яйца, морские раковины, чучела змей и крокодилов. А в naturalia могли записать крупные самородки, образцы горных пород, редкие минералы. "Чудеса", конечно, были пестрей всего. Заспиртованные и таксидермированные уродцы, трехногие младенцы и двухголовые телята, оленьи рога, вросшие в ствол дерева. Баварский курфюрст особо гордился заспиртованным яйцом, внутри которого обнаружилось-де еще одно яйцо поменьше: гидра и василиск. Чаще встречались вещи все-таки более реалистичные, например так называемые безоары — камешки, образовывающиеся иногда в пищеварительных путях некоторых жвачных животных, особенно экзотичных. Эти раритеты, между прочим, ценились больше чем на вес золота, потому что в них предполагали немалую медицинскую и магическую ценность.
Ювелирное искусство позднего Ренессанса с его страстью к всяческой вычурности не могло пройти мимо редких и необычных природных материалов (naturalia). Эта серебряная рукомойная лохань (Нюрнберг, 1592; из собрания Габсбургов) украшена не только перламутром, но и тремя крупными жемчужинами неправильной формы. Такие жемчужины по-португальски назывались barocco — именно они дали название эпохе, в которую жанр кунсткамер достиг своего наивысшего и последнего расцвета
       Медицина и магия чувствовали себя в этих собраниях как дома — наряду с астрологией и астрономией, химией и алхимией, механикой и богословием. Для тогдашних ученых мужей весь мир был божьей кунсткамерой, в которой все странности на самом деле подчинены замыслу Творца. А значит, и человеческая кунсткамера тоже должна была представлять собой модель мира. Астролябии, камни из козьих желудков, античные бюсты, "оживающие" механические манекены, небесные и земные глобусы, дорогие панцири, сушеные скорпионы, коралловые ветки, оправленные в золото,— только нам все это представляется бессмысленной кашей. В XVI веке во всем этом виделась краткая схема мироздания, что-то вроде универсальной энциклопедии по всем наукам. Естественно, чем богаче и больше собрание, тем представительнее и совершеннее модель мира, а значит, тем славнее и могущественнее монарх, который этой кунсткамерой располагает. Простые же смертные, надо сказать, до поры до времени и не дерзали заводить что-то наподобие княжеских кунсткамер — до такой степени "универсальное знание" считалось привилегией монарха. Даже если монарх на самом деле был слабоумен или чудовищно невежественен. Речь ведь шла не о его личной образованности (хотя в идеале и об этом, конечно), а о престиже государства, который определялся не только размером армии, но и количеством собранных диковинок.
       
Для современного человека из всего репертуара кунсткамер наиболее любопытными выглядят хитроумные игрушки-автоматы — украшение раздела рукотворных диковинок (artificialia). Габсбургская механическая гондола, изготовленная в Аугсбурге в 1600 году, "плавает" по столу, в то время как гондольер взмахивает веслом, пассажиры жестикулируют и кивают головами, а встроенный механизм имитирует звуки лютни
       Впрочем, уже в XVII веке с этими кунсткамерами начало твориться неладное. Во-первых, осмелело рядовое население: теперь не только аристократы и знаменитые ученые, но даже и бюргеры дерзали заводить собственные кунсткамеры — скромного размера, но такие же пестрые, как княжеские. А во-вторых, и сами князья, короли и императоры постепенно утратили вкус к собиранию раритетов на прежний лад. В этом смысле известная нам Кунсткамера Петра I — пример мало того что страшно запоздалый и в общем подражательный, но и по тогдашним европейским меркам не очень осмысленный. "Универсальное знание" стало уделом профессиональных ученых, а не коронованных эрудитов. Последним все больше нравилось, ходя по своим кунсткамерам, не удивляться, а любоваться: василиски и безоары прятались в дальние шкафы, а на почетные места помещали драгоценности как можно более тонкой и вычурной работы и живопись. Коллекционирование живописи постепенно превратилось в совершенно отдельное увлечение. Фактором престижа того или иного двора стало количество картин в государевом собрании.
ФОТО: AP
Так выглядит одна из самых знаменитых кунсткамер — Антиквариум баварского курфюрста в Мюнхене. Главное из ее многочисленных чудес — уникальное собрание античных бюстов
       Именно с этого времени государственное коллекционирование начало приходить в упадок. Безусловно, собирать живопись монарху тоже проще, чем бюргеру. Но это дело менее мистическое, чем формирование кунсткамеры: действуй по своему вкусу (и по рыночной конъюнктуре), и все тут. Поэтому и аристократы, и знатные прелаты, и даже отдельные представители третьего сословия к XVIII веку начали бестрепетно и порой небезуспешно соперничать с монархами в коллекционерских увлечениях. А уступив собирание природных диковинок и экзотических кунштюков ученым, монархи окончательно выбили почву из-под самой сути старинных кунсткамер. Любой коронованный коллекционер из человека, совершающего таинство государственной важности, превратился в чудака со своим личным хобби, в крайнем случае в добродушного радетеля о народном просвещении.
СЕРГЕЙ ХОДНЕВ
       
В кунсткамерах часто хранились парадные рыцарские доспехи. Особую ценность такому экспонату придавало участие в крупных сражениях. Иногда доспехи экспонировались вместе с портретом монарха, закованного в те же самые латы,— как в этом случае, когда эрцгерцог Фердинанд II Тирольский (слева) изображен на портрете именно в доспехах "Боевой гарнитур с орлами" (справа, Инсбрук, 1547; оба экспоната из собрания Габсбургов)
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...