 |
"Самым главным было взять управление в свои руки"
— Михаил Иванович, каким был ваш первый антикризисный опыт?
— Я учился в Уральском лесотехническом институте. У меня были наметки распределиться на ремонтно-механический завод лесной промышленности. Я там был на практике, и меня пригласили на работу начальником цеха. И вдруг в институт приезжает команда военных из Минсредмаша — у них было разрешение проводить отбор любых молодых специалистов в любых вузах за полгода до окончания учебы. В кадрах они сразу затребовали документы на всех студентов-коммунистов, общественников (а я был секретарем комитета комсомола) и отличников. И вот мое дело попало к ним чуть ли не первым. Вызывают меня к директору института, объясняют, а я на дыбы. У меня же есть приглашение на завод. А секретарь парткома института, который тоже присутствовал, говорит: "Ну, Миша, значит, вечером партком соберем". Понятно, вплоть до исключения. Пришлось сдаваться.
 |
"А меня (фото 1962 года) решили бросить на Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат. Он реконструировался и должен был давать треть газетной бумаги в стране (внизу). Нужно все делать так, чтобы производство не остановилось. Попробуй разместить на территории, где идет работа, бумагоделательную машину, когда она перевозится в двух составах по пятьдесят вагонов!" |
— И чем занималась эта организация?
— Заготовками леса и производством изделий для строек для Минсредмаша. На проходной никакой вывески, в газетах о предприятии никогда ни слова. Если надо сказать, откуда мы,— с комбината строительных деталей и изделий. Предприятие строилось, и меня назначили главным механиком на стройку. А потом я первый и последний раз сам попросился на другую работу. В самый захудалый леспромхоз нашего п/я 8. За четыре года там сменилось десять директоров и восемь главных инженеров. Я приехал туда, посмотрел. Там лес рубили и возили военно-строительные отряды (ВСО). Я посмотрел, работать они могут. Механизмы все есть. А план все время проваливают. Я пришел к начальнику предприятия подполковнику Пушкареву и говорю: "Отправьте меня работать туда главным инженером. Все равно вы сейчас выгоняете с этого места человека". Он удивился, начал спрашивать, зачем это мне. Я объяснил, что хочу попробовать свои силы, понять, где мой потолок: "Я же развалить все хуже не смогу. Там же все развалено до ручки".
— С чего вы начали?
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ  |
Среди мастеров быстро дисциплину навел. То, что они просили, давал, а потом жестко спрашивал с тех, кто не выполнил задания. С теми, кто не справлялся, расстались. И по итогам квартала мы заняли первое место по предприятию. И больше его не отдавали. Командиры двух рот ВСО от радости чуть не прыгали. У них и у солдат зарплата пошла хорошая.
"Меня дважды пропустили через бюро обкома"
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
— Через год я почувствовал, что мне работы стало не хватать. Все крутится, все в порядке. Захотелось чего-то помасштабней. Поехал в отпуск на родину в Свердловскую область, а там предложили пойти главным инженером в леспромхоз с объемом заготовки леса 500 тыс. кубометров в год. А в моем леспромхозе было всего 180. Я согласился. Но со старого места нужно уволиться. Пришел к начальнику п/я. А он не хочет решать без начальника главка. Тот вскоре приезжает. Иду к нему на прием. Говорю, что мне здесь больше неинтересно, а большего объема работы у вас нет. Все должности заняты. Так что отпустите. Он говорит: "Поезжай на работу, я тебе позвоню". Часов в двенадцать ночи звонит. Они как при Сталине по ночам работали, так и продолжали. Зовет утром на разговор. Захожу. "Почитай,— говорит,— приказ". В связи с недостатками в работе — а комбинат в целом действительно кувыркался, целый год новый цех ввести в строй не могли,— освободить замначальника комбината и главного инженера. Назначить главным инженером меня. Я возражать, а он говорит: "Прочитал? Распишись!"
— И как вы действовали?
— А тем же способом. Наладил дисциплину, систему спроса с каждого руководителя. Освободились от лишних людей с помощью главка. И все пошло. Там же я научился работать со строителями. Происходило все как? План выполняется, деньги осваиваются, а объектов, введенных в строй, нет. Строители, понятное дело, берутся за работы, где можно больше денег получить — копать или бетон заливать. Пришлось с ними работать, роль милиционера на себя брать. Неприятно, но кто-то должен это делать. Научили строителей доводить объекты до конца. Через три года моей работы главным инженером начальника комбината перевели на другой объект, и меня поставили на его место.
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ "В 1972 году странами--членами СЭВ на высоком политическом уровне (на фото — товарищ Брежнев с руководителями братских партий) было принято решение о строительстве в Иркутской области комбината мощностью 500 тыс. тонн целлюлозы в год. Строить начали (внизу), и начались трудности. Ну и решили все это взвалить на меня. Комбинат и город построили в срок. Опыта-то уже хватало. Я, правда, жил на стройке" |
— На следующий год, в 1960-м, два города — Боровск и Соликамск объединили в один. И вместо двух существовавших горкомов и райкомов тоже сделали один. И меня избрали первым секретарем. А как я не хотел, упирался! Меня дважды пропустили через бюро обкома. Ну и принудили. Территория Соликамского района — пол-Франции. С промышленностью все более или менее, а на селе полный развал. Земли плохие, народ пьющий. А меня за село чистят и чистят. Что делать? Только привязать к селам предприятия. Где убеждением, где силой заставлял директоров брать на себя колхозы. Хоть это было и не вполне в русле политики партии и государства, переводил колхозы в совхозы и передавал их как подсобные хозяйства предприятиям. Те же люди, та же земля, а хозяйства становились образцово-показательными.
— Вам за самостийность не нагорело?
— Нет. Но через два года пошло разделение парторганов на промышленные и сельские. А меня решили бросить на Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат. Он реконструировался и должен был давать треть газетной бумаги в стране. Но стройка не шла, и закупленное в Японии оборудование стояло под открытым небом. ЦК без конца присылал комиссии, хребты людям ломали, а дело не двигалось. Комбинат перестал выполнять план. Меня позвал секретарь промышленного обкома и говорит: "Ты пойми, если газетной бумаги не будет, нас замордует отдел пропаганды и агитации ЦК". Я положение на комбинате хорошо знал. Его руководители строительство не любили и руководить им не умели. Заказчик должен руководить строителями, иначе ничего не получится. А тут ведь не стройка нового, а реконструкция. Нужно все делать так, чтобы производство не остановилось. Попробуй разместить на территории, где идет работа, бумагоделательную машину, когда она перевозится в двух составах по пятьдесят вагонов.
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
— Упирался. Я ведь не технолог-бумажник. Чтобы меня уломать, должность директора комбината ввели в номенклатуру ЦК. И с той поры я застрял в целлюлозно-бумажной промышленности. На комбинате дневал и ночевал. Обуздал строителей. Пока они один объект не сдавали, я им документацию на следующий не давал. И план они стали выполнять, и знамена переходящие получать. Через шесть лет реконструкцию завершили. Чтобы представить, что это дало, вот что скажу. Когда я принял комбинат, если удавалось в день выпустить 450 тонн газетной бумаги, мы с ребятами собирались и выпивали по стопарику. А когда я сдал его, мы делали 1250 тонн в сутки.
"Иди и говори им, что ты против"
— С комбината сами решили уйти?
— В 1968 году образовалось Министерство целлюлозно-бумажной промышленности. Меня пригласил секретарь ЦК КПСС Соломенцев и вел разговор о назначении меня министром. А потом министерство из отдела промышленности ЦК передали в ведение отдела химии. А его курировал уже другой секретарь ЦК — Устинов. А у него были свои кадры. И меня назначили членом коллегии министерства и начальником главка проектирования и капитального строительства. Я считаю это время хорошей школой. Все директора комбинатов, которые сразу были назначены замминистра, только в редких случаях работали удачно. Это же Москва. Я полтора года узнавал, где что лежит и в какую дверь по какому вопросу можно сунуться. Чуть что не так, получаешь по носу. Тут одной энергии мало. Опыт нужен работы в Москве. А потом начал понимать что и как, и все пошло. Восемнадцать крупных строек курировал. Самой важной был Усть-Илимский целлюлозно-бумажный комбинат.
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
— В 1972 году странами--членами СЭВ на высоком политическом уровне было принято решение о строительстве в Иркутской области крупнейшего комбината мощностью 500 тыс. тонн целлюлозы в год. Чтобы представить, как это много, могу сказать, что в 1940 году во всем СССР выпускали 140 тыс. тонн в год. Соцстраны участвовали в стройке оборудованием, металлоконструкциями и деньгами — оборудование закупалось на Западе. А мы через шесть лет после начала строительства должны были начать расплачиваться целлюлозой, отдавая в течение двенадцати лет по 200 тыс. тонн.
Строить начали, и начались трудности. А срок расплаты приближается. Братство братством, а целлюлозу отдай и не греши. В 1974 году в ЦК занервничали и на секретариате ЦК решили назначить нового директора строительства комбината в ранге замминистра. Ну и решили все это взвалить на меня. Со мной разговаривали и в отделе ЦК, и сам Устинов. Я отбивался. У меня семья, дети школу оканчивают. Ведь не война, в конце концов. Можно кого-нибудь другого найти. Так они мне раз — и бумагу на стол кладут. Решение секретариата ЦК о назначении меня директором комбината и замминистра. А там все подписи секретарей ЦК. Все за. "Иди,— говорят,— и говори им, что ты против".
— И как вы справились на этот раз?
— Добился для комбината отдельной строки во всех планах снабжения и финансирования. Мне Госплан и Госснаб напрямую все выделяли. Комбинат и город построили в срок. Опыта-то уже хватало. Я, правда, жил на стройке. Через пять лет начали давать целлюлозу, но неотбеленную. Цех отбеливания еще не был пущен. И строители накатали бумагу Косыгину, что Бусыгин продукцию выпускает, а документы о приемке не подписывает. Они ведь премии получали колоссальные. Но нет госприемки — нет денег. Меня вызвали на президиум Совмина. Косыгин был уже тяжело болен. Глаза такие усталые, серые. А мысль работает — как колокольчик звенит. Ровно, четко. Просто устал человек вконец. Я все рассказал. Косыгин выслушал и говорит: "Ты в сроки укладываешься?" Я подтвердил. На этом и закончили.
— После этого вы вернулись в Москву?
— Получилось так. Мне позвонил секретарь ЦК Катушев. Он занимался соцстранами и поэтому курировал Усть-Илим. Попросил приехать в Иркутск, где был проездом из Монголии. В общем ничего не сказал, попросил только быть начеку. Видимо, он уже знал, что его назначат зампредом Совета министров и он будет курировать наше министерство. А через день звонит министр, вызывает в Москву. Говорит: "Тут такое творится! Приезжай как можно скорее". Оказывается, что министров лесной и деревообрабатывающей промышленности с разницей в десять минут отправили на пенсию. Их пригласил сменивший Косыгина Тихонов, сказал: "Спасибо за работу и до свидания". К вечеру у обоих телефоны правительственной связи отключили, и "Чайки" не пришли. Министерства объединили и министром назначили Шалаева. Он в лесной промышленности разбирался, а в целлюлозно-бумажной нет. И все это он переложил на меня. А в 1982 году его назначили председателем ВЦСПС, а меня — министром лесной и целлюлозно-бумажной промышленности.
"Я понял, что никакого развития больше не будет"
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ "Обвиняли — Бусыгин, мол, вырубил все леса России. Объясняю: расчетная лесосека у нас была 600 млн кубометров в год. А мы рубили 360. Остальное не могли добрать из-за отсутствия дорог" |
— Да как без проблем? Когда я принял министерство, делали 202 млн кубометров в год, а нужно было 212. Так что план все время не выполняли. Рабочие и управленческий персонал страдали. Пытаюсь старыми методами навести порядок — ничего не выходит. Первый зам ко мне пришел и говорит: "Ты что нас мордуешь? Здесь никто никогда план не выполнял. Что же ты от нас хочешь?!" Пришлось расстаться. Работать должна одна команда. Не в смысле, чтобы все были соратниками и думали одинаково, а чтобы все подчинялись и делали одно дело.
Я прокувыркался год-полтора, ничего не могу сделать. Опыт у меня немаленький, да только масштаб теперь огромный. Два с половиной миллиона работающих в промышленности. 3640 предприятий от Курил до Калининграда. На Президиумах Совета министров СССР меня шпыняют, Госснаб все время пишет на меня докладные, что лесоматериалов не хватает, дома и школы не могут достроить. Военные орут тоже. Так я придумал вот что. Все предприятия соединить технологической связью. Сделали коммутатор, так что в течение минуты любой леспромхоз или комбинат у меня на проводе. Сахалин это или Закарпатье, спишь ты в это время или нет, меня не волнует. Каждое утро в восемь утра селекторные совещания. А в восемнадцать часов сбор в зале коллегий начальников управлений и главков, кто за план отвечает. И с них спрашивал, как с мастеров в маленьком леспромхозе. Прижимал, конечно, людей, дисциплину завел полувоенную. Но в течение месяца все построились в один ряд и начали работать с полной отдачей. К концу моей работы мы вышли на 218 млн кубометров вместо 202.
— Но при всем том в стране постоянно не хватало бумаги. Много древесины уходило на экспорт?
— Экспорт был большой. Мы третью строчку занимали в списке поставщиков валюты в казну после нефтяников и металлургов. Как ни странно, выгодно было продавать сырье — круглый лес. Японцы платили за круглый лес больше, чем за пиломатериалы. А на их изготовление шли затраты. Поэтому, когда случались перебои с валютой, Госплан подсовывал правительству бумагу, где обязывали нас в числе прочих обеспечить поступление средств — продать такое-то количество круглого леса. Мы исполняли. А что касается бумаги, то план мы выполняли. Больше сделать мы не могли, мощности не позволяли. Ведь после Усть-Илима не было построено ни одного крупного предприятия.
— Почему?
— Я голову разбил о двери всех кабинетов, доказывал, что нужно строить. А мне твердили одно и то же — нет денег. Председатель Госплана Байбаков знал, о чем я хочу с ним говорить, и не принимал. Каждый день переносил встречу. Я ему позвонил и сказал: "Николай Константинович, я приеду к вам в восемь вечера и буду сидеть в приемной до тех пор, пока вы меня не примете". Ему куда деваться, принял. Но он даже мне, министру, всего сказать не мог. Насколько плохи дела в стране с финансами. На экспорт шло только сырье, мы стали бегать на Запад за займами. Он твердил, что новые бумажные комбинаты нам не нужны, это нам не нужно. Под конец он разозлился и говорит: "Была бы селедка, а во что ее завернуть найдется". Я понял, что все, никакого развития больше не будет.
— А в перестройку?
— Стало только хуже. План требовали полностью, а выделение всего, что нужно для его выполнения — тракторов, автотранспорта для вывоза леса, горючего,— постоянно снижали. Конечно, мы все потом выпрашивали, выклянчивали и выбивали. Но все это огромной кровью.
— Ваше министерство и вас лично тогда начали обвинять в хищнической вырубке лесов.
— Да, Бусыгин, мол, вырубил все леса России. Объясняю: расчетная лесосека — сколько мы могли рубить в год, чтобы не навредить лесам,— у нас была 600 млн кубометров в год. А мы рубили 360. Остальное не могли добрать из-за отсутствия дорог. Мы даже стали включать стоимость строительства дорог в себестоимость продукции. Меня за это ругали, но я все равно это делал, чтобы использовать лес правильно.
"Лигачев топал ногами и кричал, что исключит меня из партии"
— А еще вас обвиняли в загрязнении окружающей среды.
— Чаще всего фигурировал Байкальский комбинат. Так я тоже говорил, что строить его было нельзя. Его построили потому, что нужны были покрышки для сверхзвуковых самолетов. А министр целлюлозно-бумажной промышленности Орлов пообещал Хрущеву сделать для них сверхпрочный корд. Тот вцепился: "Что для этого надо?" Орлов попросил денег на строительство завода, закупку оборудования у финнов. "И,— говорит,— нужна чистейшая вода". Хрущев был авантюрный мужик, предложил Байкал. Махнули решение. Комбинат за два года построили. Он маленький — всего 200 тыс. тонн целлюлозы в год. Но целлюлозы нужного качества там так и не получили. Финны продали оборудование, которое и в лаборатории толком не испытали. У них ни одной промышленной установки не было. Вот ничего и не получилось. Орлова спасли химики, которые создали капролактам. Он-то и пошел на покрышки. А комбинат остался.
— Ученые были правы, предлагая его закрыть?
— Правы. Но где было найти 200 тыс. целлюлозы? Из них половина шла на экспорт. Как заткнуть валютную дыру? Я предлагал перепрофилировать комбинат, например, на производство тетрадей, переработку картона, чтобы сохранить рабочие места. А для производства целлюлозы построить новый комбинат на Богучанах, возле строящейся ГЭС. Но руководство со мной не согласилось. Денег-то нет. При полном моем возражении выпустили постановление ЦК и Совмина о переносе мощностей Байкальского комбината в Усть-Илим. Я доказывал, что очистные сооружения этого не позволят и мы погубим Ангару. Но меня не слушали. Стоки Байкальского комбината решили сбрасывать в реку Иркут. А между ней и комбинатом горный хребет высотой полтора километра. Проводить такой трубопровод и дорого и безумно. А на Иркуте — двадцать пионерлагерей, и из него берет воду Иркутск. Я упирался как мог, а Лигачев топал ногами и кричал, что исключит меня из партии. И тут меня осенила хулиганская мысль. По горам провести трубопровод — надо место расчистить. Я организовал пару взрывов. Народ в Иркутске поднялся. Митинги у обкома партии. Секретарь написал телегу Лигачеву, тот вызвал меня. "А как вы хотели трубы прокладывать,— говорю,— по воздуху?". Послали экспертов, те подтвердили, что иначе не возможно. А народ шумит. И решение потихоньку отменили.
— Но именно экология стала причиной вашей отставки.
— Это внешне. В 1989 году, когда собрался первый съезд народных депутатов, Горбачев решил утвердить на нем министров. И потихоньку от нас всех на Политбюро они решили отдать депутатам на растерзание троих человек, в том числе и меня. Тех двоих предупредили их чекисты. В каждом министерстве был полковник КГБ, числившийся экономистом или еще кем. И они до рассмотрения их кандидатур ушли на пенсию. А я порвал связки на ноге, лежал в больнице и ничего не знал. Так что мне пришлось пойти на съезд. Вопросы были не по существу, депутаты хихикали, а громче всех гоготал Горбачев. Председатель Совмина Рыжков промолчал. Голосов против меня было незначительно больше, и мне предлагали переголосоваться. Но из-за такого поведения руководителей страны я отказался.
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ